Мастеровой. Что, что?

Бьют барабаны.

Первый народоволец. Кричит!

Мастеровой. Что, что?

Провинциал. Не слыхать.

Торговка. Тянут, тянут его.

Правый. Смотрите, рукой, рукой!

Мастеровой. Что кричит-то, что?

Барабаны внезапно смолкают, и тогда слышен страстный голос Желябова: «Слушай, несчастный народ!» И снова трещат барабаны.

Крестьянин. Не слыхать, не слыхать.

Баба. Да разве услышишь?

Мастеровой. Что кричал, кричал что?

Баба. Повели, повели!

Человек в очках. Капюшон надели.

Вздох толпы.

Крестьянин. Ви-си-и-ит… (Плачет.)

Первый народоволец. Смотрит.

Второй народоволец. Смотрит.

Левый. Господи, мать ведь у нее тут.

Треск барабанов становится глуше.

Сквозь толпу пятеро в балахонах для казни выходят на авансцену. Они обращаются в зал.

Рысаков. Мне девятнадцать лет, господи… не предал! Переступить не сумел… чужою смертью пошел умирать, а надо своей, надо через свой предел переступить… А я вот не сумел.

Желябов. Я хотел этого… хотел умереть… И еще хочу сказать – движение наше бескровное, но пришло к крови, разбившись о преграду из тюрем и ссылок. Если бы мне дали свободно говорить с народом, я никогда бы не прибегнул к силе! Но я прибегнул к ней… Плачу за нее, и совесть моя чиста.

Кибальчич. Логика социалиста привела меня к мысли о невозможности мирных средств. Тогда я взял на себя техническую сторону дела. Прошу вас, живых, об одном. В камере смертников я написал проект воздухоплавательного аппарата, основанного на принципе действия ракеты. Полагаю, он вполне осуществим. Я изложил его подробно, с рисунками и вычислениями. Я уже не буду иметь ни возможности выслушать мнение экспертов по поводу моего проекта, ни возможности следить за его судьбой. И теперь публично заявляю – проект этот мой… Ну, вот… да, больше ничего. Совесть моя чиста.

Тимофей Михайлов. Одно скажу – простите, люди добрые! (Кланяется до земли.) Так как мое развитие недостаточное, то могу лишь сказать: принадлежу к партии, которая защищает среду рабочих. Разъяснить ее по недостатку образования не могу, но опять скажу: принадлежу к партии, которая защищает среду рабочих… Совесть моя чиста.

Перовская. Я не поцеловала Рысакова перед казнью, кто знает, может быть, в последний миг моей жизни я пожалела об этом… Но тем, кто позволит себе обвинять меня и других в безнравственности, жестокости и пренебрежении общественному Мнению, я позволю себе возразить. Тот, кто знает нашу жизнь и условия, при которых нам приходилось действовать, не бросит в нас ни обвинения в безнравственности, ни обвинения в жестокости. Совесть моя чиста.

Пятеро обнимаются, составляя один клубок.

Толпа отступает от них.

Звучит гимн «Народной воли».

Александр Петрович Свободин родился в 1922 году в Москве. По образованию историк, учился в аспирантуре Государственного исторического музея. Работал преподавателем средней школы и учительского института в Казахстане, директором Областного краеведческого музея в Западной Сибири.

В 1945 году в газете Актюбинская правда появились первые статьи А. Свободина на историколитературные темы; с 1950 года в Курганской областной газете печатаются его рецензии о спектаклях, кинофильмах, художественных выставках. В 1956 году публикуется его работа, посвященная первой колонии декабристов в Кургане (издательство «Красный Курган»). В это же время в журнале «Театр» печатается его очерк о жизни театра маленького города. С этого времени А. Свободин – постоянный сотрудник журнала «Театр», заведует его отделом публицистики. На страницах журнала публикуются его статьи, очерки и репортажи. Статьи А. Свободина о киноискусстве регулярно публикуются в журналах «Искусство кино» и «Советский экран» и в других газетах и журналах.

В 1965 году в издательстве Искусство вышла его книга «Театральные повести».

Пьеса «Народовольцы» – драматургический дебют А. Свободина. По жанру это своеобразная сценическая оратория, пьеса входит в историкореволюционную трилогию, поставленную театром Современник к 50-летию Октябрьской революции.

Свободин Александр Петрович.