— Успокойтесь, Карасиков. От нормального человека вы отличаетесь только тем, что кричите без повода, — рассердился Игорь Николаевич на нелепое обвинение, но, взяв себя в руки, продолжил: — Вы, Илья, преступили закон, к вам у нас отношение более строгое.

В уме эскулап отметил, что Карасиков расторможен: “Либо таблетки не пьет, либо чифирем или циклодолом накачался, надо добавить ему галоперидол”.

— Где же правда? — продолжал орать Карась. — Вы что, меня до смерти мариновать здесь будете?

— Тише, тише, Карасиков, — зашикала на разошедшегося больного медсестра. — Ты почему орешь на врача? На вязки захотел?

Андрей взял Илью за рукав пижамы и попытался отвести от греха подальше вышедшего из себя приятеля в сторону.

— Ты что, Илья, — зашептал в ухо психовавшему Котов. — Он же тебе, — имея в виду врача, — на самом деле “хорошую” жизнь может устроить!

— Вы все заодно! И ты, Кот, такой же! — с этими словами Карась вытащил откуда-то лезвие бритвы и полоснул себя по предплечью. Побежавшая ручьем кровь залила пол около пожелавшего свести счеты с жизнью пациента. Тут же прибежали санитары, схватили буянившего Илью и связали его. Медсестра, склонившись над бедолагой, делала скандалисту тугую повязку. Игорь Николаевич тем временем по телефону вызванивал “скорую”. Вскоре Карася увезли в хирургическое отделение одной из городских больниц, где без наркоза зашили располосованную руку.

После того как скандалист был привезен обратно, его привязали к кровати и вкатили ударную дозу аминазина. Андрей, который все это видел, сильно переживал, что ничем не может помочь своему другу. “Ничего, Илья, — думал Котов, — потерпи немного, я привезу тебе из дома и хавки, и сигарет, и водки тоже”. Еще Андрей опасался, что над заколотым лекарствами и связанным Ильей будут издеваться изгои наблюдательной палаты. С этой мыслью Котов подошел к Леше Печеню, с которого взял слово, что тот будет поддерживать Карася, пока Андрей будет в городе. А Таньке, Вальке и Фиксе строго указал, что если с Карасем что-нибудь случится, то он, Кот, лично выбьет у каждого из троицы оставшиеся зубы. После этого Котов пробрался к кровати Карася и всыпал ему в карман шоколадные конфеты, подаренные врачом, а также положил почти полную пачку “Кометы”. Отпускник даже попытался поговорить с несчастным приятелем, но заколотый нейролептиками Карась только пускал пузыри и нечленораздельно мычал.

35

Андрей ехал в пригородной электричке, получая большое удовольствие от того, что на нем надета городская одежда. Японская “аляска”, на которую ушла вся зарплата, полученная в один из сезонов работы в стройотряде, — вместо телогрейки, трикотажная спортивная шапочка с надписью “Адидас” — вместо засаленной ушанки, и, главное, джинсы, настоящий “Рэнглер”, с буковкой W, вышитой на задних карманах, — вместо безразмерных полосатых больничных брюк. “С таким прикидом и по городу пройти будет не стыдно, — удовлетворенно отметил отпускник. — Ну вот, я на свободе, три дня я буду на воле. Чем заняться? Сходить, что ли, на дискотеку? Нет, с дрожащими от лекарств ногами и руками я буду посмешищем. Придется все три дня дома сидеть”.

За окном мелькали сосны, какие-то Богом забытые полустанки, с каждой минутой поезд приближалась к мегаполису. Сидевшие рядом на деревянных скамейках родители пытались о чем-то поговорить с отпрыском, но Андрей весь ушел в свои мысли. “Скоро, уже через несколько минут, я буду в городе, — думал Котов. — А что, если я вообще не буду возвращаться в больницу? Что мне будет? Если бы по статье откидывался, — уже привыкнув к воровскому жаргону, думал отпускник, — тогда бы понятно, в розыск бы подали, милиция бы стала охотиться. А так что, я просто гражданский больной. Тьфу ты, какой я больной, просто пациент, и все. Предъявить мне нечего. Другое дело, в институте спросят, где я был полтора месяца, а мне и сказать нечего. Документ нужен, больничный. А его мне, если я не вернусь в больницу, никто не даст”.

