Оля: Потише!
Олег кивает, крутит колки, едва весомо касаясь струн кончиками пальцев. Лицо его постепенно преображается, становится одухотворенным, нездешним… При первых тактах, аккордах музыки и звуков саксофона Оля замирает, смотрит на Олега – и взгляд ее меняется, теплеет, делается странным и отстраненным…
Свет над кухней-гостинной постепенно меркнет, потом пропадает вовсе… Остается только музыка.
В круге сета появляется Кленов – одетый с иголочки; в круг вступает Оля; начинается танго, полное скрытой страсти и эротики…
Разлили души по бокалам,
[2]Как будто слезы по любимым,
Чтобы мягчило снегом талым
Тоску быть гордым и гонимым,
Чтобы истаивали свечи
На кипарисовой террасе,
Чтобы струился лаской вечер
И был изысканно прекрасен.
Как взгляд твой ясный и счастливый,
Как голос ручейково-нежный,
Как шопот моря торопливый,
Как запах ветренно-подснежный…
Когда расцвечивает ало
Земную зависть по вершинам —
Мы возвращаемся устало
К пурпурным мантиям и винам.
Постепенно к танцу присоединяется третий – Прохожий – одетый в безукоризненный смокинг «с иголочки»… Сначала он словно ходит кругами вокруг двоих, танцующих, потом берет партнершу и начинает танцевать с ней… Танго втроем.
На кипарисовой террасе
Плащи теней свивают свечи.
В цветах сирени тает праздник,
Как смех, бессонен и беспечен!
И фиолетовым кристаллом
Мерцают грезы снегом мнимым…
Разлиты слезы по бокалам,
Как будто души – по любимым.
Танец заканчивается, танцующие замирают; музыка постепенно гаснет, как и свет, пока не исчезает вовсе; остаются только гулкие удары метронома или ходиков. Свет над кухней гостиной возникает постепенно. Завороженное выражение сходит с лица Оли; она – словно проснулась; взглядывает на себя в зеркальце косметички, берет иголку и начинает аккуратно отделять слипшиеся ресницы одну от другой. Олег глядя на эту процедуру болезненно морщится; осторожно кладет гитару на колени.
Оля: (буднично-ранодушно) Чего замолчал? Пой еще.
Олег: Ты слушала?
Оля: А как же.
Она берет кусочек льда и протирает кожу лица.
Олег: Решила посвежеть?
Оля: Это лед с травами. Очень полезно. (Кивая на гитару)Всё?
Олег: Из новых – всё.
Оля: Ну спой старые.
Олег: Ты их все слышала.
Оля: Не важно. Интересно, как они теперь звучат.
Олег мягко проводит по струнам.
Олег: (напевает)
Нам нечего делить,
Нам незачем делиться
Судьбами.
Друг друга обвинять,
Друг другу становиться
Судьями.
Грешны – и не грешны,
Пред будущим равны
По-прежнему.
Сегодня заодно
Пьем терпкое вино
Подснежников.
Оля: Это всё та же песня?
Олег: Другая.
Оля: Мотив похож.
Олег: Просто – настроение такое…
Оля (с неожиданной злостью и яростью, которая быстро превращается в привычную, глубоко обжитую жалость к самой себе) Знаешь… Ты найди дуру, которая тебя не знает, и пропой ей все это. И она – сразу бросится тебе на шею.
Олег (горько и резко) Да? Для таких случаев у меня есть другие песни. И – вино.
Оля: А у меня – вина нет.
Оля встает у черного окна. Сквозь окно и ее отражение в нем – огни дома напротив – словно иллюминаторы корабля, который никуда не плывет.
Звук метронома-ходиков становится резким и гулким. Слышно, как дважды проворачивается ключ в замке.
Олег: Родители…
Оля: Ты не беги, пусть хоть разденутся…
Олег: (кому то за сценой, привстав, тщательно и вежливо) Здравствуйте.
Женский голос (в ответ) Здравствуйте.
Мужской голос (в ответ) Здравствуйте.
Звук метронома, звяканье ключей, свет постепенно гаснет…
Олег тем временем идет вдоль сцены. Слышны шумы отправляющихся троллейбусов, лязг дверей, редкие клаксоны автомобилей, редкие лучи фар время от времени прочерчивают пространство… Но все перекрывает звук метронома… Ветер бросает Кленову под ноги осенние листья… Темнота, завывание ветра.
Зажигается свет абажура над столом Кленова. Он кладет сверху на гору бумаг – кленовый листок. Одновременно зажигается свет абажура над кухней-гостинной Оли. Она «при полном параде» – костюм, туфли, подвитые волосы, нервно покачиваясь на каблуках, с трубкой в руке…
Мелодичный телефонный звонок в квартире Кленова – как призрак исчезнувшей музыки… Один, другой, третий…
Олег: Сейчас она скажет «я тебя люблю…» – и…
Кленов бросается к телефону, смахивая со стола что-то, прикладывает трубку к уху.
Оля: (жестко, делово): Это я. Ты в театр не хочешь сходить? Премьера.
Олег: Прямо сейчас?..
Оля: Да.
Олег: Ты ведь с кем-то собиралась…
Оля: Так ты пойдешь или нет!?
Олег: Знаешь, я думал…
Оля: Чего от тебя еще ждать…
Оля зло бросает трубку на аппарат. Свет над кухней-гостинной гаснет. Пронзительный звук коротких гудков в квартире Кленова. Он кладет трубку на аппарат, присаживается к столу, автоматически прихлебывает чай из стакана в подстаканнике, морщится от горечи…
Где-то на кухне у Кленова работает радиоточка; в тишине слова диктора становятся все слышнее.
Голос диктора: (монотонный, то более явственный, то пропадающий): «…городские власти приняли решение о перенесении на следующую декаду заседание комиссии по переносу…» – «…в русле культурных мероприятий, посвященных…» – «…работники жилищно-коммунального хозяйства были не в должной мере подготовлены к отопительному сезону…» – «…и о погоде…»
Кленов рассеянно играет кленовым листом над столом…
Олег: Жаль, что не о жизни…
Голос Прохожего: (визгливо-издевательски) А погода?… Погода – собачья.
Олег озирается – но вокруг никого. Закуривает, берет перо, склоняется над столом и начинает писать… Свет меркнет…
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
В левой стороне сцены – все тот же письменный стол, заваленный горами исписанных бумаг-рукописей, пишущая машинка, чай в подстаканнике; над столом – абажур. За столом сидит Олег и сосредоточенно пишет.
Олег: Летом, как и юностью, все иное. Беспутные, бездумные дни летят нескончаемой явью, длинные, как детство и теплые, как слезы… И, кажется, ты может вспомнить их все – до капли дождя, до оттенка травы, до проблеска вечернего луча по струящейся прохладе воды, до трепета ресниц первой возлюбленной, которой и коснуться не смел, до взгляда той, другой, с которой некогда рассеянно разминулся, чтобы теперь помнить всю жизнь…
Олег болезненно морщится, перечитывая написанное, комкает лист, бросает на пол. Взгляд падает на трубку телефона. Берет, неуверенно набирает.
