Загорелась большая операционная лампа, яркий свет резко обрисовал неподвижное распростертое тело старухи, все в морщинах, в голубых венозных сосудах; четкие холодные грани хромированных инструментов, резиновую кислородную трубку и кардиограф, отмечавший биение старухиного сердца. Игорь почувствовал, что потеет; тронул лоб и отдернул руку: на ней была резиновая перчатка. Игорь посмотрел на Марту и поднял брови. Видны были только ее большие черные глаза и прядь волос, выбившаяся из-под белой шапочки и наискосок упавшая на лоб. Ее нос и губы были закрыты маской. Она взяла пинцетом вату и вытерла капельки пота на его лбу. Он поблагодарил кивком. «Начали?» — услышал он приглушенный звук ее голоса. И снова кивнул. Посмотрел на небольшой фиолетовый четырехугольник, обозначавший то место на теле старухи, где был желчный пузырь: операционное поле, намазанное йодом, приковывало к себе все его внимание; это была его первая операция в больнице, куда он попал после сдачи госэкзаменов. Игорь распрямил пальцы, чувствуя, что они слегка дрожат. Но надо же начинать...

— Скальпель, — сказал он глуховатым, севшим голосом.

Марта подала скальпель. Он взглянул на лезвие: оно отражало свет лампы, превращая его в цветовую гамму; сквозь перчатки чувствовался успокаивающий, безразличный холодок металла. С минуту он смотрел на скальпель, потом на высохшую, сморщенную кожу; покосился на Марту: увидел безучастные, равнодушные глаза. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга; он окинул быстрым взглядом ее стройную, высокую фигуру и вновь взглянул на фиолетовый четырехугольник. «Какая разница, — мелькнула мысль. — Две женские фигуры... — Провел пальцем по животу и паху старухи. — Отметины времени, — подумал он. — Часы, дни, годы. Хотел бы я вот так коснуться живота Марты...» Он снова глянул на нее. Марта следила за кардиографом. Мягким движением ввел Игорь скальпель в тело и провел разрез. Кожа расходилась, из раны выступили мелкие капли бледной крови. Он вынул скальпель, полюбовался надрезом, как художник — первым мазком. Ассистент по другую сторону стола пинцетом оттянул кожу. Игорь вновь вложил лезвие в рану и прошелся по слою жира, потом третьим движением рассек красную, стянувшуюся соединительную ткань. Тело раскрылось. Игорь увидел пульсирующее, темное, влажное отверстие, из которого поднимался запах теплой крови и внутренностей. Ему трудно было сосредоточиться; он все смотрел на красную обнаженную полость тела, жившую движением миллионов клеточек. Невольно вспомнились лекции: Игорь выискивал в памяти все, что знал о функции желчного пузыря, думал о том, как сложен и хрупок человеческий организм, о совершенстве взаимосвязей, о логике, по которой природа создавала человека; человек даже и не заслуживает этого. Его размышления прервал ассистент, прикоснувшись к локтю: в чем дело, коллега? Забыли об операции? Игорь оглянулся: за очками ассистента — маленькие, мышиные глазки; озлобленный стареющий тип — будет ассистентом до конца жизни.

— Сейчас, — пробормотал Игорь, — сейчас начну.

Улыбнулся через силу и тут же понял, что под маской никто не видит его улыбку.

На желчном пузыре образовались камни, сам пузырь оброс комками жира. Легкими, нервными движениями Игорь принялся удалять жир. Надо было сосредоточиться, как начинающему шоферу. Он думал о движениях своих пальцев, о направлении и глубине погружения скальпеля, о действиях ассистента. До сих пор он бесчисленное количество раз резал трупы в университетской больнице; вначале с отвращением и чувством тошноты, потом с интересом, а под конец с полным безразличием. Но и тогда ему нужно было время, чтобы сосредоточиться: он не мог не думать о несчастных, которые мертвыми глазами смотрели на побеленные стены морга. Сейчас же Игорь оперировал живого человека; вскоре его внимание целиком занял желчный пузырь. Игорь был похож на ремесленника, ловкими руками делающего надежные вещи. Пришло ощущение, которое являлось всегда, когда дело ладилось: уверенность в собственной ловкости. Он перестал потеть, пальцы задвигались точно и четко. Он отдавал краткие, отрывочные приказы, протягивал руку за инструментом, следил глазами за приборами. Он обрел веру в себя. Посмотрел на Марту, и это уже был не растерянный взгляд, а немного вызывающий, победный, чуть ли не дерзкий. Он знал, что Марта улыбается. Удалив комья жира, Игорь нащупал камни. Его слегка озадачила их величина. Когда он ставил диагноз перед операцией, то предвидел, что она будет сложной. Он сказал об этом главному врачу.

