– Давай.

Я очистил от снега два пятачка на нижней ступеньке крыльца, и мы уселись. Странно было находиться так близко к Хейли. Я подумал: может, стоит снова заговорить о прошлой ночи, чтобы все окончательно прояснить? Но момент был явно не самый подходящий, так что я промолчал. Мы просто сидели, слушали музыку и размышляли каждый о своем. Солнце уже спряталось за рядами домов к западу от нас, и ветер стал понемногу крепчать, но я почему-то больше не чувствовал холода.

Хейли толкнула коленом мою ногу.

– Я должна кое в чем тебе признаться.

– Еще один, последний раунд игры «узнай-меня-лучше»?

Слегка улыбнувшись, она покачала головой.

– Нет, это уже пройденный этап.

Хейли стала дергать за ниточку, торчащую из кармана пальто.

– Помнишь, как ты пришел чинить мой душ?

Я кивнул.

– Знаешь, так забавно получилось: ты ушел, а на следующий день все чудесным образом снова заработало.

– Погоди-ка, – я все еще не мог понять, к чему она клонит. – Но ты же все равно приходила потом…

Ох.

До меня наконец дошло. Хейли использовала душ как предлог, чтобы… и дальше заходить ко мне в гости.

– Так твои трубы уже разморозились?

– Не уверена, что они вообще замерзали, – Хейли сунула руку в капюшон и показала мне свои влажные светлые волосы. – Я как раз закончила мыться, когда ты постучал в дверь. Мама убила бы меня, если бы узнала, что я сижу тут с мокрой головой.

Из дома, где звучала музыка, донесся детский смех, и мы оба посмотрели на окна. Но ничего не разглядели. Кажется, это смеялся мальчик.

– О, и еще кое-что, – добавила Хейли. – Я позвонила сегодня домой. И наконец-то перестала трусить.

– В каком смысле?

– Сказала Джастину то же, что и тебе вчера. Что у меня был билет домой, но я просто не могла заставить себя сесть в самолет.

Я решил, что сейчас не стоит ничего говорить. Лучше просто молча слушать и кивать.

– И знаешь что? – продолжала она. – Это было довольно тяжело. Мы оба полдня проплакали в трубку.

Перестав дергать за ниточку, она сунула руки в карманы пальто.

– И все-таки я правильно сделала, что порвала с ним.

– Это нелегко.

– Мне ли не знать.

Нехорошо, конечно, радоваться горю какого-то парня. И все-таки я был чертовски рад. Потому что Хейли теперь свободна, а значит…

Возможно…

Мы уже собирались уходить, как вдруг заиграла новая песня, «Вот идет Санта-Клаус». Мы с Хейли взглянули друг на друга, рассмеялись и уселись обратно. Продолжая хохотать, я представил себе, как мальчик в комнате наверху сидит и слушает радио вместе с младшей сестренкой, мамой и папой. Мне захотелось сказать ему: запомни этот день, весь, до мельчайших подробностей. Не только подарки, которые получишь, но и семью тоже. Маму. Потому что однажды, возможно, ты окажешься вдали от дома. Будешь сидеть на заснеженном крыльце с девушкой, которая, возможно, тебе нравится, будешь смеяться и вдруг захочешь вспомнить, как все это было когда-то.

Эльфы. Когда эльфы двигаются – это нечто неземное. Они высокие, красивые и стройные. Когда они танцуют, то похожи на неистовый поток энергии, искрящийся и мерцающий, как лучи солнца на поверхности снега. Уж я-то знаю. Я наблюдала за ними всю жизнь.

Комитет по украшениям из кожи вон лез ради Снежного бала. Полагаю, это происходит ежегодно, но на сей раз все казалось особенно пестрым. Гирлянды с лампочками покрывали каждый дюйм Великого зала, их было так много, что можно было бы обойтись без обычного освещения. В центре стояла огромная ель. Верхушка упиралась в потолок, а на ветках висели деревянные фигурки, изображавшие всех эльфов, когда-либо живших на Северном полюсе. Одних только эльфов. По периметру зала красовались елки поменьше, высотой примерно два с половиной метра, украшенные каждая в своем стиле. Японская ель с бумажными журавликами, голландская – с разноцветными деревянными башмачками, мексиканская – ко Дню мертвых, увешанная крошечными сахарными черепушками. Больше всего мне нравилась ель в стиле пятидесятых. Вокруг основания на ней была розово-фиолетовая юбка-пудель[11].

