"Амантлан, душа моя, любовь моя, почему я не увидела какое у тебя огромное сердце, сколько в нем доброты! Я виновата в том, что ты не хочешь мне верить и гонишь меня от себя… Как же мне доказать тебе свою любовь?.."
— Тебе не холодно, женщина? Ах да, совсем забыл, ты вышла, чтобы остудить свой пыл!.. — совершенно неожиданно за ее спиной возник Амантлан. Как всегда спокойный, уверенный, насмешливый.
Она попыталась уйти, но он преградил ей дорогу, и это не входило в его планы. Невольно Амантлан попытался удержать её, властно остановив, удерживая обеими руками за плечи. Он держал её на расстоянии и внимательно смотрел на выражение лица, взгляды их встретились.
Она резко повернулась к нему спиной, зная, что совершенно не владеет собой, пытаясь скрыть смущение и обиду. Его большие руки легли на её бедра, и Иш-Чель казалось, что на ней нет одежды, так жгли они своим теплом ее кожу. Амантлан властно, но нежно притянул к себе женщину, догадываясь о её смущении, и она ощутила спиной тепло его обнаженного тела.
Он обнимал её очень осторожно, замерев и боясь вспугнуть счастливое мгновение, поражаясь и удивляясь своей смелости. Руки налились тяжестью — он стремился не дать им воли, а кровь гулкими ударами стучала в сердце, равномерно отмеряя каждый миг внезапного счастья.
Иш-Чель закрыла глаза и отдалась этой, она смела надеяться, нерешительной ласке. Она первая устала ждать и, страшась сделать что-то не так, но уж лучше делать, потому что ожидание пугало её больше, и было до невозможности томительным. Ощущая дрожь в руках, накрыла его руки своими. Тут же Амантлан попытался разжать и отнять свои руки и изумился, получив стойкое сопротивление в ответ, а затем еще более решительные действия.
Женщина настойчиво потянула его руки вверх к груди и накрыла их ладонями, ощутив, что дрожит не только она. Дрожь била Амантлана, он огромным усилием воли пытался успокоиться, но тело уже отказывалось повиноваться усилиям разума.
Робко Иш-Чель наклонила голову ему на грудь, обдавая ароматом своих шелковистых волос. Она чувствовала, что они оба испуганы своей смелостью. Но лавина чувств вырвалась из своего долгого заточения и стремительно неслась, увлекая их и оглушая, не оставляя дороги назад. Амантлан прижался к ее волосам и, покрыв поцелуями, ощутил под своими жаркими губами её шелковистую кожу, по-прежнему боясь ошибиться; но женщина сама повернулась к нему и обвила тонкими руками его шею. Она была уверена в себе и боялась, что он не поймет, не почувствует её жажды, и они вновь возвратятся к старому.
Потом Иш-Чель подняла к нему лицо, и смело встретила его вопрошающий взгляд. Амантлан из последних сил сдерживал себя, удивляясь, как еще дышит. Он смотрел на любимую женщину, пытаясь отыскать в ее лице покорность судьбе, так ненавистную ему, но видел только безграничную любовь в её нежном и призывном взгляде. Стараясь запомнить, каким это прекрасное лицо может быть в минуты страсти, мужчина легко читал в её глазах, что именно он единственный и желанный. И тогда, продолжая не верить в своё счастье, осипшим от напряжения голосом, он спросил, осторожно приподняв за подбородок ещё выше её голову, чтобы каждая черточка дорогого лица была освещена лунным светом:
— Иш-Чель… — он впервые назвал её по имени, — Ты это делаешь по доброй воле?.. Не лги себе, дорогая… Только всю без остатка я смогу тебя принять… Не мучь меня, женщина, ещё всё можно остановить…
Руки Иш-Чель взяли его лицо, словно чашу, и ласково притянули к своим открывающимся навстречу губам. Амантлану показалось, что его сердце остановилось, а их обоих окутала мгла. Свершилась его мечта.
Вот он легко коснулся полу раскрывшихся слегка дрожащих губ, оставляя Иш-Чель последнюю возможность его оттолкнуть, увернуться от того ошеломляющего натиска, который он обрушил через мгновение на них. Губы его были сильными и властными, а поцелуй поначалу напоминал штурм городской стены. Казалось, он боялся быть отвергнутым, и потому стремился захватить противницу, лишить её всякой возможности сопротивляться.
