Дернул головой: ну и боль! Застонал.

– Тяжко, алкоголик? – подскочила, ухмыляется.

– Не кричи! И так голова раскалывается! На кладбище у Вовки был.

– Да? А привел домой Кирюха. Сам на рогах.

– У-у. Молчи или убей!

– Может, выпить хочешь? Или поесть?

– Грешно смеяться.

– Ладно, думаешь, я не человек?

«Странно, – подумал про себя Леха, – о чем баба грохочет?»

Маринка стопаря несет:

– Лечись, несчастный!

Рука ходит, но умудрился до капли влить в дрожащий рот. Лег на спину, прислушался к организму. Полегчало.

– Ну, как?

Шевельнул плечами: добавить бы.

– Вставай, мужик! Яйцо съешь хотя бы.

Поднялся, семейники дергая, босым к столу: чудеса! Глазунья, а рядом еще стопарик. Все-таки Маринка жена с понятием!

– От, молодца!

Уселся за стол, а жена с угла примостилась, глядит, как Леха уписывает завтрак под водочку, не налюбуется.

– Валя сказала вчера про вашу поездку. Леша, как же так?

– Маринка, самое гиблое место безродным выделили. Не представляешь: кресты вкривь-вкось старые, новые, а какие и вовсе сгнили, что номеров не видать, ломаные крестики валяются повсюду. Идешь мимо, они шагают следом, – он испуганно посмотрел на окно, перекрестился, заплакал.

Заплакала и Маринка, по-женски всхлипывая, утирая слезы мужским носовым платком. Достала второй стопарь, налила себе и мужу:

– Помянем, Леша, дружка твоего. Неплохой был мужик, добрый, совестливый.

Алексей придвинул жене свою тарелку:

– Закусывай. А я сейчас колбаски порубаю. Надо, милая, Вовку как следует помянуть. Виноваты все мы перед ним. Не отстояли у бюрократов!

Хлопнула калитка.

– Не иначе, дед Гриша! Вот у кого нюх.

– Маленькие выпить надо за Вованю.

Все-таки получились поминки. Пришел Серега с Эммой, трезвый, чисто выбритый, Кирюха полупьяный, Валентина принесла кутью и выпивку. Далеко за полдень появился Режиссер, который принес холодец и целый литр горькой.

Но Режиссера Алексей уже не помнил: Серега с Маринкой уложили его, пьяного и несчастного, спать. Сам он не знал, что спит, его бой с бюрократами продолжался. Маринка пила мало, то и дело ходила смотреть на мужа, трогала его волосы, качала головой, словно не веря, что муж рядом, что спит пьяный. Теперь она узнала настоящую любовь и жалость. И еще она поняла, что Леха будет пить долго, а она утром всегда поднесет стопку. А когда муж перестанет пить, начнется новая жизнь, потому что сегодня вдруг все изменилось. Она поправила белую прядь на лбу мужа: какие же мы стали старые!

– Хозяйка! Да куда ты запропала?

– Иду, иду!

Притопывая валенками на морозе, Махай досадливо шмыгал носом: «Ох, уж эти „новые“, когда приедут неизвестно, а дежурь через сутки. Ведь вот какая незадача, да и выпить хочется. Маленькая неделю снится. А что там выходные: всего день, шибко не разгуляешься!»

Тяжкий вздох вырвался из его груди. Ровно месяц назад стукнуло 68, только возраста не ощущалось. Был он высокий, сухой и кряжистый, белый, как лунь. Махай напряг мышцы рук – вот она, силушка, под тулупом играет!

Зимы в деревне были скучными, холодными; сельчане больше по хатам сидели. То ли дело весной: солнышко пригреет, скворушки станут пары искать, и скворечники обустраивать. А деревенские из домов на улицу повалят: кумушки по две, да по три кучками собьются, ну языками чесать про хвори, огороды, и невесткам косточки мыть. Хозяева из «новых» станут наведываться на выходные компаниями – им тут и шашлыки, и банька с веничком.

После баньки рассядутся в гостиной с заморскими напитками ─ висками-джинами (ничего хорошего, чистый самогон, но из красивых бутылок), тут и деду перепадет.

