Полковник отодвинул стакан и шумно вздохнул.

— Еще? — спросил академик.

— Спасибо. Чай отменный.

— Что ж, на этом забавном инциденте и закончим нашу пресс-конференцию, — шутливо сказал академик и вопросительно посмотрел на полковника. — У вас больше нет вопросов?

— Кажется, все ясно, — сказал Еремин. — Пожалуй, я рискну задать еще один вопрос. Вы не возражаете, Владимир Васильевич?

— Пожалуйста, мы сегодня свободны.

— Может быть, вы знаете, кто программировал кибернетическую машину Ковалева?

— К сожалению, я ничем не могу вам помочь. Но можно предположить, что программировал сам профессор. Это подтверждает и Холостов, инженер, руководивший монтажными работами. В материалах комиссии имеются его объяснения. Кстати, мы предполагаем вызвать его сюда. Он, по нашим данным, работает на острове Туманов. Видимо, несколько отошел от проблем, которыми он занимался в лаборатории профессора Ковалева.

Еремин и Суровягин переглянулись.

— Как знать, — неопределенно протянул полковник. — Еще один вопрос. Можно ли перепрограммировать машину?

— Почему же нет? Надо только знать ключ или шифр.

— Мы вам очень благодарны за помощь, — Еремин поднялся. Чекисты распрощались с учеными.

Машина выехала на шоссе. Полковник сидел за рулем. Далеко впереди бежали снопы света от фар, выхватывая из темноты телеграфные столбы, влюбленные пары, дома и безмолвный строй леса. Справа на глади залива россыпями тысяч звезд лежал Млечный Путь. Скорость не ощущалась.

Навстречу надвигался город. Полковник сбавил скорость.

Слепящие лучи осветили огромные ворота гаража. Сработали тормоза, и машина остановилась. Из гаража вышел дежурный шофер.

Еремин и Суровягин молча поднялись в кабинет.

— Что вы думаете обо всем этом?

— Я чувствовал себя первоклассником, который впервые знакомился с азбукой, — сознался Суровягин. — А в целом я доволен. Редко кому удается одним ходом выиграть партию.

— До выигрыша еще далеко, — задумчиво сказал полковник. Да, физики и кибернетики шагнули далеко вперед. А вот философские вопросы ядерной физики и кибернетики, или, иначе говоря, то, что нужно нам, простым смертным, разрабатываются плохо…

В комнате воцарилась тишина. Круглая луна заглядывала в кабинет.

— Принесите-ка альбомы Рутковской, — попросил полковник.

Суровягин принес.

— Я все думаю о Холостове. Как вам удалось…

— Письмо Парыгина, — перебил полковник. — Я решил: если черная акула — творение рук человека, то должен быть ее создатель. Почему Холостов? О нем я впервые услышал от Лобачева. Потом познакомился с личным делом. Помните характеристику? Она очень удивила меня. Очень талантлив, но ярый индивидуалист. Тщеславен. Жаден к деньгам. Может далеко пойти в науке, если возьмет себя в руки… Запрос в Сибирск… Вам придется лететь на острова, Андрей Петрович. По другим каналам поступили сведения, что Холостов собирается удрать за границу. Надо спешить.

После разгрома, учиненного в бухте Белых Каланов, черная акула не появлялась в водах острова Семи Ветров. Может быть, ее отпугнул «антиакулин», который Таня и Мика Степанович не раз бросали в воду — там, где была поставлена починенная и залатанная проволочная сетка. Во всяком случае, островитяне поверили в его чудодейственную силу.

С отъездом моряков, искавших затонувший траулер, жизнь на острове потекла строго и размеренно. Каждый был занят своим делом. По вечерам играли в шахматы, слушали музыку, вспоминали Большую землю. Почему-то здесь и остров Туманов называли «Большой землей».

В субботу после обеда Парыгин лег и крепко уснул. Разбудил его негромкий стук в дверь.

— Кто там? — сонно откликнулся Парыгин.

— Я.

Он узнал голос Тани.

— Войдите. Дверь открыта.

Таня остановилась у порога. Она была в узком ярко-желтом платье. В руках держала плащ.

— Так и жизнь можно проспать, — сказала она, окинув комнату быстрым взглядом.

— Жизнь только начинается. Перед длинной дорогой не мешает хорошенько отдохнуть.

