В 1968 году, незадолго до намеченной на Васильевском международной выставки «Инрыбпром», дом был предназначен к сносу. Тогда о заповедном уголке на Васильевском еще речи не шло и дома-долгожители могли быть в одночасье приговорены к смерти, если, конечно, не докажет кто-нибудь их особые права на жизнь.
Доказать это взялась выступившая под эгидой ГИОПа группа энтузиастов, в которую вошли известный историк архитектуры Игорь Александрович Бартенев, архитектор Василеостровского района, уже знакомая вам по предыдущей главе Ванда Андреевна УТМИ, Марина Викторовна Иогансен — она проводила архивные зыскания, а также преподаватели и студенты Академии художеств.
Шестая линия, 13. Дом Троекурова. 2002 г.
Так как, говоря словами Ильфа и Петрова, «дом был обречен», члены группы беспрепятственно провели первый зондаж: и, спустя какое-то время, добрались через двадцатисантиметровый (!) слой штукатурки до первородного фасада, хранившего следы декора… первой четверти XVIII века! Все были озадачены. Дом оказался явно старше времен Петра II и Анны Иоанновны.
А дальше началась «партизанщина». В то время, как остров приводили в порядок, готовясь к предстоящей выставке «Инрыбпром», в его многолюдном центре та самая группа энтузиастов спешным образом старалась облупить, привести в непотребство фасад до этого хоть и старенького, но вполне приглядного дома.
В результате от страха — «А что скажут о нас гости из-за рубежа?» — городские власти затеяли спешный ремонт фасада, но уже под пристальным наблюдением ГИОПа.
Уже после того, как фасад очистили от напластований двух с лишним столетий и по сохранившимся фрагментам восстановили его былой декор — рустовку, наличники, карнизы, — встал вопрос об окраске дома.
Михаил Николаевич Микишатьев, историк архитектуры, когда-то студентом работавший на расчистке и реставрации Троекуровых палат, рассказывал мне, что самым интересным из всего обнаруженного было то, что дом не имел первоначального слоя штукатурки. «Он был покрыт, — вспоминал Микишатьев, — тонким слоем обмазки, этаким левкасом, каким покрывают доску прежде, чем писать икону. Очень белым и твердым, как яичная скорлупа. Восстановить обмазку эту не удалось. Но штукатурить дом мы все равно не стали. А сделали обмазку из извести, которая была загашена в яме, в Эрмитаже еще до войны. Она пролежала там всю блокаду. И Ванде Андреевне удалось эту известь достать из Эрмитажа. И мы выкрасили этой известью дом. Посмотрите, как светится его фасад при косых лучах солнца…».
Лучи весеннего солнца в тот момент, действительно, скользили по фасаду… И он светился; фактура играла, отражая свет от своей поверхности. Так светятся иконы в псковских церквах. И так, предполагает кое-кто из ученых, могли когда-то светится Меншиковский дворец и здание Двенадцати Коллегий.
Здесь на заповедном пятачке вокруг Андреевского собора Каменные палаты Троекурова, конечно же, своего рода бесценный изумруд. Неброские, но хранящие благородство, как и все, что относится к Петровской эпохе, за свою долгую жизнь они сменили множество хозяев. Ими владели принц Штерке, генерал-лейтенант Соковнин, графиня Салтыкова, статский советник Курбатов; в разное время здесь размещались вице-губернатор Петербурга и высокопривилегированный детский приют «Серебряный», а затем и «Петроградский совет детских приютов ведомства учреждений Императрицы Марии». Потом были «коммуналки» и годы ветшания. А теперь, когда дом возрожден и обрел почти первоначальный облик, ему нужен мудрый и просвещенный хозяин. То есть хозяин у него уже есть… Но не ясно пока, станет ли он заботиться о достойном будущем этой, дошедшей до нас чуть ли не с петровских времен, реликвии.
Вспомним, как долго островитяне мечтали о том, чтобы здесь, у Троекурова был бы открыт небольшой музей «Васильевская старина»
При этом следует снести неуклюжие постройки во дворе, восстановить за домом сад, соединив его с остатками сада Ларинской имназии. Это дом №15, по Шестой. Кстати, такой же старый, как и Троекуровы палаты.
