– И поэтому ты и направляешься в Эгейское море?

Моряк по-прежнему смотрел только на приближающийся корабль.

– Какое изящество, какая свобода! Он летит, словно птица! Только посмотрите! – задумчиво произнес он и тут же перебил себя: – Прости меня, мой Лентулл. Да, я направляюсь в Эгейское море и поскольку скоро покину вас, то расскажу причину этого – только держите ее в тайне. Я не хочу, чтобы ты упрекал дуумвира[24], когда увидишься с ним. Он мой друг. Так вот... Торговля между Грецией и Александрией, как ты, может быть, слышал, вряд ли меньше, чем между Александрией и Римом. В этих краях люди уже не празднуют Цереалии[25], и Триптолем[26] посылает им урожай, который даже не стоит убирать. Поэтому торговлю зерном нельзя остановить даже на день. Вы, может быть, слышали и про херсонесских пиратов, гнездо которых находится на Понте. Отчаянные ребята, клянусь Вакхом! Вчера в Риме стало известно, что их флот прошел на веслах Босфор, потопил галеры Византия и Калхедона, прошел Пропонтиду[27] и вырвался на просторы Эгейского моря. Торговцы зерном, держащие свои суда в Восточном Средиземноморье, перепуганы. Они дошли до самого императора, так что из Равенны сегодня выходят в море сто галер, а из Мизен... – Он помедлил, поддразнивая любопытство своих друзей, и с пафосом произнес: – Одна.

– Счастливчик Квинт! Поздравляем тебя!

– Да, это изрядное продвижение. Мы салютуем будущему дуумвиру, никак не меньше.

– «Дуумвир Квинт Аррий» звучит куда лучше, чем «трибун Квинт Аррий».

И друзья принялись осыпать его поздравлениями.

– Я рад за тебя, – произнес подвыпивший друг, – я очень рад за тебя; но, однако, пока не пойму, поможет ли тебе это продвижение сыграть в кости с судьбой или нет.

– Спасибо, спасибо вам всем, – ответил Аррий. – Хотелось бы мне, чтобы вы были авгурами. Так и быть! Покажу вам, что вы и в самом деле предсказатели божественной воли. Смотрите – и читайте.

Из складок своей тоги он извлек свиток и передал его друзьям со словами:

– Получено, когда мы с вами пировали прошлой ночью, – от Сеяна[28].

Имя это уже гремело во всем римском мире и не пользовалось той дурной репутацией, которую оно впоследствии приобрело.

– Сеян! – воскликнули друзья в один голос и склонились над строками послания.

Аррий почти не обращал внимания на читающих. По мере того как корабль приближался к молу, он все более и более очаровывался им. Взгляд его казался взглядом влюбленного. Наконец он позволил ветру заиграть распущенными складками своей тоги; в ответ на этот сигнал на аплюстре[29] был поднят алый флаг; несколько матросов, вышедших на палубу, стали выбирать шкоты, держащие антенну, или рей, убирая парус. Нос корабля поплыл в сторону, весла участили свои удары; корабль направился прямо к месту, где стояли Аррий со своими друзьями. Чуткость, с которой он слушался руля, и постоянство, с которым сохранял свой курс, были ценными качествами в предстоящем походе.

– Клянусь нимфами! – произнес один из друзей, возвращая свиток Аррию. – Мы можем больше не твердить о том, что наш друг будет великим человеком; он уже стал великим. Какие сюрпризы ты еще припас для нас?

– Никаких, – ответил Аррий. – То, что вы называете событием, давно не новость в Риме, особенно на пространстве между дворцом и Форумом. Дуумвир скрытен; что мне предстоит сделать, когда я стану во главе флота, он скажет только на палубе корабля, где меня ждет запечатанный пакет. Но корабль приближается и скоро пристанет, – произнес он, поворачиваясь к морю. – Интересно, кто им командует? Мне предстоит путешествовать и воевать вместе с ними. Не так-то просто пристать к этому берегу; так что давайте посмотрим и оценим их опыт и выучку.

– Как, ты еще не был на его борту?

– Я вижу этот корабль впервые; что ж, познакомимся в море. Там мы быстро поймем друг друга; любовь, как и ненависть, рождается от неожиданной опасности.

Корабль был того класса, который назывался naves liburnicae, – длинный, узкий, низко сидящий в воде, созданный для быстрого хода и легкого маневрирования. Из-под его скул на ходу вырывались две волны, порой обдававшие брызгами нос, вздымавшийся грациозным изгибом над палубой на высоту в два человеческих роста. С двух сторон под ним покоились фигуры Тритонов, трубящих в раковину. Ниже носа виднелся прикрепленный к килю и выдающийся чуть выше ватерлинии ростр, или клюв, – приспособление из массивного ствола дерева, обитого железом, использовавшееся в бою в качестве тарана. Привальный брус проходил по всей длине корабельного корпуса с каждого из бортов, предохраняя от ударов фальшборты; ниже привального бруса в три ряда тянулись отверстия, прикрытые щитками из бычьей кожи, через которые проходили весла – шестьдесят с правого борта и шестьдесят с левого. Высоко вздымавшийся нос был украшен кадуцеем[30]. Два толстых каната, свешивавшиеся с бортов на баке, указывали на места, где были закреплены два якоря.

Простота оснастки говорила о том, что гребные весла были главной надеждой экипажа. Мачта, вынесенная ближе к носу, крепилась растяжками спереди и сзади и вантами, закрепленными за кольца на внутренней поверхности фальшбортов. Для подъема и спуска большого квадратного паруса и рея, к которому он был прикреплен, использовалась система блоков. Поверх фальшбортов просматривалась вся палуба.

За исключением моряков, которые спустили парус и сейчас вязали его к рею, стоявшие на молу видели всего только одного человека, стоявшего на баке, со шлемом на голове и щитом в руках.

Сто двадцать весельных лопастей, белых и блестящих от чистки пемзой и постоянного пребывания в воде, поднимались и опускались, словно приводимые в движение единой рукой, увлекая галеру вперед со скоростью, которой позавидовали бы иные из современных судов.

Галера приближалась к берегу так быстро и неосторожно, что свита трибуна застыла на месте от страха. Внезапно человек, стоявший на баке, поднял руку, отдавая команду; весла тут же взлетели вверх, застыли в воздухе, а затем, не делая гребка, снова опустились в воду. Вода закипела вокруг лопастей; галера вздрогнула всем корпусом и застыла на месте. Новый жест – и снова весла взлетели в воздух, застыли на мгновение и погрузились в воду, на сей раз сделав с правого борта гребок в противоположную движению сторону, а с левого борта загребая воду, как обычно. Три раза весла поднимались и опускались, гребя в противоположные стороны. В результате галера развернулась на месте; затем порыв утреннего бриза навалил ее бортом на мол.

Во время поворота взорам наблюдателей на берегу предстала корма галеры во всем ее великолепии – украшенная такими же Тритонами, что и нос, с написанным большими светлыми буквами именем судна, с боковым рулевым веслом, с приподнятым настилом, на котором стоял рулевой – исполненный достоинства, в полном вооружении, с рукой на рукояти весла; и, наконец, аплюстра – высокая, позолоченная, резная, нависающая над головой рулевого подобно листу дерева.