Не то, что бы Махай не мог себе купить вожделенной выпивки, платили ему хорошо, но по крестьянской своей бережливости дед откладывал на «черный день». К тому же, кто он такой, чтобы тратиться на баловство себе. Вы думали, Махай жмот? Ничего подобного. Случится, найдет на него, так – Эх, ма! Один раз живем! – пойдет он тратить деньги; подарков накупит жене, детям (сыну и дочери) и внучат не обделит. Дети с внуками живут в городе, но не забывают, приезжают проведать стариков. Славные у них дети, правда, славные, Вот и соседка иной раз скажет: «Хорошие дети у тебя, Махай».

Вообще-то зовут его не Махай, а Илья, но смолоду пристала к нему эта кличка, так и зовут все Махаем, а настоящее имя забыли. А почему Махай? Тут своя история.

Почитай, годов сорок минуло. Жил в деревне один чудак, местный лесник, зверушек нянчил, словно деток малых: домой тащил кошек, собак бездомных, даже совенка брошенного из лесу приветил. В ту пору сынок в школу ходил, с утра до вечера стих учил про деда Мазая с зайцами – бубнил, хоть из дому беги.

Илья, тогда еще молодой, глупый, возьми и брякни:

– Леха, ты чисто Дед Махай со зверушками!

И ведь как сказал! Важно так, гордо. Уверен был, что убьет егеря интеллектом.

А тот его на смех поднял:

– Ну, – говорит, – и грамотей. Сам ты и есть Дед Махай.

Вот конфуз!

И стал Илья смолоду дедом, да еще Махаем. Теперь так привык, что назови Ильей, не откликнется. Небось помрет, крест поставят и напишут: Здесь лежит Махай, пускай земля ему будет пухом!.

Вы думаете, ему обидно? Да, нисколечко, ведь это любя. Уважают его в деревне, не то, что некоторых.

К примеру, живет «в концах» Валерьян, старый, ровно пень гнилой, и никто не вздохнет о нем, хоть он помри. Потому, что живет он «ни рыба, ни мясо», абсолютный ноль, сыч бездушный с замороженным сердцем. Не любят Валерьяна на селе: жена и та ушла, потому, что лучше одной, чем с «пустым холодильником» серые дни считать. А к Махаю люди тянутся, потому что мужик он душевный и совестливый. Например, соседке поможет и забор поправить, и другую какую тяжелую работу сделать, ведь одна она, как «одинокая гармонь».

Теперешнее поколение сразу начнет ухмыляться: мол, не просто так дед к бобылке захаживает. Только на деревне знают, что Махай не такой, что он настоящий – верный и добрый. Всю жизнь душа в душу с Аринушкой. Дед смахнул рукавицей слезу:

– Ну и мороз, слезы из глаз вышибает.

Да нет, он не плачет. Только…

Вспомнил жену и расстроился. Уже второй год занемогла, сердешная. Страшно подумать, что оставит она его первая, и будет один, как палец корявый, да какой там палец, сучок засохший. Спаси, боже праведный. Есть сказки про исполнение желаний. У него одно желание, жила бы Аринушка.

Когда-то дочка пытала его про любовь, настоящую, как в кино. Тогда он лишь плечами пожал:

– Настоящая любовь в том, чтобы беречь друг друга. Жалеть.

Но дочка не унималась:

– Вот ты, отец, с юных лет живешь с мамой, тихо и гладко у вас. А любовь – это буря, безумство. Заботы, быт – такая скука… Неужели ты не совершал необыкновенных поступков ради возлюбленной? Хоть в школе?

Дед улыбнулся, вспоминая разговор с дочерью, и призадумался: Безумства? … Интересно, считается ли безумством его тот поступок? Что сказала бы дочка?

Давненько это было. Случился приступ аппендицита, попал Илья в больницу. Доктор там молодой, очень строгий. Сразу после операции заволновался Илья, скоро ли домой отпустят. А доктор сердито нахмурился:

– Вы, молодой человек, только из операционной, так что лежите не задавайте глупых вопросов. А когда выписывать, мы уж сами решим.

Прошел день, потом ночь, а сон не идет, в голове беспокойство о жене. Время тянется, словно резина. Утром доктор пришел, осмотрел его и сказал, что все идет как надо. А к ночи совсем тошно стало. Грустно, хоть плачь.

Выглянул в коридор – дежурная медсестра дремлет, положив руки на стол. Больше – никого! Еле дыша, прокрался мимо, осторожно спустился по лестнице. Тихо! С колотящимся сердцем, отодвинул засов, толкнул дверь, и вышел на улицу, как был, в пижаме, хорошо не зима.