Однако как реагировали союзники на все это движение вод всколыхнувшегося русского моря? – Мы переходим к новому фазису в истории наших «ориентаций».

Илья Маркович Василевский (1882/1883– 1938) – журналист, литературный критик. Печатался во многих петербургских журналах и газетах, нередко под псевдонимом Не-Буква, был издателем и редактором газет и журналов. Газета «Современное слово» выходила в Одессе осенью 1919-го и в начале 1920 г. под редакцией Д.Н. Овсянико-Куликовского. Фельетоны Василевский писал и в эмиграции, откуда вернулся на родину уже летом 1923 г. вместе с А.Н. Толстым. Фельетон с рефреном «Помните о России, думайте о России» указывает на один из истоков сменовеховского мироощущения.

Не кажется ли вам, что в эти бездровные, бессветные, безводные, бестолковые дни мы все до странности редко вспоминаем о России? Помни о России, думай о России! Хочется напомнить самому себе. Без думы об этом, о главном, о единственном, – не понять, не разобраться в суете сегодняшнего дня.

За шумными криками фактов, за гулким гамом улицы – вслушайтесь! робко звучит интимный шепот. За разноголосицей и суетой наших буден – слышен отзвук главного, нашей неизбывной боли, неустанной думы все о том же, о нашей, не только ведь Единой, но и единственной, не только Неделимой, но и неотделимой от сердца, о нашей «убогой и обильной», нашей несчастной и великой, нашей бестолковой и любимой России.

Помните о России, думайте о России. Вне этой думы о главном, нет связи частного с общим – не понять, не осмыслить мутного тумана наших дней.

На улицах Одессы, в магазинах, в ресторанах, в театрах легко встретить представителей особой секты, хорошо настроенных, довольных жизнью людей. – До чего дешева, до чего изумительно дешева жизнь в России, – говорят эти люди, благодушно улыбаясь. – Что это у вас? Меха, шоколад, бриллианты, старые картины? Все равно, заверните. До чего дешево, до чего изумительно дешево все в этой России!

Эти милые и благодушные люди – это наши верные друзья, наши благородные союзники, англичане. Они лично совершенно не виноваты в том, что фунт стерлингов, стоивший до войны десять рублей, стоит по нынешнему курсу 1.200 рублей. Они лично от всей души желают процветания нашей стране и населяющим ее туземцам. Но если английские матросы получают на всем готовом 55 фунтов в месяц, а лейтенанты 200 фунтов, – то как их может не изумлять и не радовать небывалая дешевизна всех предметов в этой России.

Это нам, туземцам, кажется, что все стало невероятно, безнадежно и беспросветно дорого. Нашим доблестным союзникам, просвещенным мореплавателям, положение не может не рисоваться совершенно в ином свете.

– Что это у вас? Меха, шоколад, бриллианты, старые картины? Все равно, заверните!

В малой капле воды отражается солнце. Курс русского рубля – это не только практическое неудобство. Это, не забудем, еще и симптом, более того, символ всей нашей жизни в России.

Если на европейском, на мировом рынке наш рубль стоит грош – то, не забудем, – это значит, что грош цена нашему умению жить, нашей работоспособности, нашему месту на земле.

Суровая старуха-история не знает, не хочет знать жалостных слов. Ей не нужны кающиеся интеллигенты, не нужны испуганные шестидесятники, не нужны нытики и недотепы. Нужны строители и созидатели, нужны работники и делатели. Им честь, им место, а ты, нудный и неумелый, со своим рублем, не стоящим и гроша на мировом рынке, живо бери салфетку под мышку и делай веселое лицо. Старайся угодить новому барину.

Я прочел на этих днях воистину трагическую сводку данных, накопившихся на одесской бирже труда. В эти дни развала и распада, когда фабрики и заводы заснули летаргическим сном – трагедия биржи труда, я думал, должна бы выразиться в безработице, в десятитысячных, все растущих кадрах безработных. Оказывается, дело обстоит совершенно иначе. Рабочих нет, нет на фабриках и заводах, нет на бирже труда, нигде нет.

