– Очень интересно.

– Ты думаешь, я просто выживший из ума старик. – Брови нахмурены, взгляд тяжелый. – Может, так и есть. Может, я сплю, и мне все это снится. Может, мы все снимся Белобогу. Или друг другу. Столько лет прошло… Знаешь, друг, память – она как разбавленный самогон. Самое главное вроде бы осталось, но остроту свою порастратило. А самое главное – в прошлом. Особенно для таких, как мы. – Снова широкий жест рукой. – Для тех, у кого ничего не осталось.

Вячеслав прислушивался к себе. Интуиция молчала, маленькая обезьянка тревоги, которая сидит в каждом из нас, спала. Старик по соседству излучал бесконечную печаль, но никак не опасность.

– Слушай, мы же даже не представились, – старик прервал свои путаные размышления и протянул руку. Шапка осталась лежать у него на бедре.

– Вячеслав, очень приятно.

Рукопожатие оказалось крепким.

– Люди так беспечны в обращении с именами. Я твою ошибку не повторю, Вячеслав. Запомни, имя – это власть. – Старик улыбнулся. – Ты можешь звать меня Старым. Звучит не очень, зато именно таким я себя чувствую.

– Хорошо. Старый значит Старый.

– Лучше не скажешь!

Помолчали.

– Знаешь, Вячеслав, вот сидишь ты тут рядом, – старик пнул кроссовкой камешек, взметнулась и начала оседать пыль, – и даже не представляешь, частью чего ты только что стал. Люди проживают свои жизни, заводят семьи, рожают детишек, а потом тихо умирают. Мало кто представляет, какая же сложная штука наш мир.

Вячеслав услышал мелодичный перезвон. Это где-то глубоко внутри забил маленький колокольчик восторга. В его бое – радость первооткрывателя; ощущение риска, приятно щекочущее нервы; ожидание Приключения, которое грезится после прочтения детской книжки. Возможно, так себя чувствовал Бильбо, когда в его жизнь ворвался Гендальф. Сравнение точное: солнечный весенний день, белобородый старик по имени Старый, только вместо уютной хоббичьей норы – психдиспансер, вместо трубки с хорошим табаком – дешевое пиво, вместо серой остроконечной шляпы – старая мятая шапка.

– Знаешь, как не хочется повторить свои ошибки? Умный учится на чужих ошибках, дурак – на своих. Видимо, я дурак. Да я и есть дурак, раз оказался здесь. Наверное, иногда самое правильное – сдаться и прекратить борьбу.

Снова пауза.

Старый внимательно посмотрел на Вячеслава.

– Вячеслав, я умираю. И не хочу этого. Сказать по правде, я ужасно этого боюсь. Когда только начинаешь жить, у тебя куча целей, куча желаний. Знаешь, это как по глупости набрать целую горку камней и нести ее. Потихоньку руки устают, ноги заплетаются, и с каждым неверным шагом камешки все падают и падают. Когда горка превращается в один-единственный камешек, бросаешь и его. Понимаешь, цель – вовсе не в камнях, цель – в движении. Но ты старый и дряхлый, а все продолжаешь плестись. Просто не знаешь, как быть иначе. Не знаешь, как перестать жить.

Вячеслав подумал, что никогда не видел людей, которые были бы так близки к смерти. Когда умер дедушка, он был десятилетним Славиком и о высоких материях не задумывался, просто не понимал, что происходит. Остальные бабушки и дедушки жили и умирали где-то далеко, за кулисами его жизни. Родители тоже умерли – как будто за кадром. Два неприятных факта – сначала папа, потом мама.

Слова старика тронули Вячеслава. Вячеслав прочитал много книг, посмотрел много фильмов, поэтому в его голове было много мыслей, взятых взаймы, много чужого опыта. Он не раз думал о смерти, но никогда – всерьез. Наверное, каждый человек до самой последней минуты думает, что все обойдется, что он все-таки бессмертен.

– Мне казалось, что давным-давно я победил смерть. Какой же я все-таки дурак! Старый дурак! Смерть можно обмануть. Можно дать ей взятку, чтобы отсрочить ее визит, потом еще одну и еще, но рано или поздно она все равно нагрянет. Однажды все мы умрем. Даже боги умирают. Только для людей смерть – это начало.

