Подойдя, Бережков сел и положил на письменный стол около себя трубку чертежей. От волнения он не мог начать разговора.

- Это и есть ваша потрясающая вещь?

- Да.

- Что же, посмотрим...

Бережков лихорадочно развязал веревочку и снял обертку из газеты. Шелест поднялся, взял чертежи и присел на край стола, закинув ногу за ногу, лицом к электрической люстре. Смугловатый профиль склонился над развернутым листом. Волосы, изрядно поседевшие, цвета серебра с чернью, еще ничуть не утратили живого, молодого блеска.

- Вы понимаете, Август Иванович, струя пламени... - стал объяснять Бережков.

- Понимаю. Все понимаю. Действительно необыкновенное открытие.

- Да? - воскликнул Бережков. Ему почудилась ирония в тоне Шелеста.

- Да. Доныне считалось, что газовые турбины неосуществимы из-за низкого коэффициента полезного действия. Но вы, очевидно, опровергли это заблуждение. Не вижу только ваших расчетов.

- Я... Я еще не сделал расчетов. Это только первая компоновка. Только идея. Вы видите, струя пламени под огромным давлением...

- Гм... Под огромным? А во что превратится тогда ваше горючее?

- Как то есть "во что"?

- Вы этого не знаете? В так называемую "жидкость Зеленского", лишенную способности гореть.

- Но... Но давление можно в таком случае...

- В таком случае, - жестко перебил Шелест, - разрешите мне познакомить вас с одним трудом.

У стен кабинета на массивных полках тесно стояли тысячи книг. Храня комплекты многих русских и иностранных технических журналов, Шелест сам на домашнем станке любовно их переплетал. Он быстро нашел и протянул Бережкову толстый том. Это было новое издание его, Шелеста, капитального курса "Двигатели внутреннего сгорания".

- Вы это читали?

Бережков неуверенно кивнул. В студенческие годы он слушал лекции Шелеста и легко схватывал предмет, легко сдавал экзамены, почти не заглядывая в учебники. А нового издания книги Шелеста он никогда не раскрывал.

- Вы найдете здесь, - безжалостно продолжал Шелест, - описание вашей поразительной идеи. И у нас, и в других странах она уже, к вашему сведению, исследована практически и теоретически. Так потрудитесь же, по крайней мере, сначала узнать все, что было сделано в этой области до вас. А пока... Пока вот вам мой совет: завяжите это опять вашей веревочкой и никогда никому больше не показывайте. Чем еще я могу быть вам полезен?

Бережков не ответил. Шелест вновь посмотрел на чертежи, потом на их незадачливого автора, уныло опустившего голову, и произнес:

- Сейчас у меня в институте свободно место младшего чертежника. Если хотите, я вас возьму на эту должность.

- Младшим чертежником?

- Да. Если угодно, я вам напишу записку, и можете завтра выходить на службу.

- На службу? - опять переспросил Бережков. - Нет, Август Иванович, никогда!

- Ничего иного я не могу вам, к сожалению, предложить.

- Благодарю вас.

Бережков свернул в трубку чертежи, мрачно поклонился и пошел к двери. На паркете он увидел уже подсохшие следы своих много раз заплатанных ботинок. У порога он остановился. Обернулся. Тихо выговорил:

- Ну, напишите.

34

Наконец он приплелся домой. Бросил в передней на сундук смятый сверток чертежей. Выбежавшая к нему сестра ни о чем не спрашивала: все и так было понятно.

- Алеша, иди к себе. Ложись. Я сейчас принесу тебе покушать.

- Не надо. Ничего не надо.

- Обязательно ложись. Согрейся. Я у тебя печку затопила.

- Не надо. Оставь меня. Я погиб.

- Алеша, тебе надо только отоспаться. А утром ты опять встанешь таким же, как всегда.

- Нет. Утром я пойду на службу.

- На службу?

- Ну, не терзай меня. Дай побыть одному.

Сестра приготовила ему поесть, вскипятила чай, заставила разуться, надеть сухие, согретые у огня носки. А он, ее кумир и баловень, постанывал и повторял:

- Оставь меня. Иди. Мне ничего не надо.

- Но ведь ты упустишь печку.

- Печку? Я упустил... все!

Оставшись в одиночестве, он долго лежал не раздеваясь. На этажерке, на верхней полочке, красовалась нетронутая банка эмалевой краски. Сегодня, перед тем как идти к Шелесту, Бережков победоносно возгласил, потрясая скатанными чертежами и глядя на заветную банку: "Теперь или никогда!"

