- Хорошо! сказал он, - оставьте рукопись и дня через два пришлите за нею. - Нельзя, П. А. в типографии ожидают оригинала. - Да мне теперь, право, некогда читать. - Ничего - подпишите, не читавши; все же равно - вы не знаете малороссийского языка. - Как не знаю! - сказал он обиженным топом. - Да почему же вы знаете малороссийский язык? - Как же! Я в 1824 году проезжал мимо Курской губернии. - Конечно, этого достаточно, чтобы знать язык, и я прошу у вас извинения, что усомнился в вашем знании, но, ей Богу, мне некогда ждать; пожалуйста, подпишите скорее, - повторяю, в типографии ожидают оригинала. - А что, тут нет ничего такого? - Решительно нет.

Добрый П. А. подписал; "Кобзарь" вышел.

В то время был в Петербурге Григорий Степанович Тарновский, с которым я познакомил Шевченко; а вскоре приехал Николай Андреевич Маркович, поссорившись с московской цензурой за свою историю Малороссии и надеясь найти петербургскую более снисходительною. Я свел его с добрейшим Петром Александровичем, и в тоже время познакомил с ним и Шевченко....

И вот Тарас наш развернулся, - завелись денежки, - начал кутить...

Я помню эти знаменитые, незабвенные оргии у одного из наших любимых в то время писателей, на которые попадал иногда и Тарас. - Весело, безотчетно весело жилось тогда!... Да и какие лица участвовали в них, и какие имена!... Но - иных уж нет, а те далече...

* * *

В письме Шевченко к редактору народного чтения есть тоже неверности и нет многого действительного, - так, он не описывает главной причины своего освобождения, - о чем сказано будет ниже. - Вероятно, об этом знают и другие. Сам Шевченко никогда мне этого не рассказывал, а спросить его казалось мне щекотливым.

Г. Сава Ч. говорит, что, по словам поэта, во время путешествия Шевченко с сестрою в лебединский (киевской губернии) монастырь, заронилась в его душу идея будущих "Гайдамак".

- Нет! это было не так.

Тогда же (в 1840) мне хотелось узнать больше подробностей о Барской конфедерации. Статья энциклопедического лексикона Плюшара не удовлетворила меня. Часто я говорил об этом с Гребенкою, в присутствии Шевченко, который был в то время еще довольно скромен, и не только ни одного известия не сообщил мне, но не подал даже знака, что ему известно что нибудь о происшествиях того времени. Я перечитал множество сочинений, в которых надеялся найти хоть что-нибудь об этих делах; наконец мне попался роман Чайковского на польском языке Wernyhora, изданный в Париже. Я дал Шевченко прочитать этот роман; содержание "Гайдамак" и большая часть подробностей целиком взяты оттуда.

* * *

Дело о выкупе Шевченко началась совсем не так, как рассказывает г. Сава Ч. и сам Шевченко, который умалчивает о подлинном факте. Это было вот как:

В конце 1837-го, или в начале 1838-го года, какой-то генерал заказал Шевченко свой портрет масляными красками. - Портрет вышел очень хорош и, главное, чрезвычайно похож. Его превосходительство был очень некрасив; художник, в изображении, нисколько не польстил. - Это ли, или генералу не хотелось дорого, как ему казалось (хотя он был очень богат), платить за такую отвратительную физиономию, но он отказался взять портрет - Шевченко, закрасивши генеральские атрибуты и украшения, вместо которых навесил на шею полотенце и добавив к этому бритвенные принадлежности, отдал портрет в цирюльню для вывески. Его превосходительство узнал себя - и вот возгорелся генеральский гнев, который надобно было утолить, во что бы ни стало... Узнавши кто был Шевченко, генерал приступил к Энгельгардту, бывшему тогда в Петербурге, с предложением - купить у него крестьянина. Пока они торговались. Шевченко узнал об этом и, воображая, что может ожидать его, бросился к Брюллову, умоляя - спасти его. Брюллов сообщил об этом В. А. Жуковскому, а тот Императрице Александре Федоровне. - Энгельгардту дано было знать, чтоб он приостановился с продажею Шевченко.

В непременное условие исполнения ходатайства за Шевченко Императрица требовала от Брюллова окончания портрета Жуковского, давно уже Брюлловым обещанного и даже начатого, но заброшенного, как это очень часто бывало с Брюлловым. Портрет вскоре был окончен и разыгран в лотерее между высокими лицами Императорской фамилии. - Энгельгардту внесены были деньги за Шевченко.