Для Снежного бала эльфы разбились по парам, ведь как-никак это самый романтический вечер сезона. Последняя возможность повеселиться, пока не началась праздничная суматоха. Для эльфов это своеобразный выпускной. Я никогда не была на выпускном, но, думаю, он должен выглядеть именно так.

По залу кружились празднично одетые юноши и девушки.

Элинор выбрала белое платье с серебряными пайетками. В свете гирлянд ее волосы казались такими же белыми, как у Флинна.

Мое платье было сшито из той же клюквенно-красной ткани, что и костюм Папы. Мы как никто подходим друг другу. Подарок перед Рождеством. Для меня это был первый год на Северном полюсе. По такому случаю у меня были пышные рукава и кружевной передник, овальный вырез и юбка-солнце. В комплекте шла белая меховая муфта. Такое платье куда больше подходит кукле, а не пятнадцатилетней девочке.

Ох, Папа. Разве ты не видишь, что я расту?

На Северном полюсе все знают историю о том, как Санта нашел меня. А точнее, как я нашла Санту. Пятнадцать лет назад на Рождество он доставлял подарки в жилой комплекс в Сеуле. Папе нравятся большие жилые комплексы, потому что в них можно пронестись сквозь этажи и закончить работу в мгновение ока. Когда он вернулся к саням, то в корзинке с надписью 내 딸주람하 («Пожалуйста, позаботьтесь о моей дочери») лежала я. Санта не знал, что делать. Каждый раз, когда он ставил меня на землю, я плакала, а ему нужно было доставить подарки по всей Азии. Тогда он решил взять меня с собой. Всю дорогу я спала. К утру Санта хотел вернуть меня обратно в Корею, но на рассвете я схватила его за мизинец и отказалась отпускать. Вот так я очутилась на Северном полюсе, в месте, где никогда прежде не жила ни одна девочка.

Я стояла, прислонившись к стене, мои ноги буквально зудели – так мне хотелось, чтобы кто-нибудь пригласил меня потанцевать. Хотя бы из жалости. Я ловлю взгляд Флинна, когда он кружит с Элинор. Как же она хорошо выглядит в его объятиях. Так правильно. Если бы с ним танцевала я, то едва бы доставала ему до груди. И уж точно не смогла бы прижаться щекой к щеке.

Я решила держаться возле столов с закусками. Здесь безопасно. В первые двенадцать дней декабря десерты тематические. Это еще одна из множества традиций. В первый день Рождества обычно подают куропатку на грушевом дереве. Но на сей раз для нас приготовили шоколадных куропаток, фаршированных каштановым кремом, в кислом грушевом сиропе.

Шоколадные куропатки напомнили мне о деревянной птице в моем кармане.

Когда мне было восемь, в Великом зале застрял дрозд. Он влетел через открытое окно и не смог вылететь обратно. Он снова и снова поднимался к потолку, но все без толку. Никто не знал, как помочь птице. Я даже попыталась выгнать его в дверь с помощью метлы для квиддича (в тот год это был самый желанный подарок на Рождество). Думаю, дети и в самом деле верят, что на ней можно летать. Внезапно Флинн забрался на перила, и, когда дрозд подлетел прямо к нему, поймал его и бережно вынес наружу. Все еще долго только об этом и говорили.

Именно поэтому на то Рождество я решила подарить Флинну птицу, вырезанную из дерева. Я попыталась сделать ее похожей на дрозда, но у меня не получилось. Вместо этого вышла просто птичка со стеклянными глазками.

Правда, поначалу я боялась вручать ему птичку. Ведь если ты хоть что-то понимаешь в эльфах, то знаешь – они не любят подарков. Одно дело, создавать что-то для других, мастерить, трудиться, совсем другое – получать самим. Это им не свойственно.

Был риск, что Флинн не примет подарок. Открыв коробочку, он долго и пристально смотрел на птичку. А я, затаив дыхание, наблюдала за тем, как он вертит ее в руках, поворачивает, взвешивает на ладони. Достаточно ли она хороша? Я ведь долго тренировалась, пока не решила, что наконец сделала птичку, достойную моего друга. Наконец он сказал: