– Но тебе же известно!

– Я не врач, хотя к врачеванию способен.

– Кто же ты?

– Можешь считать меня знахарем.

– Не верил я раньше знахарям, а тебе верю. Одного не пойму, на хрена ты к газовикам подался? С твоими способностями ты везде можешь иметь хорошую деньгу. Болящие в очередь к тебе станут записываться.

– Деньги, конечно, всем нужны, Памфил. Но их избыток корёжит душу.

Шофер не ответил, хотя в мыслях его и мелькнуло: «Избыток, может, и корежит, а нехватка, уж точно, злобит». Еще он думал о том, чем отблагодарить чудного знахаря. И вроде бы придумал:

– Пока вы тут, я еще наведаюсь. Приеду дня на два-три. Помогу вашему Игорю с катером. Ну, бывай, Алексей! Пора мне.

Памфил зашел в дом, чтобы попрощаться с родней. Шурик появился во дворе, открыл ворота и помахал рукой вслед родимому дядьке.

Новость о том, что квартирант бабы Пани вернул ей память, облетела с легкой руки словоохотливой продавщицы всю Смолокуровку. Она вызвала всеобщее любопытство и желание поглазеть на пришлого знахаря.

Алексей только что отправил свою команду за провиантом и сидел в своей комнате над атласом Томской области, когда в избу матери заявились дочь Ульяна и ее приблудный муж.

– С выздоровлением, мам! – услышал он. – Твой знахарь-квартирант дома?

– С сыном поздоровайтесь! – сердито откликнулась баба Паня.

– Привет, Шурик!

– Привет.

Алексей вышел в горницу и представился по имени-отчеству.

Ульяна, расплывшаяся, с опухшим, но сохранившим следы былой миловидности лицом, кокетливо пропела: «О-очень прия-атно!», протянула Алексею ладошку и назвала себя. Муж буркнул из-за ее спины:

– Гавря.

У него было примечательно бугристое лицо: с холмиками, рытвинками. Когда он открывал рот, все это оживало, шевелилось, и производило странное впечатление.

Ульяна шустро приблизилась к матери, наклонилась к ее уху. Алексей не услышал, но уловил ее шепот:

– Твое выздоровление отметить надо. У тебя найдется?

– Нет! – вслух ответила баба Паня. – Пока я не в себе была, вы у Шурки всё выманили.

Ульяна недовольно сморщила нос и обратилась к сидевшему у телевизора сыну:

– Шурок! Слазь в погреб, глянь, может, завалялась там банка?

– Вчера только лазил, остатки дяде Памфилу слил.

– Он вам денег привез? – она явно оживилась.

– Привез, – не решился на обман Шурик.

– И то, покрутил пару часов баранку, и несколько сотен в кармане. Мам, дай взаймы одну сотенку! Гавря сгоняет за литровкой.

– Не дам! Сала шматок отрежу. И картошки ведерко отсыплю.

Шурик щелкнул кнопкой пульта, и на экране телевизора появился зал заседаний Госдумы с депутатами крупным планом.

– Во! Жирик! – воскликнул Гавря, и бугристое лицо его зашевелилось, обрисовывая неровности.

– Ага, жирует, – откликнулась Ульяна. – Все они там тыщами ворочают.

– Шурка! – позвала баба Паня внука. – В сенях графин стоит, после Памфила остался. Принеси. Слазь в погреб, отрежь родителям сала и отсыпь ведерко картохи.

Сжалилась все-таки старая над жаждущими дочерью и зятем. Шурик принес на четверть заполненный графин и миску с солеными помидорами. Гавря проворно перекочевал за стол.

– Садитесь! – пригласила Ульяна Алексея.

– Мы уже позавтракали.

– А соточку в честь знакомства?

– Не употребляю. Чайку выпью.

Гавря разлил самогон в два стакана. Без тоста выцедил свою долю до дна. Ульяна отпила половину. Баба Паня, стоя у печки, осуждающе наблюдала за ними. Шурик, вернувшись со двора с ведерком картошки и завернутым в чистую холстину салом, снова устроился перед телевизором и щелкнул переключателем.

Перед зрителями предстали сначала Максим Галкин в обнимку со стареющей примадонной эстрады, затем ее бывший молодой муж.

– Во! Зайка! – опять воскликнул Гавря.

Ульяна досадливо осадила мужа:

– Твоему Зайке шмель в задницу залетел, вон как дергается! Сколько раз скакнет, столько тыщ и отхватит. Переключи, Шурик!

