При мысли об отказе она почувствовала, что пережитый страх снова зашевелился в ней. Все-таки она не была абсолютно уверена в том, что босс не подозревает о ее присутствии на лестнице во время выноса трупа!

— Как я должен расценивать ваше молчание? — не выдержал Полуянов и уставился на нее.

Решив, что выбора все-таки нет, Бурковская заставила себя улыбнуться.

— Молчание принято расценивать как знак согласия, — сказала она и, внимательно посмотрев на шефа, впервые оценила его как объект профессиональной деятельности.

Объект, прямо скажем, был не ахти.

Возможно, в детстве Андрей Полуянов был симпатичным мальчиком. Позже, в юности, он вполне мог нравиться девушкам — Северина подозревала, что его темные глаза когда-то умели быть выразительными и даже страстными. Но сейчас, в свои неполные тридцать пять, Полуянов выглядел обрюзгшим типом неопределенного возраста, глядя на которого можно было, даже не будучи доктором, с уверенностью сказать: у этого парня не в порядке почки, печень и желчный пузырь. «И все это благодаря склонности к сомнительному эпикурейству», — решила Бурковская.

— Все же у вас какие-то сомнения, — проговорил босс и покачал головой. — Вы знаете, я тут проконсультировался кое-где — анонимно, конечно…

Северина отметила, что ему неловко и он сконфужен. Редкое состояние для Андрея Дмитриевича Полуянова. Впрочем… Не каждый же он день трупы по черной лестнице спускает!

— Где же, Андрей Дмитриевич? — Бурковская изобразила внимание и придала своему голосу материнские, покровительственные нотки. В отношениях с «объектами» это часто помогало. — Я имею в виду: где вы проконсультировались?

— Я заказал интерактивную консультацию за рубежом, — ответил он таким тоном, словно был недоволен собственными действиями. — Иными словами, несколько имиджмейкерских фирм получили мои изображения на фото- и видеопленках. В сопроводительном письме я сообщил, что на пленках — мой соперник. Чтобы ответ был более объективным, — пояснил он.

— Остроумный ход, — похвалила Северина.

— Возможно, — быстро кивнул Полуянов. — Я просил эти фирмы оценить возможность данной… так сказать, фигуры занять лидерские позиции в политике. Признаться, ответ меня огорчил.

Еще бы не огорчил!.. Бурковская с трудом подавила усмешку. До чего же ее босс временами простодушен! Она знала, что консультации в интернетовских пиар-фирмах нынче стали весьма популярными среди российских претендентов на большие и малые престолы. Эти фирмы драли огромные деньги, а консультации давали совершенно непригодные для взращенных на российской почве политиканствующих фруктов и овощей. Северина вспомнила о популярном когда-то в народе кандидате в президенты Брянцалове, политическая карьера которого закончилась, когда он по совету зарубежных имиджмейкеров сел на лошадь в присутствии нескольких десятков работавших на прямой эфир телекамер. Толстых ляжек, обтянутых лосинами, и зада, свисающего по обе стороны седла, Брянцалову не смогли простить даже домохозяйки, бывшие до тех пор от него без ума. А уж когда лошадь понесла… Впрочем, как говорят нынче в рекламе, давно это было. Сейчас иностранцы пытаются приспособиться к особенностям своих российских клиентов, однако все еще искренне не понимают, почему те считают исправление дефектов фигуры или речи задачами невыполнимыми.

— Мы довольно давно работаем вместе, Северина, — Полуянов впервые назвал ее просто по имени, что она расценила, как знак особого доверия, — и я надеюсь, что неплохо изучили друг друга. Во всяком случае, я ни на минуту не сомневаюсь в вашей порядочности и… верности… И еще я знаю, что вам под силу задачи любой сложности. По этой причине я буду разговаривать с вами, как… с доктором…

— Как с кем? — удивилась она.

— С доктором, — пробурчал Полуянов. — Перед которым не следует стесняться. Потому что, во-первых, это его работа, а во-вторых, он соблюдает врачебную этику и не обсуждает диагнозы пациентов с друзьями и родственниками.

— Об этом вы могли бы и не говорить, — сказала Бурковская и подумала: «Если бы он подозревал, что я видела его с трупом, он бы так со мной не разговаривал. Ничего он не видел!» После этого она почувствовала себя гораздо увереннее.

— Очень хорошо, — голос Полуянова тоже прозвучал увереннее. — Тогда я скажу вам, как доктору: предложенная фигура, на взгляд консультантов, не имеет шансов на успех.

«Кто бы сомневался», — подумала она, но брови, послушные ее воле, удивленно вскинулись вверх.

