Случай в Асéевском парке Настал черёмуховый май. Цветут тюльпан, нарцисс, фиалка. Свет жизни льётся через край, – Цвести готова даже палка. Как хризолитна в парке сныть! Берёзки светятся в серёжках. Отрадно с другом мне бродить По старым парковым дорожкам. И вдруг – хлопок! И крыльев взмах! Стрелял в ворону «добрый» дядя. На наше «Ох!» и наше «Ах!» Плевал тот дядя, в «мушку» глядя. Он выстрелил в ворону-цель (из пневмопушки иль мушкета?). И вздрогнула от страха ель, Услышав «смерть» из пистолета. Он был немолод, даже сед, Но с выправкой легкоатлета, Он даже, кажется, сосед Ближайших этажей и клеток. Померкла вдруг моя весна. Упало сердце, будто в шахту. Кричали птицы, ель, сосна, И дядя вдруг покинул «вахту». Ему я крикнула вослед: За что её? Она – ЖИВАЯ! «Мы все живые», – он в ответ Отлаял, как сторожевая. Как объяснить ему, в летах, Что так нельзя, ворона – Божья! И что не нам дано решать, Кому не жить. Себе дороже И нервам обойдётся речь. Что говорить? – Она – жи-ва-я!! Свою-то душу уберечь, И то от смерти не желаем. 10 мая 2007 г. Тирада против быта Как вездесущи тараканы, Всепроникающе-мерзки! Сочатся каплями из кранов Заботы наших душ мирских. Как мухи или таракашки, Куда ни глянь, всё на виду: Стряпни, уборки, стирки, глажки, – Всё липнут мухой на меду. Забот вседневных мелочёвка Так поглощает много сил, Что к вечеру мечта – ночёвка. Мечты иные быт скосил: Учить язык, зарядку сделать, Стихотворенье написать, Своим заняться бренным телом, Что стало часто «зависать», Как будто старенький компьютер, А лямку-то ещё тянуть… Да мало ль планов было утром. И всё короче жизни путь. И надо как-то исхитряться Хоть главные успеть из дел, Чтоб перед вечностью не клясться, Что был талант, да «быт заел». 17 мая 2007 г. Райские дни Какие вдруг сине-зелёные дни Для нас на земле наступили! Они самоцветам их блеском сродни. И нет ещё пуха и пыли. И дождики были, хотя и без гроз. И зелень повсюду полезла. И светом пронизаны листья берёз. Газоны узнали зуб лезвий. По-летнему жарко. Черёмухи дух Заполонил палисадник. И комаров пока мало, и мух, И прочих довесок досадных, Что к лету положены, дабы оне О бренности напоминали: Хоть счастливы мы в этом солнечном дне, Но рай всё ж не здесь, чтобы знали. 17 мая 2007 г. И снова жизнь! Жизнь ворвалась в мои стихи, как вихрь, Торнадо, все сметающий преграды. Едва записывать я успеваю их. Возможно, то за боль мою награда. Пишу о том, что было и что есть, О будущем, как водится, мечтаю, И это для меня – от жизни честь, Такое счастье, – и сказать не знаю. Об этом и мечтать я не могла: Давно жила, лицом-душой уныла, И заволакивала путь мой мгла, А скорбь и вовсе чернотой покрыла. Я думала, что жизнь моя прошла, Что только эпилог её листаю, И в обречённость, как в затвор, ушла, Надежд крылатых выпустила стаю. Но снова жизнь! И снова май и цвет! И эту жизнь в стихах я воспеваю. Не значит это, что в ней горя нет, Но счастье есть, – я точно это знаю. 9 мая 2007 г. «Иди и говори» У меня вдруг открылись глаза. Я от боли проснулась во мраке. Свора бед, отпустив тормоза, Погналась по пятам, как собаки. Стала жить, округляя глаза, Ужасаясь, стоная, болея. Белый свет застилала слеза, А собаки всё делались злее. Я увидела мир, как он есть, Без привычных романтик и флёра [13]. Были раньше – «ум, совесть и честь», А теперь лишь фиглярство актёра. Оказалась я в смуте игры. Окружала меня свора злая. Я спасенья ждала до поры, Всей жестокости игр тех не зная. Я прошла эту боль, этот мрак. И я видела смерть не из кресла. И была бы смертельной игра, Если б заново я не воскресла. Но за это, судьба, не корю, Что глаза, хоть и с болью, открылись. Я проснулась: иду, говорю, Над собой слыша Ангела крылья. 9 мая 2007 г. вернутьсяФлёр – скрывающая пелена, которая мешает ясно видеть что-либо; покров таинственности на чем-либо. |
