Казалось бы, это хорошо.

Столь продуктивное двухсотлетие одновременно выявило у людей мощные тормозящие чувства, ставившие своей целью возненавидеть прогресс, оскорбляющий маргинальную часть общества. Появились массовые социальные и психологические движения, подверженные глубокому консервативному чувству.

На ранней исторической стадии переход от одной производительной формы жизни общества к другой, как мы уже видели, совершался медленно. Человеческое сообщество привыкало к существующим условиям и не ощущало неприятной поспешности. Другое дело – обострившая чувства и мышление человека индустриальная эпоха. Именно в этот период начались социальные конфликты (например, в Англии среди ткачей), вызванные промышленным развитием, разделением труда и богатств. Более жесткое противостояние проявилось в XVIII веке во Франции, когда монархия мешала жить, а горожане неосознанно требовали новаций и произвели революцию, повлекшую за собой немалое зло. Еще большую напряженность породило убыстряющееся развитие в XIX веке, вызвавшее новую реакцию сопротивления (явление Парижской коммуны). В XX веке, по аналогичным причинам произошел стихийный бунт против интеллектуализма в Китае. В Германии радикально узкое понимание человечности позволило физически уничтожать непохожих на заданный образец людей. Характер этих движений отличался такой же экстремальностью, как умственный прогресс в эти же времена. Как видим, застойные периоды, несмотря на их совершенно разные причины, могут приводить к резкому социальному недовольствию, называемую разрушительным бунтом. По одному такому регрессу, как это ни парадоксально, мы можем судить об успехах разума в период последних противостояний. Развитие умственных начал опережает чувственные привычки.

Промышленный прогресс и связанная с ним узкая специализация профессий вызвали разделение богатств, что обострило социальные отношения. Родились профсоюзы – организация низов, противостоящая всесилию верхов. Угроза конфликтов между двумя сторонами усилилась. При равенстве сил каждой из сторон был найден компромисс: отказ предпринимателей от части собственной прибыли и перенос ее в социальную сферу, в частности в зарплату рабочим, в компенсации за безработицу и др. Угроза классового конфликта постепенно снималась. Побеждал разум, противопоставивший себя чувству. Такое произошло в цивилизованных странах. Слепая классовая ярость стала прозревать. Однако в странах с устойчивой непросвещенностью она усилилась. Рекорд по бессмысленности и беспощадности побила Россия. Ее античеловеческая энергия достигла небывалого уровня.

В России наиболее ярко сказалось отторжение от быстрого развития и его корней. Черты явления были внезапны и грозны, до сих пор малообъяснимы из-за своей нелогичности. Такова была природа России. Поэтому она все еще представляла собой опасность для мира.

Мы уже упомянули о границах возможностей человека, которые мешают быстро принимать новый уклад жизни, несмотря на его вроде бы естественное возникновение, и вызывают реакционный взрыв (см. выше. Э. Тоффлер). Самая консервативная часть населения России – крестьянство – отрицательно реагировала в XIX веке на индустриальное развитие городов, потребовавшее отторжения части населения от привычного земледельческого образа жизни. Традиционность, а вернее, застойность привычек и быта оказались сильнее динамики разума.

Начиналось это так.

Большинство русского населения издавна почитало свою нетрудовую часть – нищих и убогих, странников, голь кабацкую, буянов, бродяг и юродивых. Они не только не вызывали морального или социального осуждения, но, наоборот, их считали «блаженными», то есть людьми, принимающими жизнь без каких-либо созидательных усилий. Над ними сиял ореол святости. Православные отшельники-праведники были символом бедности мирской, а значит, богатства духовного. Чистота душевная становилась объектом поклонения, аналогом нетрудового начала, стремления к безгрешности Исповедовала, согласно Новому Завету, покорность судьбе, минимум усилий и правило «лишь бы день прожить». Таков был характер христианства, пришедшего из Палестины через Византию.

Оно отвечало реалиям русской жизни. При нем формирование нации шло ровнее. Заселение обширных территорий Севера и Сибири способствовало укоренению местного характера, инстинктивному соответствию его природе. Нацию на этих просторах характеризовало единочувствие. Оно, получая уроки природы, не требовало развития. Поэтому политическое мышление отсутствовало. Формировалось консервативное устройство жизни, разделенное в одной семье от другой.

В русском фольклоре символическими и уважаемыми персонажами были Иван-дурак и Емеля на печи. Богатырь Илья Муромец сиднем сидел тридцать лет и три года, и только в зрелом возрасте стал применять свою силу, но не в труде, а в защите собственной сакральной нищеты от внешних врагов.

Более доказательно представил русские привычки на начало XX века ученый Д. Менделеев. Он оценил интенсивность труда россиян в 50–60 рублей на душу в год, в то время как в США – 350 руб. на душу.

По указу Петра I религия была оторвана от близкого ей патриархального начала и стала государственным институтом Введенная сверху православная петровская церковь, исповедующая интенсивное европейское трудовое начало, даже не бралась утешить оскорбленного ею старорусского человека. Воспрепятствовать последовавшему за этим отторжению его от новой иерархической структуры. Тем самым она потеряла свою первозданную евангельскую чистоту. Отношение к попам стало неуважительным. Церковь перестала быть опорой растущего сознания и осталась неким атрибутом существующего образа жизни. Не более того.

Канонизированные православные святые исповедовали отшельничество, часто жили в скитах. Одинокая молитвенная жизнь противоречила природе католической церкви, при которой возникали монашеские ордена, то есть сообщества, направленные на активную религиозную и трудовую деятельность.

Российскому христианству была близка евангельская заповедь «блаженны нищие духом». В ней нашла свое оправдание святость уравниловки, как особый вид зародышевой демократии. Старая психология и современность были несовместимы. Тяготение к материальному равенству отвергало европейский индивидуализм, примат личности с ее вкусами, взглядами и способностями, а это означало отказ от соревновательного развития общества. Византийское православие, как его ни критикуют в наши дни, наиболее последовательно жило по заветам Христа и вносило в жизнь русских людей строгие моральные правила. Разумеется, это входило в конфликт с научно-техническим прогрессом и не развивало русского человека. Он был консервативно чист.

Такая натура сохранялась благодаря безбрежному природному окружению, зависимостью от климата и погодных условий. Просторы России приводили к выводу, что для их общего с человеком выживания не надо делать ничего особенного. Они отвергали волевое начало и предлагали веру в судьбу, которая не требует ни усилий, ни ума, ни убеждений, а лишь только труд по шаблону предков. Разве это не отвечало заветам Бога после сотворения Адама? Плотность населения России была значительно ниже, чем в Европе, Китае, Индии и Америке. Заметим, что малочисленные индейцы в Америке, еще не заселенной пришельцами из Европы, также были слиты с природой, покорны перед стихией и судьбой. Эти черты придавали их образу жизни своеобразие, сходное российскому.

Контакты между группами населения России были весьма слабые. Хозяйства – натуральные, то есть удовлетворяющие свои домашние потребности семейным трудом. Торговля – неразвитая. Поэтому так мало внимания уделялось дорогам, средствам связи, общественным службам. Именно в России появилось понятие «глубинка», или «провинция», что естественно для столь большой страны. Для нее характерна автономия самого малого региона, вплоть до села. Общенациональному сознанию не представлялось отчета не потому, что его не было, а потому, что оно не требовало своего осмысления. Русский крестьянин не задумывался над характером своих привычек. Он был просто верен самому себе и потому чист.