– А ты это чувствуешь?

– Как это можно чувствовать?

– И правда…

Порывшись в саквояже, доктор вытащил небольшое круглое зеркальце, бывшее некогда частью дамской пудреницы.

– Мне проще, – продолжал доктор, – я просто вижу, как ты растешь. Тут все играет роль: высота лба, линия носа, разлет бровей, но…

Рука доктора поднесла зеркало к лицу Каина, так близко, что юноша увидел там лишь свой глаз.

– …но самое главное костяк, пропорции тела. Словом, вполне уже взрослый монстр.

Каин поморщился и отвернулся.

– Такой же, как и самые обычные граждане в этом возрасте! – плохо сдерживая смех, подытожил доктор.

Но это была неправда. Каин был точь-в-точь нескладный подросток, тонкий, болезненный, с покатыми плечами и острыми локтями. В нем не было силы и уверенной красоты, присущей его сверстникам. И его лицо не было похоже на их лица, а скорее напоминало лики статуй со стен главного городского собора. Оно было по-гречески правильным, с тонкими чертами, глаза были зеленые с янтарными прожилками, яркими, точно витражное стекло, но всегда усталыми. Черные волосы вились и обрамляли лицо колечками кудрей.

Он всегда немного сутулился, словно в глубине души понимая, что отстал от других, остался на обочине, остановился пару лет назад. И что ему уже не сравниться в силе и красоте с теми, кто без крыльев готовился миновать семнадцатилетний рубеж, имея в кармане человеческий паспорт.

Каин рассмеялся:

– Взрослый монстр! – отозвался он высоким певучим голосом. – Но ведь монстров-птенцов не бывает! Во всяком случае, у стрижей, у горожан не знаю.

– Каин, – сказал доктор, быстро посерьезнев, – ты помнишь, сколько времени уже решают вопрос о твоем паспорте и праве называться человеком? Поосторожней со словами про горожан!

Каина словно ударили. Он с радостью бы проглотил эти слова. Мальчик притих и опустился на табуретку.

– Да, да, я помню, – только и сказал он.

Вслед за этим вошел господин Орис. Он заглянул в блокнот, покрытый черной кожей, безмолвно что-то зачеркнул, после чего начал спор с доктором. Этот спор, несмотря на свои непростые философские составляющие, обещал быть жарким и продлиться долго.

– До свидания, молодой че…кхе…кхе, – крикнул доктор и тут же закашлялся: господин Орис его одернул, ведь по закону Каина не полагалось называть человеком…

А мальчик-стриж сидел на одном из зубьев огромной шестеренки и, рассеянно озираясь, пытался вспомнить конец прерванной мелодии.

Дверь захлопнулась. Металлическая лестница загудела от шагов. Миновав один пролет, господин Орис обернулся к доктору.

– Доктор, вы говорили с ним обо мне, не пожимайте плечами, я просто знаю. Этот город как сито, сколько бы слов ни сыпали, все они попадут ко мне. Так вот, я могу вас понизить, вы отправитесь вслед за Марко Поло и будете, живя среди аборигенов, лечить от ангины их щенят. Возьмитесь за ум! Вы как, дописываете свой двухтомный труд?

– Мне осталось немного.

– Представьте, мы еще можем застать то время, когда пережитки прошлого будут побеждены. Не останется даже самой памяти о невидали, потому что тем же пресловутым поэтам не останется места в мире, размеренном и плавном, точно механизм часов. Нет, конечно, будут появляться на свет ненормальные, которые начнут звать неведомо куда, говорить, что есть что-то, чего мы не видим. Но ведь существуют больницы. Что касается Каина. Пусть будет примером того, как опасно мечтать о небывалом и желать несбыточного. Нет ничего древнее, чем мечта человека о крыльях, не так ли? Как вы думаете, мы отвыкли от чудес? Скоро наши дети, видя его в зоопарке, будут дивиться тому, как мог человек мечтать о таком.

«Люди отвыкнут от чудес, они будут ходить в зоопарки, чтобы посмотреть на поэтов, они забудут тех мастеров, кто возводил соборы» – на своем языке шептал механизм, встревоженный новыми временами. Он жил уже так долго, что законы физики успели его потрепать, и он стал ленив.

