Он кивнул головой.

— Вот не знала. — Наступила неловкая пауза. Панна встряхнула головой. — Я сегодня готова растерзать весь мир. Скажите мне, почему свои убеждения, которые дороги нам, мы не отстаиваем с той твердостью, какой они достойны? Вы не замечали этого? Появляется эдакая уступочка человечкам, которые порой высказывают самые подленькие мысли. С чего бы это?

Щербаков не мешал ей размышлять вслух. Ему самому часто приходили в голову такие же мысли. Странно все получалось у него: днем он бок о бок трудился со славными людьми, мнением которых очень дорожил. А вечером окааывался в компании лиц, с которыми познакомился из-за Рутковской. «Абы выпить», было любимой поговоркой одного. «Надо уметь жить», — говорил другой. «Тугрики — великая вещь!» — значительно подмигивал третий. Бездумное житье-бытье. Один откровенно рассказывал о ловких спекуляциях иностранными вещицами: «Лафа, сбагрил чувихе за две красненьких. Хохма — помереть». Другой хвастал: «Надо уметь жать на предков». Где они работали? Кажется, нигде. Как добывали деньги на пьяные вечера? Любым, но едва ли честным способом. Правда, не все такие. Вот, например, Игорь. Хороший парень, работяга. Заочник. Учится в политехническом. Ярый спорщик — он-то уж не изменяет своим убеждениям. Да, но за что арестована Аня Рутковская? Ведь не за вечеринки с рок-н-роллом, не за пластинки с взвизгами знаменитого короля твиста. Впрочем, кто, как не она, познакомил его с этой компанией бульварных гуляк? Может быть, кто-нибудь наговорил на нее напраслину? А может быть, следует их всех арестовать… за эту самую уступочку? Олегу стало холодно от этой мысли. Екнуло сердце.

Он сказал это вслух.

Панна вскочила. Большие глаза из-под картонного козырька смотрели испуганно.

— Не надо шутить, Олег.

— Я и не шучу. — Он взглянул на нее. Девушка кусала губы.

— Не верю! Не верю! Так нельзя…

Она несколько успокоилась.

Пляж шумел. У киосков с прохладительными напитками толпились люди. Щербаков облизнул сухие губы. Панна заметила это. Она поднялась и с готовностью бросилась к киоску.

— Выпейте, Олег, — она протянула ему бутылку лимонаду. Аня шикарила напропалую, — медленно говорила девушка. Всегда во всем сверхмодном. Я, откровенно говоря, даже завидовала ей. — Она вздохнула, жалобно взглянула на Олега. Где-то я споткнулась, Олег.

В голосе ее было столько доверчивости, что Олег почувствовал внезапную нежность к девушке. Как она оказалась в компании Ани Рутковской?

Он скосил глаза на Панну. Она медленными движениями подгребала под себя горячий песок, и он струился между ее гибкими пальцами.

Его мысли снова вернулись к Ане Рутковской.

Когда же он сделал первую уступку Ане Рутковской? Может быть, после того, как вынес ее из воды и она попросила проводить ее до раздевалки? Нет, не тогда. Он не мог отказать ей. Элементарная порядочность обязывала к этому. Из раздевалки она вышла в белоснежном перлоновом свитере, вызывающе обтягивающем бюст, в узкой серой юбке. Волосы окрашены в красно-каштановый цвет. Такого цвета в природе не бывает, конечно, но красивый. Глаза зеленые. Он, кажется, долго разглядывал ее. Она усмехнулась: «Конфетка? Идемте, спаситель». Пора было возвращаться в общежитие, и он молча зашагал рядом.

В городе уже зажигались фонари. Между домами повисли серые тени. Был самый оживленный час. Аня кивала головой направо и налево.

— Вас, кажется, весь город знает? — спросил он.

— У меня много знакомых, как у всякой модной портнихи-модельерши, — просто объяснила она.

Навстречу им шла Панна Лобачева. Он поздоровался с ней. Поздоровалась и Аня. Панна, кажется, была удивлена, увидев их вместе, и торопливо простилась.

— И с Лобачевой знакомы? — с изумлением спросил он Рутковскую.

Она промолчала. Они подошли к ее парадному.

— До свидания, — сказал он. — Второй раз тонуть не рекомендую.