— Да-да, Северина, — вздохнул Полуянов, поверив ее удивлению. — У меня может быть семь пядей во лбу, я могу заработать все деньги мира, но никогда не смогу привлечь восхищенных взоров безликого электората. Потому что я — необаятельный. Это диагноз. Способы лечения — за вами, доктор.

Бурковская немного растерялась. Такой прямоты она не ожидала. Конечно, насчет семи пядей и денег всего мира он перегнул, но что бы там ни было, признался в своем уродстве и попросил сделать его красивым. Задачка для волшебника. В такой степени своей квалификации Бурковская сомневалась. И дело было не в невозможности решения задачки в принципе. В середине девяностых Северина начинала свою карьеру как раз именно с этого: делала из неуверенных в себе и малопривлекательных типов вполне обаятельных и активных граждан. Дело происходило в занюханном доме культуры на окраине города, а кружок, которым она руководила, назывался: «Психокоррекция социальных взаимоотношений. Как стать умным, красивым и любимым. Ведущий — бакалавр психологических наук С. А. Бурковская». Народ валом валил и деньги платил немалые, загипнотизированный и наукообразным названием курса, и обещанием чудесных метаморфоз, и заморским словом «бакалавр». Хотя по меркам государственного образования Северина и до уровня обычного выпускника вуза тогда не дотягивала. Она еще училась на пятом курсе и только собиралась защищать диплом. А степень бакалавра давали на четвертом.

То, что человека и внешне, и внутренне можно радикально изменить, студентка Бурковская поняла, едва переступив порог психологического факультета университета. Ей нравилось изменять людей. А к четвертому курсу Северина вполне уверилась в том, что умение это может не только доставлять удовольствие, но и обеспечивать хлеб с маслом. Так что просьба Полуянова в принципе не была неосуществимой. Трудность заключалась в другом. Андрей Дмитриевич Полуянов весьма отличался от участников психологических тренингов в доме культуры. И от более поздних, солидных клиентов Бурковской отличался. Те смотрели ей в рот, ловили каждое слово и безоговорочно верили тем неприятным истинам, которые она вываливала на них, не опасаясь за собственное здоровье и безопасность. Полуянов же вряд ли станет внимать ей столь же безропотно. Зная характер своего босса, она подозревала, что намек на некоторые его недостатки может отозваться бурей гнева, о последствиях которой страшно подумать. И вообще, с точки зрения любого практикующего психолога, он — тяжелый случай. Верит только себе, к чужому мнению прислушиваться не привык, заставить его что-то сделать можно, наверное, только введя в глубокий транс. Но Северина была совсем не уверена, что он поддается гипнозу. Напротив, была уверена в обратном.

Бурковская набрала побольше воздуха в легкие, в упор посмотрела на Полуянова и, четко выделяя все смысловые оттенки вопроса, произнесла:

— Если уж я доктор, Андрей Дмитриевич, я обязана у вас спросить, действительно ли вы хотите вылечиться?

Полуянов растерялся и стал не похож на себя. Глаза его бессмысленно округлились, а нижняя челюсть безвольно повисла. Теперь он напоминал пациентов детского психоневрологического интерната, в котором Бурковская студенткой проходила практику.

— Не понял, — пробормотал он и похлопал редкими ресницами. — Что значит — хочу? Ведь я сказал вам…

— Я прекрасно слышала, что вы сказали, Андрей Дмитриевич, — мягко улыбнулась она. — Но, как показывает практика, многие страждущие совсем не готовы к избавлению от своего недуга. Примеров тому — великое множество. Я не стану говорить об алкоголиках и наркоманах, их нежелание излечиться общеизвестно. Но даже больные незамысловатыми болезнями часто подсознательно противятся результату. Возьмем, например, грипп… — Северина нарочно затягивала монолог. Если он сейчас прервет ее, перестанет слушать, разозлится, взорвется, то ситуация безнадежна. Если у него не хватит терпения выслушать ее сейчас, то и в дальнейшем он ее слушать не будет. Не каждый может терпеливо выдержать разговор о том, что касается лично его, тем более разговор неприятный. Однако Полуянов пока слушал. — Казалось бы, что может быть противнее: голова раскалывается, из носа течет, в горле першит, тело бросает то в жар, то в холод. Интенсивное лечение позволяет вылечить эту заразу за три, максимум — за пять дней. Это доказанный научный факт. Тем не менее, как утверждает статистика районных поликлиник, менее чем за полторы недели никто не вылечивается. И объяснение этому простое — люди не очень-то торопятся вылезать из теплых постелей и отказываться от заботы и ухаживания близких.