«Нет-нет, спать нельзя: засну, а эта свора оборванных и голодных негров накинется на меня, и глазом моргнуть не успею. В сон клонит… Хочется, чертовски хочется спать! День был такой длинный и, похоже, самое страшное еще впереди…» – рассуждал Глеб, лежа на полу в камере Центральной намибийской тюрьмы.

…А утро начиналось так хорошо! Проснулся в отеле «Сафари». Солнце наполнило комнату жарой; птицы оживленно обсуждали свои утренние дела и носились за окном, словно бумажные самолетики; в ванной комнате громко плескался Алексей – молодой и сильный телохранитель, которому больше нравилось модное слово «секьюрити».

– Глеб, ты уже проснулся? – ревел тот из ванной комнаты, заглушая шум воды. – Давай-давай, поднимайся! Я уже пробежался, сделал зарядку, а ты все валяешься! И вообще – если бы не предстоящая встреча, погнал бы я тебя на пробежку, а то вон, брюхо уже выросло… Мастер кунг-фу фигов, трех минут боя не выдержишь – задохнешься!

– Не зуди, – потягиваясь в кровати, парировал Глеб утренний наезд на свою «красивую» фигуру в области живота. – А главное, запомни раз и навсегда: бой должен быть коротким. Три минуты – это спорт. В жизни так: фазу не одолел, потом можешь победу и не догнать.

– Ну, это понятно, – улыбнулся Алексей, выходя из ванной комнаты. – Ты этой своей восточной философией любую лень объяснишь. Давай, поднимайся, я есть хочу. Так хочется графинчик маракуйи со льдом, бекончик с яйцом, кофеек с ароматом востока, в ма-аленькой такой кружечке. Да, все-таки здоровская придумка: шведский стол! Подходи сколько хочешь – никто слова лишнего не скажет! Только черненькие из обслуги улыбаются, как китайские болванчики головками кивают, а я ем и балдею…

«…Правильно, нужно в памяти весь день прокрутить, – продолжал Глеб рассуждать и бороться со сном. – Может, и ночь быстрее пролетит… А там глядишь, и «посольские» утром подтянутся, вытащат меня из… хм-хм… Смешно. Меня, бывшего секретаря райкома партии – из тюрьмы в Африке! Да кому десять лет назад рассказать – не поверили бы! Жил себе, на работу ходил, зарплату получал, а теперь все вверх дном… Правильно говорят: ни от чего зарекаться нельзя. Нет, точно сейчас засну! Веки окаменели… Нужно подниматься, встряхнуться; может, попробовать отжаться несколько раз? О-о, вон как смотрят братья негры своими белковыми глазами; за каждым моим движением следят, боятся. Чувствую, сами боятся».

– Эй, русский! – Глеб обернулся. Прямо напротив него за решеткой стоял охранник в старой и мятой форме с перекрещенными шпагами на погонах. – Деньги есть? Если есть, то могу сбегать за водой и курицей, но десять баксов мне!

…Утром, отправляясь на встречу сразу после веселой перепалки с охранником, Глеб надел свой любимый колониальный костюм. Аккуратно по карманам и всяким «пистончикам» распределил деньги, документы, маленький пистолет и телефон; особое место в нагрудном кармане заняли иглы дикобраза. Еще в Танзании его научили пользоваться этим оружием, которое не звенит в аэропорту, но является «славным» аргументом в конфликте, особенно при встречах с промышляющими в вечернее время на улицах Дер-Салаама многочисленными группами попрошаек и воришек.

Выйдя из номера, он улыбнулся милой паре туристов-англичан, спустился на сверкающем зеркалами лифте и пошел к выходу из отеля.

Задержание было очень странным – его даже не обыскивали. Как только он вышел на улицу, сунули в лицо полицейские корочки, показали на машину и попросили пройти в автомобиль. Сейчас же, в камере, от ареста в памяти сохранились только путающиеся мысли и рассуждения о том, что делать: бежать или нападать.

– Ну, так что? – снова обратился охранник.

– Деньги говоришь, – сказал Глеб и вытащил из узкого карманчика двумя пальцами стодолларовую купюру. Охранник расплылся в улыбке, обнажив шикарные белые зубы.

