Итак, свобода учения, преподавания, индивидуализация… И все же, как справедливо отмечает Н. С. Рыбаков, общество, которое признает эти ценности, ориентирует образование на ка-кой-либо определенный идеал человека. Надо сказать, что установка на формирование образа и стремление к реализации идеала равным образом свидетельствуют о принципиальной незавершенности процесса образования для индивида. Если речь идет об образе Божьем, это значит, что образование есть стремление к абсолюту, которое не может быть завершено. Понятие идеала имеет множество значений, но среди них можно выделить два очевидных, связанных с нашей проблемой: идеал – абстрактная цель и идеал – эталон. Абстрактная цель, вроде земного рая или коммунизма, достижима лишь в пределе, в бесконечности. Эталон же вполне конкретен, имеется в наличии, но он потому и является эталоном, что все прочие объекты соответствующего ряда могут лишь приближаться к нему, не достигая его вполне.
История культуры свидетельствует о наличии вполне конкретных индивидов, которые фактически осуществляли эталонные функции, являя собой тот или иной идеал в персонифицированной форме. Вспомним, к примеру, что Евгений Онегин был одет, "как денди лондонский". Не только он, но и большинство людей его круга подражали вполне конкретному человеку – Дж. Б. Брумелю, основоположнику и идеологу "дендизма". Один из персонажей Ф. М. Достоевского, будучи на военной службе, "корчил Бурцова", то есть, как все русские гусары (и не только гусары) пушкинской эпохи, стремился подражать И. Бурцову, молчаливо признанному идеальным гусаром. Характерно, что где-то "поблизости" от первого денди находился поэт Байрон, а поблизости от первого гусара – Денис Давыдов, но даже они не могли "дотянуться" до объектов всеобщего подражания.
Потенциальная бесконечность процесса образования (как "вперед и вверх", так и "в ширину") не исключает известной определенности, вносимой "объективной реальностью". Общество формирует (и оплачивает) систему образования, которая ведет индивида от одного этапа к другому, а потому вправе ожидать на каждом этапе вполне определенных результатов. Кроме того, высшее образование, как известно, называется еще и профессиональным, а потому общество ждет от индивида, его получившего, не столько универсальности и широты, сколько готовности к работе в рамках той или иной профессии. Профессионализм в принципе тоже может расти сколько угодно, но на каждом историческом этапе профессиональные требования (в их минимальном объеме) вполне конкретны. Кроме того, в рамках каждой профессии имеются еще и специальности, по которым, собственно, и осуществляется подготовка. Задавая необходимые требования к подготовке выпускника, общество, вольно или невольно, превращает формирование образа в формование по образцу. Если формирование образа в принципе не может быть исчерпано, то формование по образцу может быть точно спланировано и осуществлено в течение строго определенного срока. В зависимости от преобладания той или иной версии принимает особые конкретные формы понимание культуры, смысла бытия, духовности.
В работах по философии образования вторая версия иной раз безапелляционно критикуется на том основании, что специализация ведет к становлению "одномерного человека", который в силу узкого мировоззренческого горизонта становится идеальным потребителем продуктов массовой культуры. Едва ли стоит спешить соглашаться со столь однозначной оценкой. Вспомним мысль Гегеля: не только теоретическое но и практическое образование обеспечивает "подъем к всеобщему". Всеобщее обнаруживает себя в любой единичности, каждая монада отражает вселенную. Можно ли утверждать, что, к примеру, талантливый высокопрофессиональный инженер стоит где-то на нижних ступеньках лестницы, ведущей к всеобщему, а эрудит, для которого эрудиция является самоцелью, поднялся выше? что М. Т. Калашников находится дальше от абсолюта (образа, идеала – как угодно), чем многократный победитель в игре "Что? Где? Когда?" А. Друзь? Есть основания утверждать, что обе версии, будучи реализованными в единой системе образования, образуют типичное отношение противоположностей, одна из которых не может существовать без другой.
Если обратиться к реалиям современного отечественного образования, можно констатировать, что система высшего профессионального образования уже лет пятнадцать живет в известной степени независимо от официозного спроса на те профессии, которые получают выпускники. В стране нет такого количества школ, которые дали бы работу всем выпускникам педагогических вузов, а масса промышленных предприятий, способная вместить выпускников "политехов" может только присниться, причем человеку, настроенному умильно утопически, а потому способному видеть нечто вроде снов Веры Павловны. Один только Омский институт сервиса ежегодно выпускает едва ли не больше дипломированных дизайнеров одежды, чем их имеется во всей Германии. Тем не менее большинство выпускников вузов находят, чем заняться, причем далеко не всегда род занятий соответствует специальности, обозначенной в дипломе. Судя по тому, что спрос на высшее образование сохраняется, оно по крайней мере не мешает.
Стоит вспомнить известную формулу, согласно которой образование есть то, что остается, когда все выученное забыто. Остается, по-видимому, следующее: а) понимание того, что человечество располагает некоторыми знаниями, принципиально отличающимися по уровню и характеру от набора элементарных сведений, сплетен и потоков журналистского сознания, которые несут средства массовой информации; б) способность к более чем среднему напряжению, необходимому для того, чтобы эти знания усвоить и применить. Кроме того, четыре-пять лет систематической работы, сопровождающейся общением с хорошо образованными и не праздными людьми (вспомним С. И. Гессена: "интенсивная научная деятельность по своему существу социальна"), оказывают определенное воспитательное действие, так что в результате обучения из вузов выходят в большинстве своем "приличные" люди, способные учиться и работать.
Сложившаяся ситуация в принципе может быть "исправлена" по экономическим соображениям буквально в течение одного дня. Для этого достаточно прекратить финансирование большей части вузов и перейти на подготовку специалистов "под конкретные рабочие места". Но в результате такого "исправления" страна получит массу энергичных и (выражаясь мягко) непосредственных молодых людей, мало приспособленных к какой-либо деятельности. Кроме того, когда возникнет потребность в каких-то других рабочих местах, новые вузы и факультеты придется создавать с нуля, что тоже недешево. В том, что она возникнет, сомневаться не приходится: в нашей стране все "течет" и меняется довольно быстро.
В настоящее время дело обстоит так. Молодой человек получает в вузе ту или иную специальность (от того, что мы назовем его не специалистом, а бакалавром или магистром, суть дела не меняется). В случае удачи он находит соответствующую работу, обеспечивающую приемлемый для него заработок. Через какое-то время в силу не зависящих от него причин профессиональные требования меняются, и он оказывается вынужденным доучиваться или переучиваться, даже если не имеет особого желания это делать. В другом случае он находит работу по другой специальности и должен переучиваться сразу, и далее – по первому варианту. Наконец, через какое-то время возможны перемены, вызванные собственным личностным развитием или внешними обстоятельствами. Крайности здесь нетипичны. Выпускник технического вуза не так уж часто решается преподавать литературу, а историк – проводить химические эксперименты. Чаще профессиональные "зигзаги" не выходят за границы группы профессий, совпадающих по своим сущностным характеристикам. Например, выпускники педагогических вузов традиционно находят приложение своей энергии не только в школах, но и на другой работе, но в рамках системы "человек – человек", что вполне оправдано их педагогической и психологической подготовкой.
