– А, гости, – произнёс он, улыбаясь, видно было, что для него они были сюрпризом. – А мы тут завтрак затеяли. Садитесь к столу. Я по осени припасов сделал, вот лягушек каких жирных насушил. Очень хорошая еда для энергии, ему сейчас побольше такой еды надо. Да и вам полезно будет, ведь, поди, не ели ещё сегодня ничего? Ну, попробуйте, чуть-чуть.

Лицо Сани было невозмутимо, даже когда вошли взрослые, он лишь глянул на них своим пронзительным взглядом и продолжил трапезу. Красные пятна обмороженных щёк лоснились от какой-то китайской мази, и чувствовал он себя явно не плохо, будто и не умирал вчера вовсе. Что происходило в этом доме ночью, так и осталось для всех секретом. Чем оживил Зен ребёнка, и помирал ли тот в действительности, или просто примерз сознанием, сейчас уже трудно сказать. Что-то китаец мудрёное объяснял про его сердце, которое посчитали остывшим. Будто оно на самом деле билось, но как у лягушонка, раз в три минуты. Вот почему ему и следует есть сейчас лягушачье мясо. Народ так ничего и не уяснил, но понял, что лучше и не лезть в это дело, не их оно понимания, и науки сюда с логиками лучше не привлекать. Антонина лишь ляпнула от изумления что-то типа: «Да он колдун шаманский». На что китаец ответил, что он тут ни при чём, что есть Силы у Природы, и Знания, которые сейчас уже позабыты людьми, и фокусов тут никаких быть не может, всё просто и объяснимо, только объяснения эти сути им не раскроют, ибо не все готовы их воспринять. Надо просто верить и любить Жизнь, и тогда она отвечает взаимностью. Он ещё много говорил диковинного, что сердцем чувствовалось, но в понимание не складывалось. Однако радости объяснения не сильно надобны, посему никто и не докапывался до истины всех китайских загадок. Да и в чём она, истина? Вот сидит Саня, живой и здоровый, вот в этом и истина. А уж какая она, Бог её ведает.

Саня доел шаманское блюдо, оставив на тарелке гору костей, похожих на воробьиные, как будто тут пировали коты. Икнул и сказал:

– Вкусно.

Антонина никак не прореагировала, видимо, оторопь её ещё не прошла. А Сергей обалдел ещё более, но никак не мог понять, чему же он опять удивляется. И тут его вдруг прошибло: Боже, так он же говорит! Первое и пока единственное, услышанное им сыновье слово, впечатлило его не меньше, чем безмятежный вид живого ребёнка, почившего намедни. Вот ведь как устроены мозги человеческие, одно удивление, воплотившись в открытие, меркнет перед новым, не менее значимым. Хотя, что может быть значимее вида здорового и безмятежного ребёнка, твоего сына? Мысли стали метаться в отцовской голове, одна из них показалась ему совсем странной и даже неуместной: как же теперь он представит это событие матери, а не сойдёт ли от такого Мария с ума?

Но Мария не помутилась рассудком, она восприняла известие более чем спокойно, будто бы догадывалась обо всём и лишь ждала подтверждения. А может, сон ей какой привиделся в прошедшую ночь. Она взяла Санька на руки, и, обессиленная, опустилась на стул, произнеся лишь:

– Ну вот, Бог тебя хранит… то ли у тебя ещё впереди будет… Бог тебя храни, – и одинокая слеза скатилась из правого глаза.

Саня даже не простыл после этой коллизии. Обмороженные щёки ещё какое-то время светились красными пятнами. Но и эти следы случившегося быстро стёрлись с его лица. Люди, поняв, что он не немой теперь, старались заговорить с ним при встрече. Но ответной реакции не все дожидались. Отвечал он коротко и односложно, как будто бы что-то не договаривал или желал, чтобы от него отстали с расспросами. Постепенно истинная история его возрождения обрастала новыми слухами и удивительными подробностями, коих и не было вовсе. Однако суть оставалась прежней и единственной. И заключалась она в следующем, как сформулировал её Тимофей, старый охотник, которому приписывали потомственность аж от Ермака по отцовской линии: «Жив ребёнок, и слава Богу, и благодарите его», а кого благодарить и не уточнил вовсе: Бога ли, или ребёнка за жизнь эту. Видимо, и того и другого, как понял народ, а заодно, и китайца пришлого, чьими руками тот процесс божий делался.

Подрастал Саня, в школу его определили рано, на следующий год, с шести лет, так как проситься он туда начал, и к знаниям у него тяга проявилась. Читать взялся как раз через неделю после своего «возвращения с того света». Хотя грамоте его к тому моменту никто учить не начинал. Просто взял у матери книгу из сундука и выбрал-то самую толстую, хрестоматию по внеклассному чтению для старших классов 1954 года издания. Сидел над ней часами, морща лоб, водя пальцем по странице и шевеля губами. Мать вначале делала попытки расспросить, чего же он в ней нашёл интересного, но ребёнок опять становился как будто немым, или отвечал что-то типа: «Да так, про жизнь всякую…». Поняв, что не добьёшься от него подробного разъяснения, Мария прекратила приставания. Однако заметила вскоре, что увлечение мальчишкино перекинулось на книги, в которых приключения разные описаны, путешествия, а впоследствии, романтика пиратская. Стала она подобные книги из библиотеки сельской, что при клубе, приносить, да по соседям спрашивать. Подкладывала она их, как бы невзначай, на видное место, ибо, если прямо дать, так он не брал, из духа противоречия, что ли? Свои книги, из сундука, перечитал он быстро, хотя их там немало хранилось из материного наследства. Мать по девичьей фамилии Шульгиной была, фамилия та дворянская. В Сибирь Мария малолеткой попала, с родителями, в лихие тридцатые. Вначале от Советской власти послабление дворянам было. Но люди, кто поумнее, сообразили, что ненадолго то. Вот отец и подхватился с семьёй, подальше от центра и столиц. Уехали на Алтай, да ещё забрались в самую глушь, где их не знал никто, а расспрашивать тут не принято. Мать вскорости умерла от догнавшей её питерской чахотки, что в послереволюционные тяготы к ней прицепилась. Отец, погоревав, решил, что дочь растить надо с женской заботой и лаской, женился повторно. Но прожили они новой семьёй недолго, так как война подоспела. Ушёл отец на фронт добровольцем, в первые же дни, когда самая неразбериха пошла, видимо, чувствовал за собой долг какой-то перед отечеством, который и оплатить решил. Уж успел он это сделать или нет, только он о том знает, ибо сгинул во время отступления, где-то на болотах под Псковом. Мария к сорок третьему году совершеннолетней стала, и решила сиротливость свою упразднить, выйдя замуж за Сергея, молодого парня из местных. Бог им детей не сразу дал, первого родили аж через двенадцать лет после свадьбы, следом, через пять лет, второго. И вроде как решили на том остановиться, да мы-то предполагаем, а Бог нами располагает. Вот и появился в шестьдесят шестом на свет Саня, а дальнейшую историю вы уже познавать начали.