– О! – сказал он. – Другой разговор!

Глеб окинул взглядом камеру.

– Себе возьмешь десятку, а на остальные деньги купишь воду в маленьких бутылках, жареных цыплят… И не вздумай финтить, я проверю!

«…Полицейская машина была старым микроавтобусом марки «Фольксваген-бас…» – после ухода охранника Глеб вернулся к воспоминаниям прошедшего дня.

Его посадили на заднее сидение, кругом была пыль и грязь, из рваной дерматиновой обшивки выглядывал уже пожелтевший и крошащийся поролон. «Так, наручники не надели, одежду не досмотрели – опера называется! Хорошо, что мы перестали учить вас работать… Благодаря вашей тупоголовости у меня появился шанс избавиться от улик», – начал анализировать сложившуюся ситуацию Глеб. В его карманах лежали ключи от «БМВ Х5», паспорта двух граждан Намибии и – хитрый пистолетик на две пульки, провезенный в багаже в разобранном виде.

Решение пришло сразу. Не суетясь и глядя в упор на сидящих боком полицейских, он начал запихивать в рваные сиденья ключи, паспорта и пистолет.

«А!! Взяли, да?! Как бы ни так! – стали радостно и хаотично летать мысли в его напряженном сознании. – Отличная школа была в Советском Союзе, научили выживать. Молодец! Ах, какой я молодец! Теперь чист и никаких улик… Все, да еще и практически на глазах у полицейских, скинул в спинки передних сидений, и теперь вам никогда не догадаться и никогда ничего не найти! Эх, сейчас бы граммов сто водочки для куража и снятия стресса…»

Мысль о стаканчике холодной водки вызвала непроизвольный глотательный рефлекс, воспоминания прервались, возвращая Глеба в реальность происходящего.

– Да-а, – протяжно и громко произнес он на русском языке. – Эй, мужики черные, вы понимаете, где – я, а где – водка?

Негры обернулись – впервые с момента заточения он заговорил с ними. Его сильный голос и крупная фигура немного напугали сокамерников, и те, не понимая слов, с легким напряжением стали всматриваться в лицо Глеба, пытаясь определить серьезность его намерений.

– Не понимаете? Вот и я не понимаю, что я тут делаю среди вас, братьев-разбойников… А давайте все вместе сорвемся в побег? Охранники принесут еду, откроют камеру, а мы их хлоп и – в дамки! – Глеб сопроводил слова размашистым жестом сжатой в кулак руки и тем самым еще больше напугал отодвигающихся в угол негров.

Заскрипела дверь, и перед решеткой появились двое полицейских с ящиком воды и пакетом ароматно пахнущих кур.

– Эй! – крикнул один из них. – Русский угощает!

Фраза прозвучала, словно выстрел из стартового пистолета. Все кинулись на решетку, и только небольшое пространство вокруг Глеба по-прежнему оставалось свободным.

«О-о, – подумал он, – смотри-ка, это уважение. Или страх. Ко мне-то приближаться не стали…»

В следующую секунду полицейский протянул и ему бутылку с водой и большой кусок птицы, который он смачно оторвал от тушки своими грязными руками.

Взяв только лишь бутылку воды, Глеб тут же, опустившись на корточки, принялся медленно пить, чувствуя, как чистая вода приносит ему долгожданное расслабление.

Теперь можно было спокойно и внимательно приглядеться к окружающим его людям. Первое, что бросилось в глаза – они все были разных народностей.

Так, рядом с ним стоял черный, как уголь, негр. И если бы он задумал ночью играть с вами в прятки, то ему достаточно было бы закрыть глаза и рот, и ни у кого не было бы никаких шансов найти его. Неожиданно в голову Глебу пришло забавное женское высказывание о крепких мужских попках, как о символе сексуальности. Эта мысль залетела в его сознание потому, что у этого экземпляра сзади было что-то похожее на надувные шары, заправленные в штаны. В углу прижались друг к другу маленькие, как подростки, бушмены. Они считались хорошими охотниками и следопытами. Рядом с ними, уже проглотив еду, толкалась группа молодых парней в рваной одежде; язык, на котором они говорили, был африкаанс, но тараторили они так быстро, что разобрать смысл было практически невозможно.