— Конечная станция. Поезд дальше не идет! Просьба освободить вагоны, — послышалось из динамика.

Андрей вздрогнул. Огромное здание вокзала поразило своей массивностью. “Странно, никогда раньше не думал, что главная станция города имеет такие внушительные размеры, — поразился отпускник, — одни колонны чего стоят!” Уже в подземном переходе, получив несколько толчков в бок, Андрей вспомнил, что такое толчея. На короткий миг его охватило проклятое чувство клаустрофобии. Толпы народа передвигались во всех мыслимых направлениях, волоча с собой сумки, баулы и тележки. После длительного пребывания в одиноко стоявшей посереди леса богадельне городская суета и масштабы давили на психику.

Кроме сумбурности городская жизнь поразила Андрея и присутствием в большом количестве лиц женского пола, о существовании которого пациент успел подзабыть. Молоденькие, одетые не по погоде девушки и обстоятельные дамы в годах привлекали внимание истосковавшегося по женской ласке молодого человека. Котов провожал взглядом каждую более или менее приятную особь женского пола, сокрушаясь, что нельзя прямо сейчас подойти и попытаться познакомиться. “Ничего, какие мои годы, все успею”, — разговаривал сам с собой отпускник.

36

Первым делом, войдя в квартиру, Андрей отправился в ванну. Больничная баня, в которую водили пациентов дурки, представляла из себя маленькое помещение с затхлым запахом внутри. На три или четыре тазика приходилось по двадцать человек. За десять минут, выделяемых на помывку, можно было успеть лишь кое-как сполоснуться, но никак не вымыться. Сейчас, смывая с себя больничную грязь, Котов особо усердствовал, не жалея сил и мыла. После того как тело стало красным от растираний губкой, Котов пустил холодную воду. Ледяной душ освежил тело и голову.

“А сейчас закурить”, — стараясь не замочить сигареты, отпускник взял влажными пальцами пачку с полки. Привычку курить в ванной комнате Андрей приобрел еще давно, классе в десятом. Узнав, что их отпрыск курит, родители запретами пытались отучить сына от вредной привычки. Именно тогда Андрей оборудовал тайничок для сигарет в вентиляционной шахте. Кроме того, идеальная тяга позволяла курить в ванной таким образом, что табачный дым не расплывался по квартире, а весь вытягивался наверх.

“Ну что, с приездом, — затягиваясь сигаретой, поздравил сам себя отпускник, — теперь надо подумать, как провести день рождения, пригласить, что ли, друзей? Придут ли они ко мне? Ленке позвонить?” Пепел от сигареты упал в воду и зашипел. “Ну и где я раздобуду продукты для стола? Торт, шампанское? Убегаешься по магазинам, разыскивая необходимое, а у меня в запасе всего три, тьфу ты, черт, уже два с половиной дня. Сделаю так: бутылка “Абрау-Дюрсо” у меня в запасе есть, а закуску мать приготовит. Много ли нам надо?” С этими мыслями Котов растерся любимым махровым полотенцем и надел чистое белье.

Любимец семьи, сиамский кот Гаврила, который сначала, испугавшись странного запаха, исходившего от хозяина, сторонился Андрея, теперь подошел, стал урчать и проситься на руки. “Гаврюша, Гаврильчик, — приговаривал Андрей, гладя животное, — друг ты мой самый верный!” Тыкаясь мордой в подбородок Андрея, кот как бы спрашивал: “Ну, где ты так долго пропадал?” Котов погладил мохнатого друга по спине и стал чесать ему за ухом. Вдоволь пообщавшись с котом, Андрей выпустил скотинку на пол и подошел к телефону. Но Гаврила не отставал, залез на телефонный аппарат и мешал Андрею набрать нужный номер. “Мр-рр, хозяин, зачем тебе куда-то звонить, от людей ничего хорошего не дождешься, а вот я абсолютно бескорыстно полежу с тобой на диване и смурлыкаю тебе приятную песенку”. Отпускнику пришлось раза два снимать своего хвостатого друга с телефона, после чего кот, обиженно мявкнув, ушел в кухню.

— Здравствуйте, мне Лену, пожалуйста! — дрожащим от нервного напряжения голосом сказал Котов в трубку телефона.

— Добрый день, — не очень-то любезно ответили на другом конце провода.

— Это я, Ленка, — сказал Андрей, — не узнаешь, что ли?