Она засмеялась:

— Если рядом будет такой же спаситель, как вы, я, пожалуй, рискну. Вы студент?

Он кивнул.

— Самый веселый народ. Зайдемте ко мне, — она смотрела на него, красивая, молодая, полная ожидания.

— Вы думаете, студенты ходят голодные? — спросил он, вглядываясь в нее.

— Нет, не думаю, — опять засмеялась она. — Так зайдемте?

Почему он не отказался от приглашения? Почему не сказал «не могу»? Это была его первая уступочка. А тогда ему казалось, что он идет навстречу свету.

Он поздно вышел от нее. Была ночь. Луна бродила по небу. Он ходил по сонным улицам, думал об Ане, о прошлом и будущем, о жизни… С моря тянуло холодком. Когда он пришел в общежитие, уже брезжил рассвет.

«Кажется, я счастлив», — подумал он, засыпая. Потом пошли встречи. Он влюбился. Около Ани кружилось множество молодых людей. По большей части это были праздные, безвольные существа, которые не задумывались над целью, над смыслом жизни. Аня командовала ими, как хотела, но терпела возле себя. Ей даже нравилась роль кумира. Щербаков в их обществе чувствовал себя отвратительно, поэтому, когда он приходил к Ане, она быстро выпроваживала их из квартиры. «Когда ты рядом со мной, мне никто не нужен», — смеясь, говорила она. Его суждения о жизни, людях — прямолинейные, честные, искренние она считала забавными и наивными. Она говорила:

— Ты хочешь переделать мир? Ты веришь в огонек, который светится впереди? И я верю. Но пока мы доберемся до него состаримся. Надо жить, пока мы молоды и красивы.

Так говорила Аня Рутковская. У него же было свое твердо установленное мнение, свои идеи, усвоенные в школе, комсомоле. Он верил в человека, он ни в чем не уступал ей. Спорил отчаянно.

Но Щербаков был влюблен. И он жаждал доверия. У него было суровое, сиротское детство, без отца и матери. Они погибли в годы войны. Дед, у которого он рос, никогда не интересовался им. В детстве он жалел, что у него нет сестры: ему казалось, что она могла бы понять его. Когда он познакомился с Аней, эта обманчивая надежда воскресла вновь. Ему думалось, что он нашел и подругу жизни, и сестру.

Рутковская скоро уловила этот «телячий» оттенок его отношений к ней. Она говорила, что самое привлекательное в нем нравственное превосходство над окружающей посредственностью. Кажется, она лгала. Временами Олегу думалось, что она менее, чем кто-либо, была способна понять, что такое нравственность и чистота. Но проходили дни, и эта мысль исчезала, чтобы затем вернуться снова и снова.

Аня жила на широкую ногу. Он удивлялся, откуда у нее деньги.

— Я же обшиваю всех городских модниц, — смеялась она. — А потом я получаю деньги от бывшего мужа.

Почему и когда она разошлась с ним, Олег не спрашивал. Но ему не нравилось, что она принимает заказы на шитье.

— Буду сокращаться, — заверяла она Щербакова.

Чтобы поддержать ее, он бросил университет и поступил работать в торговый порт. Ему казалось, что жизнь наладилась. Хлопотал о переводе на заочный курс университета. Аня не возражала, но и не изменила своим привычкам. По субботам устраивала вечеринки.

Она часто получала посылки от брата, работавшего на островах. Посылку привозил кто-нибудь из знакомых брата: либо сухой благообразный старик, либо скуластый мужчина в поношенной морской тужурке. Аня редко сама ходила в порт, а посылала с запиской кого-нибудь из знакомых, чаще всего Горцева, а в последнее время его, Олега.

Как-то в начале января Аня познакомила Щербакова со своим братом. Он ни одной чертой лица не походил на Аню. Олег при первых же звуках его голоса почувствовал к нему какую-то неприязнь. Почему? Он не мог этого объяснить. Брат принял по отношению к Олегу позу безупречной и иронической вежливости. Прожил он у Ани неделю. В эти дни она не встречалась с Олегом. Ее квартира часто была на замке. Потом они с братом уехали на запад.

Олег провожал их.

В аэропорту было шумно и многолюдно. Разбитная старушка в ватнике торговала цветами. Цветы в январе! Олег остановился, чтобы взять букетик для Ани. Догоняя брата и сестру, он услышал их разговор.