Линге начиналъ терять надежду. Онъ хотѣлъ еще попробовать убѣдить владѣльца желѣзныхъ мастерскихъ Биркеланда, но ему не удалось ни на волосокъ сдвинуть его съ пути истины. Линге пожалъ плечами, но чувствовалъ себя не на высотѣ своего призванія. Онъ усталъ, ему было какъ-то неловко въ этой толпѣ смущенныхъ, серьезныхъ людей, относившихся такъ торжественно къ этимъ вещамъ. Линге не могъ дольше выдерживать этого. Онъ задержалъ перваго человѣка, попавшагося ему навстрѣчу, и принялся шутить. Въ эту самую минуту мимо него прошелъ редакторъ «Норвежца», сгорбленный и подавленный безпокойствомъ. Линге не могъ дольше оставаться серьезнымъ, онъ указалъ на редактора и сказалъ:
— Нѣтъ, посмотрите на этого козла отпущенія, взявшаго на себя всѣ грѣхи міра!
Нѣтъ, немыслимо оставаться дольше среди этой скуки! Линге взглянулъ на часы, — онъ условился съ фру Дагни, что, наконецъ, сегодня вечеромъ они отправятся вмѣстѣ въ театръ; пора было итти, онъ не хотѣлъ опоздать, какъ въ послѣдній разъ; здѣсь онъ ничего не можетъ помочь, даже если и останется; исходъ сомнителенъ. Но развѣ дѣло будетъ вѣрнѣе, если онъ останется? Это продолжится, можетъ быть, еще съ полчаса. Но Бетлезенъ уже кончилъ свою рѣчь, и представители хлынули въ залу, чтобы голосовать. Линге абсолютно не могъ оставаться дольше. Помочь онъ все равно никому не можетъ.
Линге отправился въ театръ…
Въ залѣ тинга голосованіе происходило съ чрезвычайной медленностью, — казалось, всѣ боялись покончить съ этимъ и имѣть дѣло съ чѣмъ-то новымъ.
Наступила маленькая пауза.
Галлерея была биткомъ набита слушателями. Лео Хойбро нашелъ мѣстечко въ ложѣ корреспондентовъ и сидѣлъ тамъ, затаивъ дыханіе. На галлереѣ всѣ знали, что сейчасъ должно случиться, и всѣ сидѣли тихо, не шевелясь.
Но вотъ поднимается лидеръ правой:
— Господинъ предсѣдатель!
Представители сословій бросились къ нему, образовали кольцо вокругъ оратора, стоятъ передъ нимъ и смотрятъ пристально ему въ лицо. Требованіе объясненія было коротко и ясно, — это билъ запросъ, подчеркнутый запросъ. Когда лидеръ правой сѣлъ, старый предсѣдатель смотритъ то на однихъ, то на другихъ, куда склониться?
Наконецъ, онъ передалъ интерпелляцію съ подписями по вѣрному адресу, — первому министру, сидѣвшему на своемъ мѣстѣ и рывшемуся въ бумагахъ, какъ будто ничего не случилось.
Его превосходительство помолчалъ съ минутку. Ждалъ ли онъ поддержки, обѣщанной ему Линге? Почему никого не было на его сторонѣ, абсолютно никого?
Прежде въ этой залѣ не было никого, кто бы умѣлъ такъ, какъ онъ, заставлять блестѣть глаза и биться сердца, а теперь все тихо: только за собой въ большой залѣ онъ слышалъ, какъ дышали представители сословій.
Его превосходительство поднялся и сказалъ нѣсколько словъ. Развѣ нельзя было отвратить эту бурю обращеніемъ въ парламентъ?
Онъ попробовалъ сказать нѣсколько словъ о своемъ долгомъ трудовомъ днѣ, объявилъ, что если страна больше не нуждается въ его услугахъ, онъ сумѣетъ на старости найти пріютъ. Онъ сѣлъ. Онъ сказалъ много словъ, не отвѣтивъ на вопросъ; его искусство говорить было очень велико.
Но лидеръ правой прижалъ его къ стѣнѣ. — Да или нѣтъ, отвѣтъ, рѣшеніе!
И снова его превосходительство чего-то ждетъ. Чего онъ ждетъ? Никто не поднимается. Никто не выступаетъ за него.
Тогда его превосходительство кладетъ конецъ этидіъ мукамъ: министерство завтра подастъ въ отставку. Его Величество уже подготовленъ къ этому.
Его превосходительство складываетъ свой портфель, кладетъ его подъ мышку, — и все это холодно и спокойно, будто ничего не случилось. Члены совѣта по-двое слѣдуютъ за нимъ.
Министерство было низвергнуто.
* * *
Хойбро старается выбраться изъ своей ложи и пробирается, наконецъ, съ большимъ трудомъ на лѣстницу. Итакъ, министерство пало, маневры Линге не могли его спасти; чѣмъ теперь Линге будетъ привлекать вниманіе публики?
Хойбро только что былъ въ городѣ и отослалъ свою брошюру. Она не поспѣла во-время, чтобы имѣть вліяніе на паденіе министерства, но это и не было нужно; все-таки довѣрчивая лѣвая побѣдила, рекламная политика «Новостей» не помогла, и Хойбро радовался въ душѣ, что лѣвая была на вѣрномъ пути.
