– Да, – хрипло выдавила я, пытаясь выкашлять дым и оставить на месте легкие. – А если Тая согласится?

– Надеюсь, вы с нею поговорите на эту тему. Я не хочу, чтобы у нее остались дурные впечатления о нашей семье, постарайтесь сообщить ей это как можно деликатнее.

– А если у них любовь?

Я набрала полный рот дыма и тут же выпустила его наружу, не впуская внутрь.

– О господи, – усмехнулся папа, – какая может быть любовь за такое короткое время! Артур просто хочет досадить Аиде.

– А он вообще отдает себе отчет в своих действиях? Если Тая в него влюблена, вы представляете, как она себя почувствует? Он ведь кольцо ей обручальное преподнес, с такими вещами не шутят. Как можно на зло кому-то создать семью?

– Артур очень своенравный мальчик.

«Ни фига себе мальчик, – подумала я, – уже тридцатник разменял и все в памперсы шкодит?»

– Он привык всего добиваться, если что-то решил, вбил себе в голову, то отговаривать его бесполезно. Ваша подруга должна сама прекратить с ним встречаться, он сделает еще пару попыток и оставит эту дурную затею.

Ах, значит, моя подруга – дурная затея? А ваш глупый Артур разве не дурной? Вот ведь гадкая семейка, ну и влипла моя дорогая Таюха. Выходит, правильно я напрягалась с самого начала.

– Я, конечно же, поговорю, – я открыл переднюю дверцу, давая понять, что пора расставаться, – но и вы будьте добры, проведите со своим сыном профилактическую беседу на тему, что так с людьми поступать нельзя.

Он глубоко затянулся, глядя на меня холодными глазами свинцового оттенка, видать ему совсем не улыбалось слушать от меня жизненные наставления. А мне не хотелось уважать на его, ни его великосветское семейство. Я села за руль, выбросила в окно его сигарету, сердито, с первого раза завела свой тарантасик и в преотвратнейшем расположении духа поехала прочь от «Золотого неба».

Когда до дома оставалось километра два, меня остановил ментище. Правду говорят – беда не приходит одна. Я сделала жалостливое лицо и полезла из машины босиком, эдакая селянка на сенокосилке. Ментик представился, пристально разглядывая мои босые лапы, и началось: машина грязная, техосмотра нет…

– Как этот агрегат у вас вообще ездит? – презрительно подвел он итог.

– Попердывая, – огрызнулась я, извлекая из сумки кошелек. – Сколько?

– Ну, сейчас я выпишу вам штрафную квитанцию, – растягивая удовольствие, полез за планшетом гад ползучий, – оплатите через банк. Еще посмотрим, есть ли аптечка…

– Послушайте, – заскулила я, готовясь к утрате человеческого достоинства, – я клянусь, что завтра помою ее и отведу… то есть, отвезу… короче съезжу на техосмотр. Просто сейчас у меня денег нет, сами видите, – я зачем-то показала ему босую ногу. – Были бы деньги, неужто я ездила бы на такой машине?

Но ему было все равно. Этот крохобор забрал все, что было у меня в кошельке – триста рублей, причем двадцатку пришлось натрясти мелочью, и отпустил восвояси. Завывая от ненависти и бессилия, я вцепилась в баранку и рванула домой. День складывался весьма дурно.

Не успела я переступить порог родного дома, как начал надрываться телефон. Не ожидая ничего хорошего, я стала пробираться к аппарату, пытаясь отодвинуть в сторону радостно приветствующего меня сенбернара. Подняв трубку, хотела сказать «Алло», но громкий голос Конякина меня опередил:

– Сена! Чтобы завтра ты была на работе!

Я лихорадочно кое-что прокрутила в уме и возмутилась:

– Помилуйте, но сегодня же суббота, следовательно, завтра…

– Так я и знал, что ты забыла! Мы же переезжаем в новый офис!

Ах, да, и впрямь вылетело из головы. Станислав Станиславович выбил нам другое помещение, побольше, попросторнее, с двумя маленькими кабинетиками. В один планировалось заселить непосредственно начальство, во второй собирались засунуть с глаз долой из сердца вон Тину Олеговну. Значит, завтра предстояло таскать компьютеры, разбирать стеллажи с бумагами… мрак.

