Смирившись со своей судьбой, капитан повернулся и посмотрел на Пламя. Даже после всех этих лет было что-то в его вечном треске, что он считал заманчивым, гипнотическим. Ему казалось, что он смотрит в лицо самого Бога. Затерявшись в его свечении, он задавался вопросами о природе жизни. Все казалось таким бессмысленным. Его роль здесь – роли всех этих юношей здесь – казались такими бессмысленными. Пламя горело на протяжении тысячелетий и никогда не потухнет, а пока оно горит, народ троллей никогда не прорвется сюда. Марда могла бы попытаться пересечь море. Если бы это зависело от него, он бы выбрал лучших из этих молодых людей и расположил их в другом месте Эскалона, вдоль берегов, где в них на самом деле есть необходимость, и он облек бы всех преступников на смерть.

Капитан потерял ход времени, что с ним происходило часто, затерявшись в свечении Пламени, пока в конце дня он вдруг настороженно не прищурился. Он увидел нечто, чего не мог до конца понять. Капитан протер глаза, считая, что ему, должно быть, мерещится. Мир перед его глазами менялся.

Постепенно вездесущее потрескивание – то самое, которым он жил каждую минуту с тех пор, как прибыл сюда – затихло. Жар, исходивший от Пламени, внезапно исчез, впервые за время его пребывания здесь. И затем, пока он смотрел, столб ярко-красного и оранжевого пламени, которое обожгло его глаза, непрестанно озаряющий день и ночь, потух.

Он исчез.

Капитан снова удивленно протер глаза. Неужели все это ему снится? Пламя перед ним опускалось к земле, подобно упавшему занавесу. Мгновение спустя на месте Пламени ничего не осталось.

Ничего.

Дыхание капитана замерло, внутри него медленно поднимались паника и сомнение. Он впервые смотрел на то, что находилось по другую сторону – на Марду. Ему открылся четкий и беспрепятственный вид. Это была земля черного цвета: черные бесплодные горы, черные скалы, черная земля и черные мертвые деревья. Это была земля, которую он никогда не должен был видеть, земля, которую не должен был видеть никто в Эскалоне.

Воцарилась потрясенная тишина, когда молодые люди внизу впервые прекратили потасовку. Они все, застыв от потрясения, повернулись и открыли рты. Стена пламени исчезла, и на другой стороне, напротив них стояла прожорливая армия троллей, заполнившая землю, заполнившая горизонт.

Целый народ.

Сердце капитана ушло в пятки. Всего в нескольких метрах стоял народ самых отвратительных чудовищ, которых он когда-либо видел: огромные, гротескные, уродливые, с большими алебардами в руках, терпеливо ожидающие своего часа. Их были миллионы, они казались не менее потрясенными, словно до них дошло, что теперь их от Эскалона ничто не отделяет.

Два народа стояли друг против друга: тролли победоносно улыбались, а люди паниковали. В конце концов, здесь стояло всего лишь несколько сотен человек против миллиона троллей.

Тишину нарушил крик, прозвучавший со стороны троллей. Это был крик триумфа, за которым раздался ужасный гром, когда тролли атаковали. Они ворвались подобно стаду буйволов, подняв свои алебарды и рубя головы охваченных паникой молодых людей, которые даже не находили в себе храбрости для бегства. Это была волна смерти, волна разрушения.

Сам капитан стоял на вершине башни, слишком напуганный, чтобы что-то предпринять, даже чтобы вынуть свой меч, когда тролли бросились к нему. Мгновение спустя он упал, когда разъяренная толпа сбила его башню. Капитан упал в руки троллей и закричал, когда они схватили его своими когтями, разрывая на куски.

И, умирая, капитан знал, что ждет Эскалон. Его последние мысли обратились к юноше, которого пронзили в сердце из-за куска хлеба – ему повезло больше всех.

Диердре почувствовала, как сдавило ее легкие, когда она кубарем полетела под воду, отчаянно нуждаясь в воздухе. Она попыталась сориентироваться, но не смогла, поскольку ее отбросила огромная волна воды, ее мир снова и снова переворачивался с ног на голову. Больше всего на свете ей хотелось сделать глубокий вдох, все ее тело требовало кислорода, но она знала, что это приведет ее к неминуемой смерти.