Как, каким образом, почему? О, это очень просто и понятно.

Все дело в том, – всего только! – что средний заработок рабочего – выражается в цифрах 1.600 рублей, а прожиточный, полуголодный минимум для семьи его (муж, жена и двое детей) составляет 6 с пол. тысяч. Рабочих нет, куда они девались, чем занялись, чем живут – это неведомо, но их нет, потому что работать не стоит, работа на фабрике, на заводе не имеет отныне смысла, представляет собой полный и совершенный абсурд.

Ах, фельетонное легкомыслие могло бы широко использовать эту чудесную канву для узоров. При таком курсе рубля, когда тяжелая и напряженная работа уже не кормит работника и его семью, не время ли напр. забыть о нашей денежной системе, не пора ли вернуться к меновому периоду?

У Ивана есть кусок сала, а у Петра четыре бревна. Пусть же Петр скорее отдаст свои бревна и получит за это сало. Что может быть удобнее и проще – такой меновой системы в XX веке! О, бедные лирические поэты, которые понесут на меновой рынок свои сонеты. Что будет с ними? Что дадут в обмен на сало композиторы и мыслители, сколько пудов угля будут брать за порцию «нео-сальварсана проф. Эрлиха», как будут обменивать вдохновение и красноречие на фуфайки и зубной порошок?

Впрочем, тема сама по себе недостаточно забавна, чтобы настроить на юмористический лад. Какой-то тонкий слой, так наз. «верхние десятки тысяч» как-то справляются еще с вопросами отопления, одежды и пропитания в наши дни. Чудес на свете не бывает, и справляются они, очевидно, путем той именно игры ума, какая называется спекуляцией. Этой же игрой ума и жадности живут и крестьяне, так трогательно воспетые в свое время Глебом Успенским и так блестяще обнаружившие свои прежде скрытые таланты спекулянтов. Но остальные, но горожане, но среднего сословия люди, что делают они, все эти бухгалтеры, чиновники и т. п., получающие до 1500 и 1200 рублей жалования и имеющие за своей спиной Катю и Ваню, Машу и Лизу, которым надо покупать ботинки и книжки? Они все, не забудем, полуголодные, они тихо плачут по вечерам в нетопленных, лишенных света комнатенках.

– Поплачем, чем Бог послал, да и идем спать, – рассказывал мне с кривой улыбкой седоусый чиновник.

Нет на свете положения, из которого бы не было выхода. Данные биржи труда, как мы видели, просто объясняют отсутствие рабочих. Рабочих нет потому, что работа на фабрике, дающая русскому рабочему в месяц полторы тысячи рублей, теряет какой бы то ни было смысл при прожиточном минимуме в 6 с пол. тысяч.

Совершенно иным оказывается, однако, положение в том случае, если за фабрично-заводское дело возьмется иностранный капиталист, у которого есть валюта. В этом случае дело пойдет легко и просто.

Иностранный капитал привезет с собой иностранных умелых и толковых рабочих. При скромной оплате в два фунта в день, английский рабочий будет чувствовать себя очень уютно в Одессе. Я нисколько не сомневаюсь, что несколько десятков тысяч таких иностранных рабочих, с их заработком по курсу в 50, 60 тысяч рублей в месяц очень оживят не только нашу промышленность, но и торговлю.

– Что это у вас? Меха, шоколад, бриллианты, старые картины? Все равно, заверните! До чего дешево все в этой России.

Я очень люблю англичан, очень чту в них наших верных и доблестных союзников и я спокоен за то, что при таком способе – промышленность оживет. Но я не могу все же не задуматься: если капиталисты будут иноземные, и рабочие тоже иноземные, то что, собственно, будем делать на земле мы, русские, мечтающие ныне о возрождении России.

В малой капле отражается солнце. Без думы о главном, о России, вне связи частного с общим не понять, не осмыслить мутного тумана наших дней.