Онъ не жалѣлъ ни объ одномъ словѣ изъ своей брошюры; онъ не измѣнилъ бы въ ней ни одного предложенія. Онъ изобразилъ въ ней Линге какъ натуру, потерпѣвшую кораблекрушеніе, какъ одареннаго талантомъ жулика, настолько испортившагося за послѣдніе годы, что онъ играетъ теперь роль кельнера бульварной публики. Что говорили въ городѣ? Весь городъ вчера смѣялся надъ совѣщаніями правой по поводу предсѣдателя первой камеры.
Темой для разговоровъ въ городѣ на этой недѣлѣ служила статья «Новостей» о нападеніи въ Зандвикенѣ. Это еще вопросъ, получали ли остальные люди въ городѣ такое же удовольствіе отъ статей «Вечерней почты», какъ сама эта газета…
Какъ только что-нибудь приключалось, прибѣгалъ Линге, кланялся и разспрашивалъ многоуважаемый городъ о его многоуважаемыхъ взглядахъ на вещи; узнавъ это, онъ снова кланялся.
Ну, объ этомъ нечего больше распространяться. Но прошу обратить вниманіе, что этотъ ненадежный человѣкъ, лишенный всякихъ убѣжденій, судитъ людей и вещи лишь при помощи его способностей подслушивать мнѣніе города. Его легкій взглядъ на вещи вызываетъ споры, сѣетъ смуту и ослабляетъ чувство отвѣтственности въ людяхъ. Прочь съ дороги! Линге хочетъ сдѣлать переворотъ, Линге хочетъ привлечь публику необыкновеннымъ новымъ событіемъ! Онъ является совсѣмъ съ другой стороны, онъ удивляетъ, онъ переворачиваетъ все вверхъ дномъ; онъ не уважаетъ даже своего прежняго мнѣнія, онъ подсмѣивается надъ нимъ, вышучиваетъ его и предоставляетъ ему быть забытымъ.
Для такого человѣка честность или нравственность являются пріятными и красивыми домашними добродѣтелями, а политическая вѣрность и правдивость — пустой фразой. Сообразно съ этимъ онъ и поступаетъ. Своими неожиданными маневрами онъ заставляетъ сомнѣваться въ честной работѣ лѣвой, даетъ иностранной прессѣ совершенно ложныя представленія о норвежскомъ народномъ самосознаніи и отклоняетъ наши переговоры со шведами о нашихъ правахъ. Онъ не желаетъ погубить лѣвой, онъ хочетъ задать тонъ, чтобы читалась его газета; онъ хочетъ играть роль, хочетъ, чтобы о немъ говорили. Ахъ нѣтъ, онъ не хочетъ губить лѣвой, — это было бы черезчуръ грубо; онъ отниметъ у нея только всю ея сущность, все значеніе, а затѣмъ пусть она продолжаетъ существовать. Вотъ уже три мѣсяца, какъ онъ былъ вѣрнымъ приверженцемъ лѣвой и писалъ для своей партіи, но на четвертый мѣсяцъ онъ придумываетъ средство поразить людей, онъ выпускаетъ номеръ, который окончательно сбиваетъ съ толку лѣвую и радуетъ правую своими полускрытыми уступками.
Такимъ путемъ Линге хочетъ пробраться въ правую. Онъ хочетъ заполучить подписчиковъ и изъ правой, онъ хочетъ заинтересовать и правую, а правая не указываетъ ему на дверь, — по крайней мѣрѣ, не всѣ консерваторы; вѣжливые люди не выталкиваютъ его. Онъ заинтересовалъ ихъ? Да! Онъ, дѣйствительно, очень интересенъ. Онъ дѣлаетъ даже имъ всякаго рода уступки! Нестойкіе, жалкіе члены этой партіи уничтожаютъ себя, идя на уступки.
Широко распространилъ Линге свою плохо задрапированную честность. «Новости» всегда правы въ вопросахъ самоубійствъ и преступленій противъ нравственности; «Новости» не оставляютъ въ покоѣ гадальщицъ и агентовъ, онѣ накрываютъ ихъ съ холодной справедливостью; для Линге открыты всѣ пути, чтобъ ловить людей и черезъ это очищать общество отъ преступленій и всякаго рода продѣлокъ.
Но, вѣдь, должно же быть что-нибудь въ этомъ человѣкѣ, завоевавшемъ себѣ такое прочное имя? Только одно то, что онъ былъ нѣкоторое время извѣстной силой въ странѣ, нуждавшейся въ издателяхъ газетъ, и именно въ это время онъ началъ успѣшную агитаторскую работу. Онъ началъ писать свои зажигательныя эпиграммы, — раздались выстрѣлы, они отдались эхомъ наверху, въ горахъ, и внизу, въ долинахъ; выстрѣлы были смѣлы, никто не могъ имъ подражать. Высоко и низко стоящіе, большіе и малые, — всѣ должны были служить ему мишенью; лишь такія недосягаемыя личности, какъ величайшіе поэты, величайшіе композиторы, величайшіе спортсмены, популярные герои всякаго рода, находящіеся подъ защитой города, могли избѣгнуть эпиграммъ Линге. Такимъ образомъ, человѣкъ укрѣпилъ свое положеніе: онъ сердито нападалъ, онъ стрѣлялъ, это правда, но зато онъ щадилъ тѣхъ, кто былъ достоинъ пощады.
