Я понял, как соскучился по Ярославлю – камерному и немного непутевому, веселому и чуть грустному, истинно православному и чуть совковому… Город любви, город детства, город надежд и потерь. Город – дом.
Человеку нужен дом. Без дома может жить только кочевник. Кочевников сейчас не осталось, значит, человек без дома жить не может. Мы сами выбираем себе дом, выбираем любимый город – это ерунда, что родина – место твоего рождения. Много людей родились в советские времена в Праге, Берлине или Улан-Баторе, так что же их родина – Чехия, Германия или Монголия?
Нет, родина там где тебе было хорошо, где мама мазала тебе белый хлеб маслом, посыпала песком и отправляла гулять, а там, во дворе, куча таких же пацанов жадно выпрашивала у тебя: дай откусить, дай откусить… И ты был горд, со своим, тающим на глазах, куском булки – ты был в центре внимания, пусть на чуть-чуть, пусть на крохотный миг. И когда хлеб заканчивался – вы все вместе неслись куда-то на заборы, на деревья, что казались тогда огромными, на крыши сараек, на вечерний и оттого пустой участок детского садика в вашем дворе…
Господи, да было ли что лучше этого?
Топая не спеша, по растрескавшемуся асфальту бульвара, я думал. Философствовал ни о чем и говорил сам собой.
Как хорошо, что есть куда возвращаться, как хорошо, что кто-то ждет, может быть даже не спит, волнуется, ворочается под теплым одеялом, вспоминает о тебе. А ты идешь по родному до боли проспекту и дом твой в каком-то километре или в полутора, и суббота, и весна и хочется верить, что все будет хорошо, и ты проживешь долго-долго и, наверное, никогда не умрешь.
Наша жизнь проста. Она делится на периоды и отрезки. Они понятны и всегда предсказуемы. Сегодня ты мальчик с голубенькими глазками, беленький как одуванчик – идешь, торжественно неся огромный первый букет, в школу и мама рядом – такая большая, красивая и добрая, и рука у нее теплая, и тебе не страшно ни капельки, и все понятно… Распирает гордость – я уже вырос и надо идти учиться, чтобы стать еще больше. А большим стать о-очень хочется! Скорей повзрослеть, скорей!!!
И вот ты уже взрослый. И злобный голос сержанта врезается в уши: «Встать-лечь, встать – лечь». И ты уже многое понимаешь. Как здорово найти большой офицерский бычок, например, или проспать спокойно, без издевательских подъемов и отбоев, целую ночь. Как насладиться куском домашнего сала из посылки друга, письмом от девушки, как мечтать о том времени, когда ты придешь домой. Потом ты привыкаешь, и все становится понятно. Так устроена жизнь. Человек привыкает ко всему, даже к плохому.
И вот ты снова дома. А тебя забыли. Жизнь убежала и надо ее догонять. Ты, конечно, догонишь ее – ведь ты уже взрослый, тебя научили любить рассветы новых дней, да и вообще научили любить. И вчерашняя недоступа-одноклассница, становится твоей женщиной. И ты любишь ее и пользуешься ею без юношеского страха, понимая, что так устроен мир. Ведь женщинам нравятся мужчины и они хотят их, потому что тоже так устроены. И тебе снова становится все понятно.
Потом появляются дети. Они требуют внимания, их надо кормить, одевать, учить… И вот ты ведешь старшего сына в первый класс и он горд, что уже большой и страшно хочет стать еще больше. И проходит такую же жизнь и тоже становится взрослым. Таким как ты…
А стоит ли быть таким как ты? Что нравится тебе в себе, а что не нравится? Хотел бы ты остаться таким как есть, или жаждешь другой жизни – бешеного темпа работы, сжигающей любовной страсти, огромных черных автомобилей с личными шоферами, особняков в две тысячи квадратных метров? Наверное, хотел бы, если бы за все это не нужно было платить – здоровьем, нервами, пресыщенностью и одиночеством. А платить никогда и ни за что не хочется.
Хочется подарка. Чуда, если хотите. Хочется, чтобы просто так. Потому что ты есть, потому что на тебя пал чей-то жребий, и ты оказался в нужном месте в нужное время. Русские люди всегда хотят именно чуда. Этим они отличаются от европейцев. Потому что – мы их гораздо моложе. Потому что мы – дети, идущие в первый класс с огромным букетом и страшной жаждой взросления. Только мы никогда не догоним взрослых. Ведь мир все равно взрослее нас.
