– Да ладно тебе, он же нам все сказал.

– Да, но как все это неприятно звучало!

Мы вышли из метро и направились к ближайшему таксофону. Я набрала номер домработницы и практически сразу договорилась с Ниной Григорьевной о встрече, представившись журналисткой. Записав адрес, я удовлетворенно улыбнулась:

– Едем в Печатники, дорогая.

– Слушай, дела идут, прямо загляденье! Она без скрипа согласилась?

– Напротив, с большой энтузиазмой, видать не каждый день ее журналисты вниманием балуют.

Старую серую девятиэтажку Нины Григорьевны нашли почти сразу, благо от метро оказалось не далеко. Таиска то и дело посматривала на часы, опасаясь опоздать на свиданку к Шведову. Я успокаивала, уверяя, что долго не засидимся, и к принцу Александру она успеет, пусть только не надеется, что он ее различит на фоне театра Маяковского и пригласит к себе в апартаменты на кружку «Дона Периньона».

Нина Григорьевна оказавшаяся премилой дамой лет шестидесяти, очень похожей на учительницу литературы, встретила нас радушно. Даже слишком. На кухне был накрыт стол с бутылочкой Арбатского, на хозяйке красовался явно новый парадно выходной халат с расцветкой под «хохлому». Мы заважничали, ощутив себя крупными птицами высокого журналистского полета, и уселись за стол. Я вытащила диктофон, и Нина Григорьевна заволновалась так, будто в нос ей ткнули телекамеру ОРТ.

– Ой, да, деточки, горе-то какое, горе! – запричитала она, разливая по бокалам винцо. – Вы только не пишите пока, дайте с мыслями соберусь!

– Да, конечно, – закивала я, а Тайка опять посмотрела на часы. – Давайте просто поговорим, я ничего не буду записывать, не волнуйтесь. Расскажите все по порядку, нас все интересует. Вы давно работаете у Величковских?

– Работала, лапушка, работала, – опять запричитала хозяйка, – теперь-то уж всё, какая уж тут служба! Чуть больше полугода проработала у них, какие хорошие были люди, ну какие хорошие были…

– Почему были? – встряла я. – Инна-то живая, она-то есть.

– Как живая? Вроде ж отравилась она. – Нина Григорьевна недоуменно качнула аккуратной седой прической и уставилась на меня удивленными карими глазами.

– Не совсем отравилась, в больнице она, когда выздоровеет, может, и вернетесь обратно на службу.

– Ой, – всплеснула она пухлыми ладонями, – а в какой хоть деточка больнице? Проведать же надо!

– Не знаем, – ответила Тайка, терзая ремешок часов. – Итак, Нина Григорьевна, расскажите нам о семье Величковских всё, что вы знаете.

– Ну, не касалась я особо их жизни, – начала оправдываться пожилая леди, явно сунувшая свой благообразный нос в каждый ящик с бельем Величковских, – Дмитрий Петрович месяц как переехал в эту квартиру после развода, и вот надо же было случиться, почти сразу познакомился с Инночкой. Да так еще познакомился, прямо страсть! Дмитрий Петрович обычно с водителем ездил, а тут шофер на недельку отпуск взял, что-то дома там у него стряслось, ну Дмитрий Петрович сам за рулем был, с работы поздно возвращался, а у Инночки что-то с машиной случилось, ее на встречную полосу прямо и вынесло. Слава Богу, Инночка не пострадала, только шок сильный, машина, конечно, помялась, Дмитрий Петрович тут же в автосервис ее определил, а Инночку домой привез. Ну, вот так и закрутилось у них. А Дмитрий Петрович, царствие ему небесное, ну такой гулена был, ну так до дамского пола охоч, на то и мужик. А что, он мужчина видный, обеспеченный, мог себе позволить. Случалось, приходили к нему женщины, когда Инночка бывала в поездках, ну что ж такого, все мы живые люди. В последнее время все Алисочка захаживала…

– Вот с этого места, пожалуйста, подробнее, – попросила я. Честно признаться, диктофон давно уже был незаметно включен.

– Ну, когда появилась Алисочка, вы девочки кушайте печенье, сама пекла, разве в магазине такое купишь? Так я даже обрадовалась, думаю, ну слава те Господи, хоть успокоится и все как у нормальных будет: одна жена, одна любовница, хотя Алиса мне и не нравилась.

– Почему?

– Ну, как сказать, она такая вся из себя, курящая, наглая, но Дмитрию Петровичу нравилась, так уж нравилась, что больше он никого не водил, а потом… потом… – она судорожно сглотнула и выпила вина. – Потом все и случилось. И как только Господь допустил… как допустил… прямо не знаю…

– У Дмитрия Петровича были враги? – менторским тоном поинтересовалась подруга, видать, подзабыв, что сейчас мы безобидные журналисты.