Но сопротивления не было, губы женщины, сладкие и нежные, послушно подчинились ему и стали отвечать взаимностью на любое его движение. Её язычок быстро обежал контур его губ, задержавших свой натиск, чем ещё больше взвинтил огонь желания. Амантлан пил и пил её поцелуи, но голод неудовлетворенности не покидал его. Им обоим уже было мало тех горячих объятий из сплетенных тел и сомкнутых рук, когда он осторожно отстранил от себя едва дышавшую женщину:
— Подожди, Иш-Чель…
— Нет, Амантлан, не смей меня бросать! — слабо запротестовала Иш-Чель, испуганно смотря на него горящими глазами, он ласково улыбнулся, удивляясь и не веря своим ушам:
— Как ты могла подумать такое, мы же только нашли друг друга… — Иш-Чель еще крепче прижалась к его груди, сцепив руки у него за спиной. Её губы покрыли мощную грудь лёгкими поцелуями, которые ожогами горели, призывая его к более решительным действиям.
— Иш-Чель, звезда моя, любовь моя! Остановись… Мы не можем здесь…
— Почему?.. — она опустилась на землю и притянула его к себе, держась за набедренную повязку.
— Пойдём в дом… — пытался он её остановить, но, увлёкшись в погоне за нежными губами, вынужден был опуститься рядом с ней. Она плавно освобождалась от своих одежд, её лукавый смешок был правдивым ответом:
— А у тебя хватит сил дойти туда, любимый?..
— Иш-Чель… — он, уже не задумываясь, сбросил с себя набедренную повязку, не переставая любоваться её наготой, серебристой в лунном свете. Женщина с ласковой улыбкой прошептала несколько раз: "Любимый…", сопровождая свои слова смелой лаской рук, отчего Амантлан замер, боясь вздохнуть, а Иш-Чель уже нельзя было остановить. Её руки как бабочки едва ощутимыми движениями касались тела, вызывая в нем неистощимую любовь, стремясь не разочаровать. Едва он пришел в себя от неожиданной атаки, приникая, к теперь узнанным губам, он мягко вынудил её лечь на сброшенную одежду.
Время для них остановилось. Амантлан любил, как и воевал — стремительно и решительно, но вместе с тем, он окутывал женщину покрывалом из своих поцелуев, а там, где не было его губ, были его волшебные руки. Сильные, будоражащие, обжигающие. Вместе они представляли сплошное сплетение двух стройных тел, одетых в мерцающий лунный свет, движущихся в древнем любовном ритме, слышащих и чувствующих только друг друга, когда хватает только прикосновений, и всё понятно без слов.
Но Амантлан продолжал шептать Иш-Чель о своей любви и её красоте… Казалось, он стремился своим решительным натиском завоевать любимую женщину и использовал для этого все средства, боясь, что сегодняшняя ночь может быть единственной, случайной. Чувство ненадежности и хрупкости их возникших отношений пугали Иш-Чель, и она также стремилась в эти минуты внезапной близости ошеломить и завоевать этого удивительного мужичину. Женщина в ней стремилась отдать себя всю без остатка, дать мужчине больше, чем он просил. Страсть бушевала в их крови, заглушая все остальные чувства. Они сливались в единое целое, как только восстанавливалось дыхание, и сердце начиналось биться равномернее.
Под утро, когда утренняя свежесть прохладой дала знать о себе их разгоряченным телам, Амантлан легким поцелуем коснулся кончика ее носа, заставляя Иш-Чель приподнять отяжелевшие веки:
— Думаю, что теперь мы дойдем… — она же ответила ему улыбкой счастливой женщины.
На следующий день, ближе к обеду, им пришлось расстаться: Амантлан отправился на очередной совет к правителю Анауака, а Иш-Чель в пригородный дом, который находился за чертой города, чтобы не нарушать приказа тлатоани. К вечеру они должны были встретиться снова.
На совет, как всегда, собрались представители всех сословий и воинства государства. Первыми выступил жрец Уициллопочтли:
— Граждане Анауака всегда были послушными детьми Уициллопочтли и Тлалока, они также заботились и о других богах нашей благодатной земли. Землю, этот цветущий сад нам подарили боги, они вручили нашим предкам право ей обладать. Многие годы мы поддерживали огонь в священных местах, многие годы мы ежедневно давали пищу нашим богам, и они были милостивы к своим детям. Бог южной стороны, великий Уициллопочтли помогал нам добывать и славу, и земли, и пищу. Могущественный Тлалок посылал дичь и зверя в наши руки. И вот теперь, братья, из-за нашей лени, очень скоро мы не сможем выполнять наш долг! Я не буду долго говорить то, что известно каждому из вас, братья, что, не давая пищу богам, мы подвергнем опасности жизнь всего нашего мира!.. Страшные катастрофы обрушаться на всю землю, погибнет наш мир, ибо мы, избранные богами, нарушили их заветы, мы не сможем поддерживать огонь жизни, нам нечем будет кормить наших богов!