Сколько мыслей, однако! Они приходят к нам и не спрашивают, хотим мы этого или нет. В тишине, в состоянии душевного равновесия, во время бессонницы или жуткой депрессии. Им все равно. Они приходят и все. Зачем они нам? Их столько, что невозможно их даже классифицировать, они диффузируют друг с другом, перемешиваются, из одной вытекает другая, только потому, что в прежней было какое-то слово. И вот – сначала ты думал о высоком, и тут же вспоминаешь что-то совершенно несущественное и глупое, возвращаешься в прошлое, в какой-то детский стыд или воспоминание о цвете твоей игрушечной машинки. От машинки перескакиваешь к мыслям о своем автомобиле, от автомобиля к работе, от работы к жене. Словомешалка, неостановимая словомешалка мыслей.
Подходя к дому, и доставая ключи, я вдруг вспомнил, что не позвонил жене, что приезжаю сегодня ( она ждала меня завтра) и хмыкнул.
Я всегда звонил. Почему вообще мужики это делают? Верно, чтоб защититься от нежелания что-то менять в своей жизни. Мы с женой часто смеялись: «А вдруг, приедешь, там любовник – мучайся дилеммой – жену убить или любовника?»
А так, не знаю ничего и все хорошо: жена любит и ждет, ты – самый хороший, дома – порядок. Все понятно, как всегда. Моя жена, мой дом, мои тапочки – это незыблемо и надежно, и каждый хочет в это верить. Лишние знания умножают печали.
Дверь не скрипнула, ключ повернулся мягко (замок новый – американский) и я зашел в сумрак спящей квартиры.
Я всегда знал – нельзя думать о плохом – оно имеет свойство сбываться. Сейчас сбылось практически все…
Все, что только что казалось понятным и предсказуемым, даже скучноватым, – стало настолько новым и чужим, что закружилась голова и к горлу подступила гадкая тошнота.
В прихожей стояли чужие мужские ботинки, на вешалке висел дурацкий светлый плащ. Я стоял и долго смотрел на этот плащ, потому что никогда не носил плащей и этот совершенно чуждый уютному дому атрибут казался какой-то дикостью, словно головной убор зулуса.
Я зачем-то понюхал его. Тот слегка пах ванилью. Так пахнет освежитель воздуха в машинах – когда-то и я вешал такой такую вонючку на печку у себя в автомобиле, потом выкинул, а новую так и не купил.
Плащ смотрел на меня раскосыми глазами пуговичных прорех и ухмылялся беззубыми ртами карманов. «Ну, что? – говорил он – Тебе все понятно? Ты здесь лишний, ты явился не в то время и, вообще, кто ты такой? Тебя здесь не ждали, а незваный гость сам знаешь хуже кого».
Сердце буквально затряслось от ненависти к этому плащу, и кровь ударила в голову. Я вдруг как-то странно икнул, схватил одной рукой онемевшие губы, а другой рванул двери ванной.
Меня вдруг затошнило. Я открыл воду и долго пусто плевался в раковину. Голова ничего не соображала. Было совершенно ясно, что произошло что-то важное, но невозможно было понять что.
И ведь надо что-то делать, куда-то идти, орать, бить морды, хвататься за ножи… Надо, но как? Как делать это в своем доме, куда я так торопился, покупая билет последний билет перед самым отходом поезда? Как ломать все: этот красивый импортный кран, эту раковину, это любовно встроенное зеркало, полочку с зубными щетками и острым «жиллетом». А потом итальянские двери, огромную напольную собаку, вазу с цветами, старинное пианино…
Я взглянул в зеркало. Там был кто-то белый и овальный. Страшный, как червь. Я не знал, кто это и тихо заскулил от страха. Отражение провело рукой по лицу и приблизилось – старик со съехавшим вниз лицом, очень похожий на меня. Но это был не я.
– Господи, да что же это я? Пусть ничего не будет. Пусть все исчезнет, пусть придет сонная жена и скажет, что приехал наш зять Андрюха и спит в гостиной на диване. Пусть все будет как раньше!
Но, что-то словно гвоздь застряло в мозгу. Что-то хохотало издевательски – визгливым голосом. Виу-виу, хи-ха-ха!!! И я знал. Я точно знал, что никакой это не Андрюха. Это то, чего я боялся последнее время. Слишком уж все было хорошо.