До того, как найти себя в религии, батюшка Григорий был военным и служил в российской армии. По молодости, проникшись романтикой золотых звёзд на погонах, наслушавшись патриотической пропаганды и героических рассказов про афганскую войну, в которой по возрасту принять участия не успел, он поступил в рязанское училище ВДВ. Окончив его с отличием, выпускник получил причитающиеся вожделенные лейтенантские звёздочки и повлёкшие за этим званием обязанности. Ему дали под начало взвод десантников и вчинили должностную инструкцию быть солдатам отцом-командиром, а также мамой, нянькой и старшим товарищем. По возрасту он ненамного превосходил своих подчинённых, но они прозвали его Папой. Уважали, значит, и с иерархий такое вполне сочеталось. Что часто бывает в армии – уважаемых командиров солдаты ассоциируют с родителем, так оно и понятно – настоящие ведь далеко, а очень хочется почувствовать защиту и опеку сильного и взрослого. Григорий вполне соответствовал этому прозвищу, коллеги-офицеры даже издевались над ним, называя пионервожатым, а не командиром боевого подразделения, удивляясь, как же его пацаны будут воевать, случись у них командировка в Чечню. Так продолжалось два года. В Чечню его не посылали, ибо считали ещё молодым и зелёным. Два этих года он усиленно отфильтровывал полученные во время учёбы знания и навыки, так как то, чему его учили, несколько отличалось от того, чем на деле оборачивалась повседневная, временами рутинная служба в полку. Теория – теорией, устав – уставом, а жизнь подкидывала ему ситуации, когда примерно на девяносто процентов того, что закладывалось в головы молодых курсантов, надо было наплевать и забыть. А десять процентов переоценить и приспособить для своей военной профессии. Но вот эти десять процентов из всей шелухи, отработанные до автоматизма, впитавшиеся на уровне инстинктов, и отличали в нём профессионала. А в конечном итоге, повышали шанс оставаться в живых там, где другим это было сделать сложнее. По истечении двухлетнего срока отцы-командиры решили, что молодой офицер уже созрел для более серьёзного дела, нежели торчать в полку, занимаясь со своими солдатами строевой подготовкой и полевыми учениями. Как говорят служивые люди – «было принято решение о создании» специального подразделения, командиром которого и назначили Гришу. Его подразделение относилось к элите войск специального назначения, основной задачей которого было ведение разведки, рейды по территориям, неподконтрольным федеральным войскам, поимка или уничтожение на этих территориях главарей чеченского сопротивления и прочая деятельность, мало освещаемая официальными средствами массового оповещения. Для этого Григория отправили ещё на полгода поучиться на своеобразные курсы повышения квалификации с углублённым изучением специфики профессиональных навыков и приёмов. Группу его укомплектовали солдатами-контрактниками, которых командир подбирал лично, ну, не без того, что одного человека ему всё-таки «спустили сверху», он был в звании прапорщика, как потом выяснилось, сын какого-то генерала, которого папа решил поучить жизни, отправив в «горячую точку». Несколько человек были уже «понюхавшие пороха» во время срочной службы, но не знакомые Григорию. Однако костяк составляли ребята из его подразделения-те, что служили срочную под его началом в полку. Группа прошла двухмесячный курс специальной подготовки, получила позывной «Сюрприз» и была отправлена в Чечню. Как показало время, позывной чётко соответствовал духу и стилю группы, в том смысле, как она действовала во время проведения операций. А командира прозвали Лаки, то есть «счастливчик», ибо за всё время службы на Кавказе он не потерял ни единого человека из группы, если не считать легкораненого-того самого прапорщика, сына генерала. А без работы его ребята не сидели. В самом начале он очень ответственно подошёл к выполнению своих профессиональных обязанностей, как-то даже с энтузиазмом и идейной подкованностью. Теоретически он чётко представлял, что есть «мы», которые во всём правы и делаем доброе дело, очищая мир от «них» – врагов человечества, экстремистов и террористов. Но на деле всё оказалось так «запущенно» и запутанно, что можно было «поехать крышей», если включать нормальную человеческую логику. Пытаясь поделить мир на добро и зло, на своих и чужих, как этому учили ещё со школы, он постоянно сталкивался с патологическими противоречиями. Иной раз, казалось бы, доброе дело, оказывалось полной отстойной фигнёй. А бесспорное зло оборачивалось пользой. Ему на всю жизнь запал в памяти случай, когда они возвращались с «задачи». Дорога шла через не очень дружественную территорию. По таким территориям принято было перемещаться колоннами, как впрочем, в то время и по всей Чечне. В относительной безопасности можно было чувствовать себя лишь на базах, окруженных несколькими кольцами обороны. БТР, который ребята ласково называли «сучкой», забрал их с условленной точки, и они расположились на броне. Его группа скорректировала по рации свои действия с командиром и присоединилась к следующей на базу колонне, став замыкающей её машиной. Колонна спешила, так как надо было успеть проскочить эту местность до заката, ибо в светлое время суток народ тут был вполне индифферентен к федералам, даже доброжелателен, а с наступлением сумерек происходили различные безобразия: то пропадали люди, лояльные к официальным властям, то находили обезображенные трупы представителей этих властей. Короче, нехорошее было место. До заката оставалось совсем немного времени. У Григория кончились сигареты, и у всей его группы также было хреново с куревом. Вот уже часов десять, с тех пор как им пришлось задержаться в горах на лишние сутки, они ничего не ели и не курили, лишь пили воду, которой было предостаточно, ибо Кавказ славится своими минеральными источниками и горными речками. А вот запасы продовольствия брали с собой по-минимуму, чтобы помещалось больше боекомплекта. Папа Лаки сказал водиле остановиться возле маленького магазина, передал по рации головной машине, чтобы не ждали, он их догонит. Командир колонны изругался на него и сказал, что ждать-то точно не будет, и что он бы на его месте лучше уж бросил курить, чем терять тут драгоценные минуты – солнце в горах садится быстро. Гриша с двумя ребятами вошли в лавку. Мальчишка, скучающий за прилавком, увидев их, подскочил на месте, и выпучив глаза, ломанулся через заднюю дверь вон из магазина. Они попытались его остановить, кричали вслед, что им нужны только сигареты и они очень спешат. Мальчишка исчез. Они, поглядывая то на часы, то на небо за окном, подождали ещё несколько минут. Потом взяли с полки за прилавком два блока «LM», оставили под огрызком яблока бумажные деньги, которые офицер предусмотрительно заныкал в маленький карманчик на «разгрузке», мелочь он не брал, так как она могла позвякивать при движении, выдавая присутствие группы врагу, и вышли на улицу. Дорога, по которой скрылась колонна, уходила немного вниз, в ущелье, и поворачивала направо, за гору, вдоль речки. Далее она выходила на широкое открытое место, окруженное горами, где река образовывала плёс, пересекала широкую воду по мостику, и оттуда было уже рукой подать до первого блокпоста, буквально пара-тройка километров. Ребята начали грузиться на бэтэр, воздух уже стал приобретать сиреневатый оттенок сумерек. Потянуло дымом, видимо, женщины в ауле начали готовить ужин. На землю опускался туман и, смешиваясь с дымом, образовывал в низинах над водой молочную муть, ухудшающую видимость. Надо было спешить вдогонку колонне. Вдруг из-за горы, куда скрылся её хвост, полыхнула оранжевая вспышка, и с задержкой в полсекунды раздался грохот взрыва, потом второго, третьего. Приглушенные телом горы и расстоянием, автоматные очереди казались сухим треском с вкраплениями басовых ноток работы крупнокалиберных пулемётов. Разведчикам стало ясно – там идёт бой, и, судя по всему, бой этот является, скорее, бойней – машины попали в засаду. Видимо, духи подорвали головные бронетранспортёры и грузовики, чтобы устроить затор. Далее, действуя по отработанной схеме, расстреляли задние машины, отчего колонна встала и превратилась в прекрасную обездвиженную мишень. Из зелёнки на склонах по ней заработали миномёты и крупнокалиберные пулемёты. На ходу, сообщив на базу по рации о происшествии, группа Григория рванула на подмогу. С воздуха помощи ждать не приходилось, вертушки не могли летать в темноте, да ещё в условиях горной местности, вертолётчикам необходимо видеть линию горизонта. По земле транспорт с базы успеет лишь забрать трупы. Положение было практически безвыходным для тех, кто сейчас находился под огнём. Ребята отдавали себе отчёт, что и от них восьмерых толку будет немного, разве что сработает эффект неожиданности появившегося откуда-то подразделения, и духи уйдут в горы, не добив всех. Разведчики на броне решили добраться до поворота, а далее ломанулись напрямую вверх, соскочив с брони у самой горы, туда, в лес, откуда расстреливалась колонна. Они оставили двух человек на транспортёре, и «сучка» на полной скорости пошла по дороге, поливая из пулемёта окрестности и создавая шум, отвлекающий нападавших. Скорее всего, чеченцы следили за колонной, но упустили момент, когда бэтэр разведчиков отстал, остановившись у магазина. Трусцой поднимаясь в гору, ребята заметили парнишку-продавца, бегущего вверх по склону уже возле самых зарослей. Видимо, он спешил сообщить духам о том, что с тыла к ним подходит группа спецназа. Они поспешили за ним, он кричал что-то на ходу в сторону зелёнки и размахивал руками. Вряд ли в шуме и азарте боя духи его слышали, но когда он приблизится, им всё станет ясно. Командиру не осталось другого выбора, он дал приказ снайперу «снять» подростка. Исполнявший в группе эту обязанность, Жак Бун, скинул с плеча «весло» с оптическим прицелом, встал на одно колено, прицелился, в чём не было большой сложности, ибо парень карабкался по склону прямо перед ними, на небольшом расстоянии, и не было бокового движения в сторону, когда целиться через оптику затруднительно. Жак нажал спусковой крючок. Звук выстрела, больше похожий на шлепок благодаря глушителю, не выдал присутствие разведчиков. Хотя в таком грохоте нужды в глушителе и не было. Пуля попала мальчишке между лопаток, разорвав позвоночник и вырвав грудную клетку. Тело, дёргаясь, сползало по склону, оставляя за собой широкий след из окровавленных камней, смешанных с вывалившимися внутренними органами. Перепрыгивая через останки чеченского ребёнка, Григорий разглядел на земле ещё бьющееся сердце, соединённое сосудами с печенью и кусками лёгких: «Прости меня, Господи, – подумал он. – Извини, братишка, по-другому я не мог, иначе вместо тебя тут будем лежать мы». Времени на сантименты не было, как не было его даже подумать, что делать с трупом парня, ведь инцидент будет расследоваться, понаедет куча этих упёртых наблюдателей из ОБСЕ, а им только дай повод, они цепляются к чему угодно, чтобы защитить «мирное население» от «произвола федеральных войск». А тут и цепляться не надо – труп ребёнка, застреленного российским снайпером, да ещё на удалении от места боевых действий. Это как минимум трибунал, со всеми вытекающими отсюда последствиями. И искать-то нечего: снайпер в составе разведгруппы, принимавший участие в боестолкновении, а рядом командир, давший приказ на уничтожение. Григорий придерживался принципа решать проблемы по мере их поступления, а главная проблема сейчас заключалась в «закрытии» этого тира, что работал прямо перед ними. «Уборкой» прилегающих территорий они займутся позже.