Для полуграмотного Каина редкие стайки школьников в серых пиджаках были чем-то удивительным и довольно интересным; сверху казалось, что это тонкий упругий клинок шпаги пронзает разноцветную городскую толпу. Школьники были существами из совершенно иного мира, маленькими баловнями, любимцами граждан. Вот только их мамам было некогда читать им на ночь сказки. Им читали сказки незнакомцы за казенное жалованье…

В свое время долго спорили о том, может ли мальчик-стриж размышлять, как люди. К единому мнению не пришли до сих пор. Как вообще можно было сравнить его с теми самыми маленькими людьми-школьниками? Когда доктор, находясь в хорошем настроении, рассказывал Каину что-нибудь, он слушал как завороженный и крепко это запоминал. Поросшие мхом законы физики ему никто не объяснял, – это верно. И спросить о том, что, его волновало, было не у кого. Но разве он не смотрит ночами на те же самые созвездия, что и люди, знающие их названия? Уж чего-чего, а времени для того, чтобы наблюдать мир и подмечать перемены, происходящие ежедневно, ему хватало.

Две недели прошло, а замок прославленной немецкой фирмы не был снят. Каин перепробовал все. Должно быть, Платон доложил господину Орису, что старый замок для этой цели не годится, поскольку обитатель часовой башни научился его открывать. Расчет был верный: Каин еще не сталкивался с такой заумной вещью. Однажды утром, повторив позавчерашнюю бесплодную попытку, он заметил, что в механизм замка проникла влага, а значит, замок вообще не откроется.

– Бесполезно, – произнес Каин.

– Бесполезно, – повторил он, став возле окна. Воздух стал другим. Город был пропитан влагой от мостовых до низких плотных облаков. Весна вошла в свою силу, но то все еще была сиплая ранняя весна, не предвещающая ни любви, ни революций.

Но город все-таки ждал. Недаром в его подвалах прятались химеры, и неспроста именно в его сердце, в башенных часах поселился мальчик со стрижиными крыльями. В таких городах, как этот, всегда была своя площадь чудес, где фасады зданий – лишь занавесы, и за каждым занавесом – драма. Там прячется потаенное царство лицедеев, магов и заговорщиков. Там каждый носит за поясом свой нож.

Кто знает, когда табакерочные черти вырвутся наружу? И как их обуздать, если на наш век ни одного пастора не сыщешь? В это время года парк Марата – если стоять на улице Марата, той самой, что возле молодого рынка – похож на ажурную решетку, а деревья напоминают чугунные прутья. Как раз недалеко вход в парк – арка из красного кирпича. Летом недалеко от нее в парке гуляют влюбленные парочки, совсем как это было много лет назад. Но парк Марата совсем не тот, каким был когда-то. Он чудовищно разросся, поглотил два городских сквера и сад, и занял всю окраину города. Мало кто из горожан знал, как далеко он простирается теперь.

Горожан беспокоило, как выжить. Они выносили из домов люстры и тумбы, вазы и стулья, таскали их на себе по городу, чтобы выменять на соль и сахар. Кто-то выписывал больничный, а после отправлялся на вокзал за билетами, кто-то просто уезжал в провинцию к родне, не предупредив никого и оставив дела в беспорядке. По городу ходили невероятные слухи, люди пугали друг друга.

В те дни господина Ориса часто можно было увидеть на рынках и площадях, гуляющего по старым улицам и принимающего приветствия от школьников в серой форме. На улицах он появлялся в пальто шоколадного цвета, во время парадов или посещения кадетских корпусов, которые становились все чаще, он надевал свой лучший мундир. Начальник полиции не терял самообладания и достоинства и перед сборищами строптивых граждан, поверивших тем или иным слухам. В детстве Каину доводилось быть свидетелем того, как господин Орис выступал перед толпой. Крылатый человек до сих пор помнил, как тогда жался к ногам начальника полиции, боясь поднять голову и увидеть лица людей. Он терялся в бесконечной шеренге длинных ног и казался самому себе меньше ростом, чем обычные дети. Еще Каин помнил, что господин Орис долго звучным голосом говорил перед горожанами, но о чем – крылатый человек не мог понять, так как был еще мал. Обычно свою речь начальник полиции начинал словами: «Дорогие товарищи!» или просто «Товарищи!», когда не было времени на длинные речи.