Напутствие Людмиле Щипахиной — Поэту и Человеку: свету души и совести Густая зелень заглушает беды мира, расцвёл жасмин живым шатром террас, а ты от Крыма и до белых скал Памира летишь опять по пыльным лентам трасс. В покой и тишину неброских серых улиц и в монотонность гула наших дней вплелись, влились – возжлись – стихи и распахнулись бездонной глубиной сердца людей. На кровь, на взрыв, на глушь, на глухоту людскую, на боль разлук и радость кратких встреч, на всю бескрайнюю вселенную такую — стихи твои: любить – добро – беречь! Всё заграничные края, красоты мира, куда порой и сам в мечтах я рвусь… Но сколько красоты и русскости: ЛЮД-МИ-ЛА. Людмила… Та, что воспевает Русь! И ты опять встречаешь солнце у Памира, и в пушкинском Крыму пройдёшь не раз густою зеленью щипахинского мира среди шатров жасминовых террас. И в переделкинском покое нестоличном прочтёшь меня: «Ну, человек-чудак! Всё кажется ему: под небом земляничным Напутствия поэту пишут так…» 14 января Точно так же на жёсткую почву Будет падать пушистый снег. Будет жизнь – которую порчу — Будет искрами звонкий смех. Будет ночь. За бескрайностью неба Новый день возгорит опять. Будет дверь, за которою не был Новый юноша: снова – вспять! Будет остров, и будут – остроги, Будут чувства листвою слетать; Будет Солнце пригревом нестрогим О любимой Земле мечтать… И жалеть, и любить будут тоже, Взгляд скосивши у алтаря, Пряча волны нахлынувшей дрожи В прахе чувственных дней сентября. Будет всё! Будут старые песни В межпространстве лететь звеня; Будут новые грустные вести — В этих звуках не будет меня!… Beaujolais nouveau Буду земным – на небе, Мечтателем – на земле, Крошкою – в каждом хлебе, Кровью – в любом вине. Ветер во мне – посыльный, Заспавшийся на заре. Буду любимым сыном — Силой в любой золе, Тишью ночного леса, Разорванный кем-то круг, Буду – седой повеса, Не целовавший рук, Тех, что уже не помнит Трёхпалубный на волне. Буду потом – восполнит Кто-то в любом зерне. Буду земным – до неба, Пока еще во мне Каждою крошкой хлеба Жажда в сухом вине… Авинда Елене Головановой и Николаю Носкову: Поэту и Музыканту, Жене и Мужу — Человекам! I. В тот час, когда горная мгла Коснётся краёв в разговоре, — Никитская пела Айла, Авинда запела о море. Стекали в узорность дорог Лавандовых струн переборы, Был явственно нежен и строг Стук сердца в дома и заборы. Авинда! Твой брат Аю-Даг — К которому айловы руки — Маяк для усталых бродяг, Вкусивших твой запах и звуки. Куда б и меня не вела Пресыщенность дней в ля-миноре — Мне будет сестрою Айла, Авинда споёт мне о море! II. Руки скрестила гора: Снова в дорогу пора Путнику-скалолазу Бить повседневность-проказу. Тихо поёт Аю-Даг, Мир поместив в саадак. Песни летят к Гурзуфу По затемненному туфу. Вам бы ещё не запеть! Чтобы за морем успеть Ноты писать пересказа Чей-то души-неболаза… III. Ночью цвели Мира частицы: Пели Айлы — Сёстры – как птицы. Пела – душа, Пела – глиссандо, Мглу полоша Дней адресанта. Небу – слова (ласковы звуки), Дней синева, Горы – как руки. Миру – всех дней В летней веранде, Солнцу – огней Дома в лаванде. Слева – прикованный к морю Гурзуф, Справа – прибитая к небу Авинда: Крыма извилистый воздуходув, Неба и моря откуда не видно. Ты поднимался по этой тропе, Лёгкой походкой ступая по тени, Чтобы замёрзшей столичной толпе Виделись крымского неба ступени. Ты поднимался и к этой стене, С горною пылью в немом разговоре, Чтобы огромной и рабской стране Виделось вольное крымское море. Ты оглянулся… И тихий Гурзуф, Небо и море, Авинду – всё это Через столетия – воздух вдохнув — Мы восхищаем глазами поэта. |