— Философия лентяев и лежебок.

Он рассмеялся, во все глаза глядя на девушку.

— Светитесь, как солнце, — сказал он. — За время нашего знакомства всего второй раз вижу вас в платье.

Она подошла к зеркалу и поправила прическу.

— Собирайтесь, — сказала она. — На ужин сегодня поездка на остров Туманов и танцы до утра.

— Исчезновение черной акулы благотворно повлияло на вас, — засмеялся он и вышел в спальню.

— Для рыбы она была слишком умна. Вы не находите?

— Да, — ответил Парыгин, одеваясь. — Думающая… Жаль, не удалось разгадать ее тайну. Ради этого я охотно встретился бы с ней еще раз.

— Лучше не надо. Я так рада, что кончилось это несчастье. Теперь уж не будут переносить заповедник на новое место.

— Разве был такой проект?

— Да, последнее слово за Лобачевым. На днях он должен приехать на острой.

Таня медленно расхаживала по комнате.

— Вот и я, — сказал Парыгин, появляясь из спальни и останавливаясь перед зеркалом. Таня стала рядом — ему как раз по плечо. Парыгин кивнул головой на зеркало: — Подходящая пара. Вы не находите?

— Так себе, — беспечно сказала она и потянула его к выходу.

Вечернее солнце висело над океаном. Ветра не было. Чайки горланили вовсю. У дощатого причала на малых оборотах приглушенно тарахтел катер.

— Побежим, — сказала Таня, все еще держа Парыгина за руку.

На катере уже давно ждали их.

Волны веером бежали за кормой. Мотор работал на полную мощность. Почти весь коллектив острова Семи Ветров, по определению председателя месткома, участвовал в «данном культмассовом мероприятии». Парыгин видел оживленные лица островитян и чувствовал, что они благодарны инициатору поездки за это «мероприятие».

Катер поравнялся с безымянным островом.

— Вы бывали там? — спросил Парыгин, наклоняясь к Тане.

— Нет.

— Вы нелюбопытны.

— Там один голый камень. И, откровенно говоря, некогда.

Катер петлял между валунами-островками. Все было прекрасно — океан, небо, розовый закат. Парыгина охватило то радостное настроение, какое испытываешь ранней весной, когда расцветает природа. Ему казалось, что он только сегодня по-настоящему понял жизнь — всегда мчаться вперед и ощущать рядом локоть любимой девушки.

— У вас часто бывают такие походы? — спросил Парыгин.

— Зимой чаще. Папа считает это хорошей профилактикой.

— Профилактикой? От чего?

— От однообразия.

— По-моему, хорошо придумано. Концерт и ужин в ресторане. А ресторан как? Вам не страшно?

— С вами — нет, — засмеялась Таня. — Не беспокойтесь, у нас больше танцуют.

Катер вошел в порт острова Туманов, когда над океаном сгустились сумерки. У пирсов теснились рыболовные суда, катера, лодки, рефрижераторы. Порт жил шумно, весело. Этот шум оглушал Парыгина — на острове Семи Ветров он привык к тишине. Тарахтели лебедки. Махали стрелами портальные краны. Ярко вспыхивали голубые огни сварки. Громыхало железо.

— Теперь я понимаю, почему остров Туманов назвали Большой землей, — засмеялся Парыгин. — Здесь шумно, как в больших городах. Даже автомашины бегают.

— Каланы не любят шума, — сказала Таня. — Пошли быстрее, опоздаем.

У ярко освещенного подъезда Дворца культуры толпился народ: предстоял концерт московских артистов. Люди все подходили — смеющиеся, радостные, праздничные.

Зал был переполнен. Места Тани и Парыгина оказались в разных рядах. Она понимающе улыбнулась ему; я не виновата. Прозвенел третий звонок. Свет медленно погас. Запоздавший зритель занял место рядом с Таней.

На сцену вышел конферансье. У Парыгина вдруг пропал интерес к концерту. «Получим добрую порцию откровенной халтуры», — подумал он. Но концерт оказался хорошим. Пианист виртуозно сыграл первую рапсодию Листа, этюд Шопена и на «бис» «Осенний вальс» Чайковского. Потом выступала молоденькая певица. Но хорошее настроение, которое было у Парыгнна на катере, все равно не возвращалось. Он не знал — почему. Вдруг кто-то положил ему на плечи руки. Таня.