— Вот мы вас и испытаем, коллега, — решил тогда главный.

Игорь запротестовал: после операции могли быть осложнения, а он, в конце концов, только новичок. Он знал, что когда-то должен начать, но рассчитывал на более простую операцию, скажем, аппендикса.

— На легких задачах людей не вырастишь, — возразил главный врач, тоже хирург. — Будете оперировать.

И вот Игорь оперирует. Камень оказался нетипично большим. Приходилось действовать очень осторожно, чтобы не повредить стенки желчного пузыря. На секунду он прервал операцию, выпрямился и перевел дух. Марта обошла стол, взяла вату и вытерла ему лоб, хотя он был совершенно сухим. Игорь благодарно глянул на нее и снова склонился над старушкой, осторожно, миллиметр за миллиметром, продвигая нож по краям камня. Он чувствовал, что все неотрывно смотрят в раскрытую полость и на его белые окровавленные пальцы. На мгновение Игоря охватил страх, но только на мгновение. Он нажал скальпелем и выдавил камень, подхватил рукой и положил на белую простыню рядом со старухой. Камень действительно был необычной величины; его зеленовато-желтая поверхность была обрызгана кровью. Игорю показалось, что Марта облегченно вздохнула. Ассистент хотел было выбросить камень, но Игорь остановил его. «Сохраню как сувенир, — подумал он. — Ведь операция-то серьезная. И камень большой, с кулак».

Ассистент положил камень обратно — Игорь был уверен, что он усмехнулся. Надо было продолжать операцию; осталось еще несколько мелких камней. Теперь Игорь резал уже спокойно, почти не думая; только иногда он поднимал голову, чтобы взглянуть на кардиограф или на анестезиолога, стоявшего возле кислородного аппарата. Один за другим выкладывал Игорь камни на стол, пока не вычистил весь пузырь; операция кончилась. Оставалось зашить рану и увезти пациентку в палату. Игорь свое дело сделал и теперь смотрел, как ассистент накладывает швы. Все было в порядке. Марта собирала грязные инструменты, сестра с ассистентом положили старуху на каталку и увезли из операционной. Игорь стянул перчатки и маску, сунул руки под струю воды. Они остались с Мартой вдвоем. Он взял камень и показал ей:

— Смотрите. Прямо с кулак.

Она улыбнулась.

— Какой же кулак? Не больше грецкого ореха. Поздравляю. У вас ловкие пальцы.

Она протянула ему руку. Игорь взял ее — рука Марты была узкая, влажная — и не отпускал, пока Марта не высвободила ее легким движением.

«Хорошее начало», — подумал он и завернул камень в целлофан, сунул его в карман и вышел в длинный холодный коридор с двумя рядами белых дверей. На скамьях вдоль стены сидели пациенты, пахло лекарствами, дезинфицированными бинтами и прокипяченными шприцами. То тут, то там открывались двери, и сестры вызывали больных. Стояла тишина, только за одной дверью кто-то тихонько стонал. Игорь сунул руки в карманы халата и пошел к своему кабинету. Со стула перед дверью кабинета встал старичок и легонько потянул Игоря за рукав. Игорь удивленно остановился; у старичка были голубые глазки и широкое загорелое лицо в мелких морщинах, седые усики и толстый нос; лицо его было маленьким, добреньким и покорным.

— Я — Столарик, пан доктор, — сказал он. Наступила пауза.

— Столарик, — повторил старичок.

Игорь недоуменно улыбнулся.

— Добрый день, пан Столарик. Что вы хотите?

Старичок потянулся к нему, будто хотел сказать что-то по секрету.

— Столарик я, — все твердил он, кивая даже после того, как замолчал. Игорь не знал его.