– Да у кого ж их нет? – удивилась Нина Григорьевна. – Конечно, были, и конкуренты всякие и просто завистники, он же мужчина был обеспеченный, очень видный.

Я вспомнила фото Величковского из Интернета: массивная грузная фигура, упакованная в черный костюм, блинообразная ряха с глазками-изюминками, короткий ежик на голове – короче, виды еще те, хотя его капитал наверняка превращал Величковского в писаного красавца в глазах дамской общественности.

– А вы не знаете, где он познакомился с Алисой? – продолжала я гнуть своё.

– Нет, – пожала плечами Нина Григорьевна.

– А вам не показалось, что Инна и Алиса знакомы между собой?

– Ой, ну что вы такое говорите, как же это так? Зачем же Дмитрий Петрович станет их знакомить?

– А может, они раньше были знакомы? До Дмитрия Петровича?

– Как так? – удивилась Нина Григорьевна. – Как это: знакомы?

Как мы только не пытались выжать из нее хоть сколько-нибудь полезной информации, пожилая дама выкатывала глаза, пожимала пухлыми плечами и все изумлялась, изумлялась… изумлялась! Будто только что из яйца вылупилась на белый свет. Ничего не оставалось, как допить вино и откланяться. Мы неслись сломя голову, рискуя опоздать на свиданье к Шведову.

К дверям театра Маяковского подскочили минута в минуту.

– Тая, я сейчас кто? – я глотала воздух, задыхаясь от чрезмерно бодрого галопа. Надо бросать курить… надо.

– Сейчас вспомню, – Тая крутила головой, высматривая Шведова, – кажется мы частные детективы.

– Не мы, а я!

– Тебе что жалко? Да, кстати, а с чего ты вдруг начала спрашивать, были ли Алиса и Инна знакомы? С чего ты это вообще взяла?

– Да просто так на ум пришло. Вот ты представь себя на месте Инны…

– Потом представлю, вон Шведов.

Из здания театра вышел высокий красавец-мужчина в длинном пальто цвета кофе с молоком и тонком белым шарфом на шее, выполнявшим скорее декоративную роль.

– Александр! – выкрикнула Тайка. Александр посмотрел по сторонам, отыскивая источник звука. Мы подошли поближе.

– Здравствуйте! – затарахтела подруга, улыбаясь во все свои зубы. Судя по всему вставить хоть слово мне не светило. – Мы звонили вам сегодня, мы расследуем дело о самоубийстве вашей жены!

Александр внимательно рассматривал нас с ног до головы, видимо, пытаясь найти в нашем облике хоть какое-то отличие от рядовых поклонниц.

– Да, да, это мы звонили, – кивнула я с самым серьезным и деловым видом, на который только была способна, ибо Тайкина никчемная восторженная радость солидности нам никак не прибавляла. – Могу удостоверение показать, если хотите.

И даже в сумку полезла за своим подарком к восьмому марта.

– Не надо, – отмахнулся Шведов. – Не возражаете, если поговорим в кафе? Я очень голоден.

Какие уж тут могли быть возражения. Ох, как же он красиво говорит! «Я очень голоден». Ведь не сказал как обычный человек: «я страшно жрать хочу», а голоден он. Очень! Приятно, черт возьми, побывать в обществе творческой интеллигенции.

Шведов усадил нас в надраенный до блеска автомобиль иностранного производства… надо же, какой сверкающий в такую грязь и слякоть… наверное Шведов свою машину электробритвой бреет, как тот псих в рекламе… Так прочь все посторонние мысли, надо настроиться на серьезную деловую беседу, господин Шведов это не пожилая домработница в парадном халате с расцветкой под «хохлому», этот может заподозрить неладное. Тайка болталась на заднем сиденье и изнывала от бездействия и невостребованности, я же сидела впереди, на более выгодной позиции и имела возможность завязать с клиентом непринужденную беседу. Я украдкой посмотрела на него, Шведов явственно пребывал в сильном напряжении: так в баранку вцепился, что костяшки пальцев побелели. Ладно, я впиваюсь в руль так, что оторвать мои лапы можно только вместе с рулем, но это исключительно от страха перед дорожным движением, но этому джентльмену такие фобии наверняка не свойственны, да и ехал он так, будто дорога была пуста и чиста. Но взгляд его, поза, застывшее лицо – все говорило об ужасном внутреннем напряжении. Никто из моих родных и близких с собой не кончал, видать не было веского повода, но представить себе, как может выглядеть убитый горем потери человек, я, в принципе, могу. Шведов не так выглядел, да – очень напряжен, он не убит…