– А разве нас пустят в здание? – попробовала понадеяться я на то, что катастрофы еще можно избежать.

– Разумеется, я договорился с охраной, нам откроют здание! Не опаздывай, сбор в десять ровно! Учти, я звоню всем и предупреждаю каждого, что никто ничего носить за кем-то другим не станет, только сами!

– Все ясно, – упавшим голосом сказала я. – Буду в срок.

– Как штык! – приказным тоном добавило чудовище.

Положив трубку на рычаг, я хотела немного порыдать от безысходности, но надо было вести Лаврентия на прогулку.

Гуляние я решила совместить с походом в магазин. Рассказывать Тае о том, что она, оказывается, дурь и первая встречная, на ком этот козел решил жениться, чтобы отомстить какой-то певичке, лучше всего было под красное вино. Тряхнув заначку, мы пошли с Лаврентием во двор. Пес чувствовал мое поганое настроение и вел себя чинно, тихо, с поводка не рвался, не бесился, к прохожим с желанием подружиться не лез. Привязав его у входа, я вошла в магазин, мысленно распределяя средства, дабы на все хватило. Встав в короткую очередь, я вытянула шею, глядя в окно, не пристала ли какая-нибудь балда к моему Лаврентию. Меня очень сильно раздражали мамаши с детьми, стоило им притормозить рядом с собакой, как детеныш начинал визжать: «Бетховен! Бетховен!» и тянул руки прямо к морде, норовя погладить. Ладно, ребенок, он бестолковый, не понимает, что «Бетховен» укусить-то может и не укусит, но так гавкнет, что будешь писаться до самой армии, а мамаша-то что? Стоит, улыбается, сюсюкает… дура. Сколько раз уже такое было, никак я этих мам понять не могу. Ведь собака сидит и ростом как раз с твоего отпрыска, у него голова больше твоей, хозяина нет рядом, так зачем же зверю в морду руками тыкать? Разве «Бетховену» такое понравится?

Размышляя на эту тему, я закупила скромный набор «начинающий алкоголик» и вышла на улицу. И как раз во время. К Лаврику широким шагом направлялся толстощекий карапуз.

– Шабака! – пуская сопли, орал он, захлебываясь от восторга, следом плелась его мамаша, не делая ни малейшей попытки остановить свое детище.

– Женщина! – я поставила пакет на асфальт и взяла Лавра за ошейник. – Придержите своего ребенка! Куда он к собаке лезет? Видите же, что без намордника пес!

– Ромик, – соизволила тетка, – не ходи туда, собака плохая, собака укусит! Фу, какая гадкая собака!

Я едва сдержалась, чтоб не нагрубить.

Придя домой, напоила, накормила Лаврушу, убрала вино в холодильник и принялась готовить вкусный ужин, желая всячески подсластить пилюлю Таисии. Неизвестно, как она, бедненькая, отреагирует на такие неприятные новости. Я снова и снова вспоминала породистое лицо отца Артура, и мне все больше и больше становился неприятен этот человек, хотя ничего ужасного он, в сущности, не сделал, напротив, попытался спасти ситуацию. Но все равно, как-то это все очень уж противно.

– А вдруг Тая приняла его предложение? – обратилась я к сковороде с яростно шипящей картошкой-фри. – Вдруг она вернется счастливая и с обручальным кольцом на пальце?

В глубочайшей тоске я вывалила на соседнюю сковороду длинные мясные ломтики с луком и принялась смешивать соус из сметаны, майонеза, зелени и чеснока. Во время неторопливого приготовления пищи на меня снисходила некая благодатная нирвана, приходили в порядок мысли, движения становились неторопливыми, расслабленными, я будто бы медитировала над сковородками. И даже ужасные на первый взгляд ситуации переставали таковыми казаться…

Вдруг Лаврик гавкнул и поспешил в прихожую, и я поняла, что к нам гости, вернее, гостья, скорее всего – Тая. Она открыла дверь своим ключом, и крикнула:

– Сенка, это я!

Голос ее звучал весело и жизнерадостно. Я помешала мясо и попыталась придать своему лицу оптимистическое выражение. Тайка залетела на кухню и тут же заподозрила неладное.

– Сена, что случилось?

– С чего ты…

Она открыла холодильник и увидала на верхней полке две бутылки вина.