Нужны ли тут какие-нибудь комментарии?...

Как же Шевченко, впоследствии, отблагодарил Императрицу за этот великодушный поступок!!!. Недаром теперь и друзья его скрыли подлинный факт и виновников откупа Шевченко...

Я сказал, что с изданием Кобзаря у Тараса завелись денежки, и он начал кутить. Я, сколько мог, старался воздерживать его от этой разгульной жизни, предчувствуя, что ею он убьет свой талант и, может быть, наживет себе еще беду.

Предчувствия мои, к сожалению, оправдались; но в то время Шевченко рассердился на меня за это до того, что бывши потом в наших местах, не захотел даже побывать у меня и я нигде с ним не встречался. Живописью занимался он здесь мало; но много написал стихотворений, к сожалению, в духе возмутительном, которые, как я предвидел, довели его до несчастья.

Недаром говорит пословица; с хама не будет пана.

* * *

Не могу, при этом не рассказать анекдота о Z., который утверждает, как сказано в "Основе", что Шевченко был отправлен в Пб. по этапам.

Когда Шевченко содержался в Киеве под арестом, там проживал в то время и Z., бывший с ним в большой дружбе. Генерал-губернатор (Бибиков) потребовал Z. к себе.

- Вы знакомы с Шевченко, - спросил он? - Знакомы, Ваше Высокопревосходительство, отвечал Z. - Какие у вас с ним отношения? - А що ж, В. В., якi нашi отношения!... Чи по правде прикажете говорить? - Конечно, если я вас спрашиваю, то вы должны отвечать самую истину.

- Що ж, В. В., негде деться, треба казать правду... Тильки вже В. В., простить! я знаю, що воно так не слiдує, - се противозаконно, - та що ж робить!... Як приїхав я здому, то привiз, простiть В. В., привiз, кажу, барильце сливьянки, та барильце вишневки; а квартира моя и Шевченкова, були оттак собi поруч, - та мы було й носимся з барильцями, од мене до його, а од його до мене, поки аж випили уже; а як випили, то всi одношення перестали: нiчого було носить, В. В. - Прощайте г. Z.!

Это как говорится по нашему: пошить у дурни.

Несмотря, однако же, на это, полиция стерегла выезд Z. из Киева, - и когда Z. собрался домой, то ему предшествовал секретно полицейский чиновник, с жандармом, который и приехал в хутор Сороку прежде хозяина и дома встретил его, предъявив предписание - осмотреть его бумаги. - Сiлькось, - як зволите, отвечал Z.

Чиновник перерыл все и не нашел ничего подозрительного. Оставался один шкаф, запертый двумя замками - внутренним и висящим.

- Отоприте-ка этот шкаф, - сказал чиновник. - Э нi! звиняйте - сього вже не буде! - Как не будет? Вы должны показать все, отоприте сей час! - ей же Богу, не одчиню, - Слушайте, если не хотите открыть добровольно, то я прикажу сбить замки. - Батечку, голубчику! не займайте оцей шкафи, - помилуйте. Бога ради! - Но несмотря па все мольбы Z., жандарм сломал замки.

- Ой лишенько! пропав же я теперь на вiки, - закричал в слезах Z.

Шкаф открыт. На полках стоят, выстроившись рядами, как солдаты, сулии, бутыли, бутылки, штофы, и вся армия была поставлена в прежнем порядке.

- Что вы боялись и плакали - спросил чиновник, - тут ничего нет. - Як ничего нет. Тут мои детки; як же менi не бояться за їх, та не плакать, коли я думав, що вы их позабираете.

* * *

Шевченко был принят в Малороссии очень хорошо в лучших наших аристократических домах, - отчего же такая ненависть к панству?

Менi невесело було

I в нашiй славнiй Українi!

Нiхто любив мене вiтав

I я тулився нi до кого,

Блукав собi, молився Богу,

Та люте панство проклинав.

Говорит он в одном стихотворении. - Чем же это панство люте? - Шевченко, более других северных пролетариев, которые так много пишут и до сих пор о притеснениях крестьян помещиками, мог видеть хорошее положение этих крестьян, никогда ни в чем не нуждавшихся у хорошего владельца. Исключения, конечно, были, - но они были редки, по крайней мере, в Малороссии.