Новый канал транслировал соревнования по теннису.

– Во! Шарапова! – подал голос Гавря.

– Ага, Шарапова, погоняла мячик, и тыщи огребла!

– Хватит тебе про деньги! – осадила ее мать.

– А я – что? Не права? Кто от жиру бесится, а кому на чекушку не хватает!

– Работайте, и будет хватать!

Жизненный уклад этой семейной парочки не стал для Алексея открытием. Они перебивались случайными разовыми заработками и подачками доброхотов, отчаянно завидовали удачливым, сами же не желали палец о палец ударить, чтобы изменить свое бытие. Понятно, что баба Паня осуждала дочь за безделье и пристрастие к выпивке и винила во всем зятя. Но дочь есть дочь, она жалела ее и, чем могла, помогала.

Алексей допил чай и вперил тяжелый взгляд в переносицу Ульяны. Она сделала попытку улыбнуться в ответ, но у нее ничего не получилось. Тело ее ослабло и привалилось к стене. Лицо стало жалобным, как у ребенка, затем разгладилось и застыло с открытыми, ровно бы остекленевшими глазами.

Баба Паня возилась у печки. Шурик, выключив телевизор, скрылся в спаленке. Гавря сопел и клевал носом. Алексей продолжал сверлить взглядом Ульяну, отчего она судорожно вздрагивала и встряхивала головой. Затем снова замирала.

Так прошло минут десять. Баба Паня заметила состояние дочери, спросила:

– Уснула она что ли?

– Пусть поспит, – ответил ей Алексей. – А Гавре пока найдите какую-нибудь работу.

– Эй, Гаврила! – тронула она зятя. – Поди-ка дров наколи! Отработай продовольствие!

Тот нехотя поднялся из-за стола и поплелся во двор. Через недолгое время ввалился в избу с охапкой дров и грохнул их у печки. От грохота Ульяна очнулась, обвела затуманенными глазами горницу, словно не понимала, где находится. Наткнувшись на мужа, взгляд ее прояснился. Она поправила взлохматившуюся прическу и произнесла:

– Вот что, Гавря. Сегодня же иди на пристань, устраивайся на работу. Там весной всегда грузчиков не хватает.

– Ты это, Ульяна, я же того…

– Не того! Я тоже в кашеварки наймусь.

Баба Паня изумленными глазами поглядела на дочь. Вроде бы даже всхлипнуть собралась. Но пересилила себя, проговорила со строгостью в голосе:

– Только не передумайте, Улька!

Прихватив пропитание, родители Шурика удалились, не попрощавшись с сыном. Баба Паня подошла к Алексею и поклонилась ему.

Спустя примерно час во двор въехал уазик. Алексей вышел на крыльцо и увидел, что Капитолина стоит у открытых дверей сарая, а Игорь и Андрюха выгружают из машины мешки. Заметив Алексея, Капка подбежала к нему и затараторила:

– Купили муку, пшеницу и продукты, чтобы тут питаться. Еще Игорь купил огромный кусок брезента, грузовик накрыть можно. Сказал, что пригодится в тайге. За пшеном, рисом, сахаром, солью и прочим поедем следующими рейсами.

– А деды куда подевались?

– На Чулым пошли.

– Договаривай, Капитолина!

– Ну, бутылку с собой взяли.

– Без закуски?

– Банку консервов и хлеб прихватили. Сказали, к обеду вернутся. Вы их сильно не ругайте, я виновата: деньги им дала. Уж очень складно они торговались.

– Ладно, проехали.

Капка с облегчением перевела дух, вприпрыжку пустилась к уазику, вытянула с переднего сидения три набитых провизией пакета и понесла в дом. На крыльце она столкнулась с Шуриком, кинувшемся помогать Игорю с Андрюхой. Минуту спустя из дверей появилась баба Паня и укоризненно проговорила:

– Что же это такое, Лексей Николаич? Зачем на продукты тратились? Больше этого не делайте, в доме есть еда, – и вернулась к кухонным делам.

Диоген с Наумычем явились, как и обещали, к обеду. Оба были слегка навеселе. Диоген старался держаться подальше от Алексея. Наумыч же храбро приблизился вплотную и заговорщицки произнес:

– Мы с Диогеном плоскодонку присмотрели со стареньким мотором. Ее просмолить, и будет, как новая. Хозяйка почти задарма ее отдает, за полторы тысячи всего. Мужик у нее прошлым годом помер, ей лодка ни к чему. Нам же сгодится для рыбалки.