Вообще-то под номером 15 здесь, на Шестой числятся два здания. То, что примыкает к Троекуровым палатам — образец гражданской архитектуры первой трети XVIII века; а рядом с ним — ближе к Среднему — дом, где, собственно, и располагались классы Ларинской гимназии.
Она была торжественно открыта 15 августа 1836 года, как учебное заведение, где помимо предметов, предусмотренных уставом классических гимназий, был впервые введен особый курс по торговле и промышленности с тем, чтобы подготовить купеческих детей к коммерческой деятельности. Гимназию назвали Ларинской по фамилии купца П. Д. Ларина, завещавшего часть своего огромного капитала на нужды народного образования.
Это был, в какой-то степени, прототип будущих реальных гимназий, учреждённых в России только в 1864 году и преобразованных восемь лет спустя в реальные училища. Здесь классическое образование сочеталось со специальным. Впрочем, многие бывшие «ларинцы» приобрели известность отнюдь не на ниве коммерции. Среди выпускников гимназии — химик Б. Н. Меншуткин, архитекторы А. А. Парланд и Н. А. Гаккель, географ А. Л. Нечаев, романист П. Н. Полевой, литературный критик А. М. Скрабичевский, писатель М. Л. Слонимский.
После революции здание бывшей Ларинской гимназии занимали учебный комбинат завода имени Козицкого, техникум электрослаботочной промышленности, а затем многие годы после войны ПТУ №68. Ныне же сюда вновь вернулся петербургский Университет. Я не оговорился: именно вернулся вновь…
Дело в том, что еще до того, как здесь зазвучали голоса будущих промышленников и торговцев, в конце XVIII века зданием владела Учительская семинария, готовившая педагогов для народных училищ, а с 1803 года это была уже Учительская гимназия, преобразованная год спустя в Педагогический, а затем, с 1816 года, — в Главный педагогический институт. Этому институту и суждено было стать предтечей Императорского Петербургского университета, в который он и был превращен в 1819 году. Таким образом, почти четверть века до того, как Университет переехал в перестроенное специально для него архитектором А. Щедриным здание Двенадцати коллегий, он помещался здесь, на Шестой линии Васильевского. Сюда теперь и перевел Университет часть своих кафедр.
Вообще дома на Шестой и Седьмой линиях между Большим и Средним проспектами, — да и не только на этом отрезке — таят в своей долгой истории множество любопытнейших подробностей…
Вот хотя бы дом № 36 по Седьмой — трехэтажный, всего в семь окон по облаченному в классический декор фасаду. Возведенный в первой четверти XIX века, к концу века XX он весьма обветшал и, казалось, годился разве что на слом. Но в начале XXI века умелые руки реставраторов, помятуя о былых заслугах дома перед российским искусством, подарили ему новую жизнь. Возрожденный, покрашенный в пастельные тона, дом этот теперь не может не радовать глаз. Он, как фрагмент старинной акварели, запечатлевшей трогательный облик Седьмой линии.
В те далекие времена в доме № 36 помещалось Общество поощрения художеств. Здесь были учебные залы с копиями античных статуй, куда приходили практиковать начинающие художники, а среди них и, тогда еще подручный ремесленника-живописца, Тарас Шевченко. Позже, уже в 1870-х годах одну из квартир дворового флигеля снимал замечательный русский художник Николай Николаевич Ге. На «четвергах», которые устраивал хозяин квартиры, бывали И. С. Тургенев, М. Е. Салтыков-Щедрин, Н. А. Некрасов, И. Н. Крамской, И. Е. Репин и многие другие знаменитые деятели литературы и искусства. Вот такой дом…
А рядом с ним, ближе к Большому, опять же в начале XXI века появилось огромное и по своему весьма привлекательное здание современной архитектуры. Оно выросло на месте, где мучительно и долго, прикрытый забором, похожим на ширму, что выставляют в общих палатах у коек обреченных больных, умирал некогда любимый василеостровцами кинотеатр «Балтика». А еще раньше здесь же, по адресу Седьмая линия, 34 существовал кинотеатр «Форум».