Диердре закрыла глаза и заплакала, ее слезы смешались с водой, она не знала, настанет ли конец этому аду. Единственное утешение она находила в мыслях о Марко. Она видела, что он вместе с ней упал в воду, чувствовала, что он держит ее за руку, и повернулась, чтобы увидеть его. Но девушка не увидела ничего, кроме мрака и пенящихся волн, ревущей воды, погружающей ее вниз. Она предположила, что Марко давно мертв.

Диердре хотела кричать, но боль выбила из нее любые мысли о жалости к себе, заставив ее думать только о выживании. Когда она подумала, что волна не может быть еще сильнее, та начала бить ее о землю снова и снова, прижимая ее с такой силой, что девушке показалось, будто весь вес мира оказался сверху на ней. Она знала, что не выживет.

Диердре увидела иронию в том, чтобы умереть здесь, в своем родном городе, раздавленной приливной волной, которая возникла в результате канонады пандезианцев. Она думала, что может справиться с любым видом смерти, кроме утопления. Она не может принять эту ужасную боль, падение, неспособность открыть рот и сделать еще один вдох, которого так отчаянно жаждет каждая клеточка ее тела.

Диердре чувствовала, что слабеет, уступая боли, после чего, когда ее глаза начали закрываться, когда девушка подумала, что больше не сможет выдержать ни секунды, она вдруг ощутила, что ее тело быстро поворачивается вверх, волна выстрелила ее на поверхность с той же силой, которой и давила на нее. Диердре поднялась наверх, на поверхность, подобно катапульте, где ей открылось солнце, а давление причинило боль ее глазам.

К потрясению девушки, мгновение спустя она оказалась на поверхности. Она задыхалась, жадно хватая ртом воздух, вбирая его в себя, а мгновение спустя, к ее ужасу, ее снова засосало под воду. Но в этот раз у нее было достаточно воздуха для того, чтобы продержаться немного дольше, и вода не толкала ее так глубоко.

Вскоре Диердре снова поднялась на поверхность, глотая очередной поток воздуха, пока ее в очередной раз не засосало под воду. В этот раз все было по-другому, волна ослабевала и, когда Диердре опять поднялась вверх, она почувствовала, что волна достигла конца города и теперь заканчивалась.

Через несколько минут Диердре оказалась за пределами города, проплыла мимо всех великих сооружений, каждое из которых теперь находилось под водой. Ее снова засосало под воду, но в этот раз достаточно медленно для того, чтобы, наконец, она смогла открыть глаза под водой и увидеть все эти некогда стоявшие сооружения. Девушка увидела десятки трупов, проплывающих в воде мимо нее, подобно рыбе, тела, чьи посмертные выражения лиц она уже пыталась прогнать из своей головы.

Диердре не знала, сколько времени прошло, когда она, в конце концов, поднялась на поверхность, в этот раз навсегда. Она была достаточно сильна для того, чтобы сражаться до последнего, волна, которая попыталась снова засосать ее под воду, была слаба, и одним последним толчком она осталась на плаву. Вода из гавани ушла очень далеко вглубь страны. Ей больше некуда было течь, и вскоре Диердре почувствовала, что ее вымыло на травянистое поле куда-то, где вода отступала, бросаясь обратно в море и оставляя девушку одну.

Диердре лежала на животе лицом в сырой траве и стонала от боли. Она все еще жадно хватала ртом воздух, ее легкие горели, она тяжело дышала и наслаждалась каждым вдохом. Ей удалось слегка повернуть голову и оглянуться через плечо, после чего она с ужасом увидела, что от некогда великого города ничего не осталось, кроме моря. Диердре заметила только высочайшую часть колокольни, которая выступала на несколько метров, и поразилась тому, что когда-то она возвышалась в воздух на сотни метров.

Выбившись из сил, Диердре, наконец, дала себе возможность расслабиться. Она опустила лицо на землю, позволяя боли из-за всего, что произошло, поглотить ее. Она не могла пошевелиться, даже если бы попыталась.