Запах гари еще сильный стоял. И головешки, когда разрыл их Гизарна, теплые были. Дней за пять до приезда Гизарны сгорело капище, не раньше. И многих лошадей следы виднелись. От полуночи пришли и на полночь уходили супостаты.

Хродомер с Рагнарисом молчали. Тарасмунд же вопросы Гизарне задавал: где тело жреца нашел, цела ли изба мужская, не было ли с полудня следов, шел ли Гизарна по тем следам — не поворачивали ли те следы потом на полдень, в нашу сторону, и много ли лошадей прошло, и крупные ли то были лошади?

Гизарна отвечал, что тело жреца невдалеке от капища лежало, в кустах, — видать, укрыться жрец хотел. Гизарна бы мимо прошел, не заметив, кабы трупным духом не пахнуло. Убит был жрец мечом или копьем, не понять, потому что объело его сильно зверье лесное.

Что до следов, то первым делом стал следы рассматривать Гизарна, ибо был в капище с конем и козлами; конь беситься начал, козлы орали. Не хотелось Гизарне попусту пропасть, вестей по себе не оставив. Потому пошел по следам. Козлов же в капище оставил разоренном, привязав их возле Вотана — под его охраной. Долго по следам шел, но они так и уходили на полночь.

После вернулся, козлов забрал и в дальнее, большое, капище отправился.

Разное он, Гизарна, видел, но такого — никогда. Великое злодеяние — на капище посягнуть. Кто бы мог такое совершить?

На это Хродомер сказал:

— Понятно, кто. Тот, кто Вотану не поклоняется.

Тут все на Тарасмунда с Одвульфом посмотрели. Одвульф было ощерился и в бой хотел кинуться очертя голову, но Тарасмунд его отстранил и, ничуть не смутясь, сказал:

— Чужие то были. Вера наша убивать не учит.

Я слышал это и подивился мудрости отца моего, который одним словом распрю остановил.

Гизарна же сказал, что то действительно были чужие, потому что, если по шагу судить, кони их мельче наших.

Долго рядили собравшиеся, кто бы это мог быть. Перебрали все известные племена, но так ничего и не решили. Аланы бы такого не сделали, да и кони у них крупные. Герулы наших богов тоже чтут. Нет, совсем чужой кто-то содеял такое.

Вот и он, Гизарна, так и не понял, кто это сотворил. Решил в большое капище, не медля, отправляться.

Большое капище оттого так называется, что оно общее у нас с гепидами. Жрецов там много. Среди них один, Нута, мудростью славится. Нута очень стар. Его редко беспокоить решаются, ибо боятся лишний раз трогать, чтобы он не умер. Если раздор между гепидами, либо между гепидами и готами, и разрешить этот раздор нужно, и кровопролитие в том не помогает — тогда только Нуту беспокоить решаются. Как Нута скажет, так все и будет.

Против Нуты ни вожди, ни старейшины не идут, ибо устами Нуты сами боги говорят. Кого проклянет Нута — нет тому спасения. Вон Афару-Солевара проклял Нута, ибо за соль много требовал Афара — так через то и погиб Афара-Солевар бесславно.

Всей душой стремился Гизарна поспеть в большое капище поскорее, но козлы не кони, быстро не поскачут. Сердцем же изводился Гизарна: кто сотворить такое мог? Кто Вотана не убоялся?

Только на второй день большого капища достиг. Говорить много не стал. С нашего капища остывший уголь привез и в том капище без слов показал. Жрецы над углем тем задумались. Потом спросили: что это?

Гизарна сказал:

— Нуте покажите. Нута поймет.

Поглядели жрецы на Гизарну и поняли, что прав он. Решились побеспокоить Нуту. Нуте уголь в руку вложили (почти ослеп от старости Нута); тот едва пальцами угля коснулся, как вскричал:

— Великое святотатство совершено!

И дух испустил.

В селе у нас потом так говорили. Нута ясновидящий был: если бы от потрясения не умер, то сказал бы по углю остывшему, кто те злодеи были, что капище сожгли.

Другие же говорили, что надежда на Гупту осталась. Гупта тоже ясновидящий да к тому же еще и святой. Гупту тоже можно было бы спросить. Но только где его искать, Гупту?

Одвульф говорил, что Гупта к гепидам ближним пошел. Стало быть, наш дядя Агигульф должен был с Гуптой встретиться.

Когда Нута умер, другой жрец, Верекунд, пытался с духом Нуты говорить, чтобы тот имя святотатцев открыл. Но не нашел Нуту. О том и сказал Верекунд Гизарне. Гизарна опечалился и спросил: что же теперь делать? Как узнать, кто враг наш? Верекунд ему ответил, что думать будет, а Гизарна пусть идет и отдыхает.

О чем Верекунд думал — о том Гизарна не ведал. Сидел и угощался, ибо до того несколько дней не ел.

Посреди трапезы вошел младший жрец. Дождался, пока насытится Гизарна, после одежду чистую подал Гизарне и велел тому переодеться.

Гизарна на одежду поглядел и душой захолодел: особая то была одежда, белая, жреческими рунами расписанная.

Спросил жреца: зачем, мол, такую одежду надевать? Жрец и рассказал все, как было. Мол, ходил Верекунд за Нутой, чтобы спросить Нуту обо всем, но не угнался за духом ясновидящего. Хочет Верекунд, чтобы помог ему Гизарна. Кровь у Гизарны молодая, а ноги быстрые. Гизарна догонит Нуту. Пусть спросит, кто святилище разорил, а жрецам Нута пусть ответ даст: кто из жрецов здешних место Нуты занять достоин.

Смекнул тут Гизарна, к чему младший жрец речь ведет. Слишком близко, видать, большое капище к гепидам стоит. Совсем огепидились жрецы. Ты к ним с вестью, а они тебя резать. И подумал Гизарна о том, что неизвестно еще, догонит ли он Нуту; а селу своему родному он живой нужен, иначе кто весть о капище разоренном передаст?

Рассудив так, схватил Гизарна со стола кувшин и об голову жреца разбил; после из избы выскочил — и был таков. По дороге еще двое младших жрецов Гизарну остановить пытались, но и их сокрушил могучими ударами Гизарна. Вырвался из капища. Никому ущерба большого не нанес и сам не пострадал; однако коня лишился.

Полдня хоронился возле капища, в буреломе прятался. Выжидал. Ночью, когда светать уже стало, от ужаса трепеща, коня свел с пастбища, что возле капища было. Те, кто в ночном с конями были, не слишком за табуном приглядывали. Кто в капище, в лесу сокрытое, пойдет ночью коней красть?

А вот Гизарна пошел.

Так и спасся из капища. Хоть совета от жрецов не привез, но зато привез вести. И себя воротил в целости.

Тут Тарасмунд сказал Гизарне, что получил он добрый урок — каковы кумирни языческие. Чем по местам таскаться, где бревнам поклоняются, шел бы лучше в храм Бога Единого и с годьей потолковал. Он, Тарасмунд, сам объяснить не берется, а годья хорошо такие вещи растолковывает.

Рагнарис заревел, что не для того Тарасмунда пригласили, чтобы он подобные речи вел. О деле думать нужно, а не богами квитаться.

Хродомер же, как Гизарна о Верекунде речь повел, за голову взялся да так и держался, будто болела у него голова. На лице страдание застыло. Когда замолчали все, сказал Хродомер:

— Дурак ты, Гизарна. Думали мы, один Одвульф у нас такой, оказалось — двое вас. Сговорились вы, что ли, село наше позорить?

И спросил Гизарну:

— Если тебя за Нутой посылать хотели, то как бы Нута через тебя, мертвого, волю свою объявил?

Гизарна рот раскрыл. Видно было, что он о том и не подумал. Он так Хродомеру и сознался смиренно. Хродомер же, смягчась, поведал, что когда был в одних летах с Гизарной, посылали его за духом одного умершего воина — спросить, кому он землю завещает, ибо остались у того дети: дочь и сын от рабыни. В том же самом большом капище это было. Хродомер туда с родней умершего воина ездил. Нута в те годы еще в силе был. Дали там Хродомеру одежду, белую, с рунами, как ту, что Гизарна отверг. Отвели в священный круг, к Вотану, и подали испить священного меда, того, за который Вотан умер. И Нута тоже меда испил. Потом взял его Нута за руку, и пошли они умершего воина искать. И догнали того воина. Возле самой Вальхаллы догнали.

Не хотел тот воин с ними говорить, ибо о другом его помыслы были. Но Нута с Хродомером его принудили. И сказал тогда тот воин, чтобы землю сыну отдали, хотя и от рабыни он рожден. А больше говорить ничего не стал, повернулся и в сторону Вальхаллы пошел.