В этих условиях неуспешная социализация имеет место только в результате биографических случайностей, будь они биологическими или социальными. Например, первичная социализация ребенка может быть нарушена в силу его физического недуга, который социально стигматизируется (либо стигматизация основывается на социальных дефинициях). Калека и бастард — прототипы этих двух случаев. Биологические помехи вообще могут исключить возможность социализации, как это случается при крайних умственных нарушениях. Все эти случаи имеют характер индивидуальной несчастливой судьбы. Они не предоставляют основания для институционализации контр-идентичности или контр-реальности. Конечно, такие биографии дают нам своего рода меру несчастья. В обществе подобного рода калека или бастард практически не обладает субъективными средствами защиты от приписанной ему стигматической идентичности. Он является тем, кем ему полагается быть, как для себя самого, так и для значимых других и сообщества в целом. Конечно, он может реагировать на свою судьбу возмущением или гневом, но это возмущение и гнев низшего существа, и в качестве таковых они даже не могут служить решающим подтверждением его социально определенной идентичности как низшего существа, поскольку те, что выше и лучше, по определению, стоят выше таких животных чувств. Он заключен в объективную реальность своего общества, хотя субъективно эта реальность предстает для него отчуждением и увечным образом. Такой индивид будет неуспешно социализирован, то есть будет иметься высокая степень асимметрии между социально определенной реальностью, в которую он de facto заключен как в чуждый ему мир, и собственной субъективной реальностью, которая лишь самым бедным образом отражает этот мир. Однако такая асимметрия не вызывает кумулятивных структурных последствий, поскольку она лишена социального базиса, в рамках которого она могла бы выкристаллизоваться в контр-мир с собственным институционализированным набором контр-идентичностей. Неуспешно социализированный индивид сам по себе социально предопределен как профилирующий тип — калека, бастард, идиот и т. д. Следовательно, какие бы противоположные самоидентичности временами ни возникали в его сознании, они лишены всякой вероятностной структуры, которая могла бы их сделать чем-то большим, нежели эфемерные фантазии.

Начальные контр-дефиниции реальности и идентичности возникают, как только любые подобные индивиды соединяются в длительно существующие социальные группы. Это служит толчком для процесса изменений, который привносит более сложное распределение знаний. Контр-реальность теперь начинает объективироваться в маргинальной группе неупешно социализированных. С этого момента такая группа, конечно, начинает собственный процесс социализации. Например, прокаженные и их потомки могут быть стигматизированы в обществе. Подобная стигматизация может затрагивать только физически больных, или она может распространяться на других посредством социального определения — скажем, на рожденных во время землетрясения. Индивидов могут определять как прокаженных с момента их рождения, и такая дефиниция может самым суровым образом касаться их первичной социализации — они растут, скажем, под опекой сумасшедшей старухи, которая дает им возможность выжить за пределами общины и передает им самый минимум институциональных традиций сообщества. Пока такие индивиды исчисляются какой-нибудь дюжиной и не образуют собственной общины, их объективная и субъективная идентичности будут предопределены предназначенной для них институциональной программой данного сообщества. Они будут прокаженными, и ничем иным.

Ситуация начинает меняться, когда колония прокаженных достаточно велика и существует достаточно долго, чтобы стать вероятностной структурой для контр-определений реальности — и для судьбы прокаженного. Быть прокаженным в терминах как биологического, так и социального предназначения может теперь сделаться особым признаком богоизбранности. Индивиды, которым не давали полностью интернализировать реальность сообщества, могут теперь социализироваться в контр-реальности колонии прокаженных. Иначе говоря, неуспешная социализация в одном социальном мире может сопровождаться успешной социализацией в другом. Всякий раз на ранней стадии такого процесса изменения кристаллизация контр-реальности и контр-идентичности может проходить скрыто от знания большого сообщества, которое по-прежнему предопределяет и постоянно идентифицирует этих индивидов не иначе, как прокаженных. Ему неизвестно, что «в действительности» они являются особыми сынами Божьими. В этот момент, относимый к категории прокаженных, индивид может открыть у себя «тайные глубины». Вопрос «Кто я такой?» делается возможным просто потому, что социально доступными являются два находящихся в конфликте ответа: ответ сумасшедшей старухи («Ты прокаженный») и ответ персонала социализации самой колонии («Ты сын Божий»). Как только индивид признает в своем сознании привилегированный статус данных колонией дефиниций реальности и себя самого, тут же происходит разрыв между его «видимым» поведением в большом сообществе и его «невидимой» самоидентификацией как кого-то совсем иного. Другими словами, происходит раскол между «видимостью» и «действительностью» в самопонимании индивида. Он уже более не является тем, за кого его принимают. Он действует как прокаженный, он есть сын божий. Стоит нам продлить этот пример еще на один шаг, когда этот раскол становится известным сообществу непрокаженных, то нетрудно заметить, что это изменение повлияет и на реальность сообщества. По меньшей мере теперь уже не так легко будет опознавать идентичность тех, кто был определен как прокаженный, — теперь не будет уверенности в том, что определенный таким образом индивид идентифицирует себя точно так же. При максимальном влиянии будет вообще трудно установить чью бы то ни было идентичность: если прокаженные могут отказаться от того, кем их считают, то это способны сделать и другие; так может сделать всякий. Этот процесс поначалу может показаться причудой, как это было, например, с Ганди, назвавшим «хариджанами», то есть «сынами Бога», неприкасаемых в Индии.

Стоит возникнуть более сложному комплексу распределения знания в обществе, и неуспешная социализация может оказаться для индивида результатом опосредования различными значимыми другими разных объективных реальностей. Иначе говоря, неуспешная социализация может быть результатом гетерогенности социализирующего персонала. Это может происходить различным образом. Могут быть ситуации, когда все значимые другие первичной социализации являются посредниками общей реальности, но с существенно расходящимися перспективами. В известной степени каждый значимый другой, конечно, имеет особую перспективу по отношению к общей реальности уже потому, что он является особым индивидом со своей биографией. Но последствия, которые мы имеем здесь в виду, происходят лишь там, где различия между значимыми другими связаны, скорее, с их социальными типами, а не с индивидуальными идиосинкразиями. Например, мужчины и женщины могут «населять» довольно различные социальные миры в рамках общества. Если и мужчины, и женщины выполняют функцию значимых других в процессе первичной социализации, они передают эти различающиеся реальности ребенку. Само по себе это не создает угрозы неуспешной социализации. Мужская и женская версии реальности являются социально признанными, и это признание также передается в первичной социализации. Для мальчика предопределенным является господство мужской версии, для девочки — женской. Ребенок узнает о версии, принадлежащей другому полу, насколько она была опосредована для него значимыми другими противоположного пола, но он не станет отождествлять ее со своей версией. Даже минимальное распределение знания предполагает специфическую юрисдикцию для различных версий общей реальности. В приведенном выше случае женская версия социально определена так, что она не имеет юрисдикции для ребенка мужского пола. В нормальном случае такое определение «соответствующего места» реальности другого пола интернализируется ребенком, который «соответственно» идентифицирует себя с предписанной ему реальностью.