Да, никогда... Он поднялся с кровати, снял банку и, поддев плотно прилегавшую крышку перочинным ножиком, открыл ее. Краска уже ссохлась, загустела, по матовой коричневой поверхности протянулись трещинки. Бережков тронул ее пальцем. Неужели он никогда не увидит, как эта приятная краска, которой столько раз в мечтах он покрывал собственный автомобиль и вкусно называл пеночкой, поджаристой пенкой молока, - неужели никогда он не увидит, как она ложится под упругой кистью на металл? Для этого случая, который так и не настал, у него хранились специальная кисть и бутыль прозрачного орехового масла. Он бесшумно все это достал, принес из кухни чистую кастрюлю, отколупнул ножом несколько кусков густой, тягучей краски и тщательно растер ее в масле.

На цыпочках, в носках, осторожно отворяя двери, стараясь не скрипнуть половицей, он с кистью и кастрюлей прошел опять в кухню. В чуланчике нашлась старая лейка. Аккуратно разостлав на кухонном столе газету, он положил лейку, обмакнул кисть, стряхнул обратно лишнюю краску и провел первый мазок. Кисть мягко зашуршала. Нет, это все-таки не то: нет размаха для руки. Он остановился, отодвинулся, оглядел свою работу. Не то... Лейка не очищена от старой краски; под свежим слоем заметны места, где она ранее облупилась; выступают какие-то прежние сухие пупырышки, колючки. Нет, его автомобиль не выглядел бы так. Нежная пенка эффектно ляжет только на чистый, зеркально-ровный металл. Что же ему выкрасить? А, вот что!

На стене висело большое оцинкованное железное корыто. Бережков провел по металлу ладонью. Да, это как раз та поверхность, которая ему нужна. Он поставил корыто на табурет, прислонил под удобным углом к стене, опять обмакнул кисть и начал красить. Хорошо! Дивно! Изумительно! Прелестный цвет! Блестящая точка электрической лампочки ярко светилась в свежей эмали. Бережков легко подпрыгнул и чуть качнул лампочку. Светящаяся точка закачалась в окрашенном металле, посылая снопики лучей. Вот так и солнце сияющими зайчиками отразится в лакированном блестящем кузове, когда машина на ходу будет пружинить на рессорах.

Но, боже мой, ведь это всего лишь корыто! Корыто, разбитое корыто его жизни. Нет, он не мог больше на него смотреть. Прощай, прощай навсегда, баночка эмалевой краски!

Он вернулся к себе в комнату. Початая банка опять потянула к себе. Ласково, как ребенка, он взял ее обеими руками. Подержал. Опустился на пол перед печкой, уже почти прогоревшей, где блуждали синие огоньки над крупным жаром. Возле печки на полу лежало несколько лучинок. Он отломил щепку, выковырял немного краски и бросил на пламенеющие угли. Краска сразу задымилась, запузырилась и вспыхнула, как фейерверк. Бережков повел носом: не запахло ли горелой краской? Нет, печка все вытягивала.

Многое промелькнуло перед ним, когда он смотрел в огонь. Вот вспыхнул его выключатель, озарил комнату отблеском яркого пламени и... И на углях остался только легкий пепел. Вот его всемирно знаменитая контора выдумок... Вот мельница, вот небывалый двигатель, вот вся его судьба вольного художника, свободного конструктора, который сам себе хозяин. С завтрашнего дня он пойдет на службу, откажется от вольности, потянет лямку. Что поделаешь: жизнь не удалась.

35

И все же утром он поднялся иным.

- Случается, - говорил мне Бережков, - проснувшись утром, вы не сразу вспоминаете, что произошло с вами вчера. Есть момент полусознания, первое ощущение после сна, которое потом остается где-то в памяти.

В то утро для него таким первым ощущением было: сегодня предстоит что-то неизведанное, необыкновенное. И Бережков тотчас вспомнил: сегодня он пойдет младшим чертежником на службу. Неожиданно прозвучал знакомый внутренний голос: "Вставай, тебя ждут великие дела!" Бережков расхохотался в постели. Какие у него теперь великие дела? Но вчерашние унылые мысли не возвращались. Он вскочил бодрым, освеженным, потянулся так, что хрустнуло в суставах.