Долгая пауза.

– Но с тобой, Вячеслав, у меня есть надежда! И очень, очень большая надежда! – Старый ткнул Вячеслава пальцем в плечо.

Вячеслав удивленно посмотрел на Старого.

– Я могу попытаться объяснить тебе все, Вячеслав, – с жаром сказал он, – но ты не поверишь. Это будет пустая трата времени. Лучше я просто покажу тебе все. Позволь мне тебе все показать!

С неожиданным проворством Старый вскочил с места, схватил Вячеслава за волосы и со всей силы ударил коленом по лбу. Серая шапка соскользнула на землю. Бутылка пива, которую Вячеслав все еще сжимал в руке, выскользнула из разжавшейся ладони, с глухим стуком задела скамейку и, фонтанируя, упала в траву. Старый быстро наклонился, подобрал ее, сделал глубокий глоток и наотмашь ударил Вячеслава – жестом художника, нарушающего девственность чистого полотна. Вячеслав завалился набок, сполз со скамьи, утопая в экзотической смеси запахов крови и дрожжей. Старый ударил его ногой. Вячеслав повалился на спину. В голове – пусто, все произошло слишком быстро, инстинкт самосохранения не успел сработать. Старый опустился Вячеславу на грудь и несколько раз ударил кулаками по голове.

Вдруг что-то произошло. Вячеслав на секунду как будто бы увидел себя глазами Старого: безвольное тело на примятой траве, разбитое в кровь лицо. Вячеслав отстраненно подумал, что, возможно, это травма головы. Эта мысль принесла облегчение: скоро сознание потонет во тьме, и боль уйдет вместе с ним.

Но сознание не гасло. Что-то завертелось в голове Вячеслава: то он видел перед собой огромные кулаки Старого, стремительно приближающиеся и отдаляющиеся, то глазами Старого смотрел на собственное тело, распростертое в крови и стекле. Вячеслав сумел отстраненно заметить, что смена перспективы происходит, когда он моргает. Похоже на калейдоскоп.

Кулаки Старого будто бы уменьшились в размерах. Избиение продолжилось – так же, как и игра восприятия. На месте Старого возник маленький мальчик с длинными русыми волосами. Трансформация затронула и Вячеслава: он чувствовал себя мальчишкой – еще младше, чем тот, что его избивал. В голове Вячеслава слово повернули какой-то рычажок, и лавина чужих воспоминаний обрушилась на него. Казалось, что еще немного, и он сойдет с ума: собственное я тонуло в вихре незнакомых образов. Воспоминаний было так много, что они не помещались в голове.

Старый показал Вячеславу все, как и обещал. Ему было что показать.

Кулаки опускались и поднимались. Боль стала привычной и больше не жгла. Вкус крови на разбитых губах напоминал о сражениях и битвах, которые ждали впереди.

– Получай, сучий сын! Получай!

Мальчик сидел на груди своего младшего брата и нещадно лупил его маленькими кулачками. Вокруг мальчишек клубилась пыль; лицо младшего обезобразили грязь, слезы и кровь; лицо старшего взмокло от пота. Старший устал, но прекращать избиение не думал. Простая белая рубаха измялась, под мышками расплылись влажные пятна.

Поодаль стояла высокая красивая женщина в ярком платке, из-под которого змеилась толстая русая коса. Женщина была одета в богатое длинное платье, расшитое яркими цветами, и одобрительно смотрела на драку. Ее симпатии были на стороне победителя, она широко улыбалась.

Избитый маленький мальчик с трудом повернул голову и встретился с женщиной взглядом. Недобрая улыбка на ее лице придала ему сил. Несправедливость ситуации, отсутствие сочувствия озлобили мальчика, пробудили в нем яростное животное, что до поры дремлет в каждом. С диким криком он изогнулся всем телом, сбросил с себя брата, вскочил на ноги и со всех сил пнул его под ребра. Оглянулся по сторонам, схватил увесистый камень, наотмашь ударил им обидчика. Старший брат рухнул на землю, как подкошенный, из разбитого рта плеснула кровь, посыпались осколки зубов. Женщина закричала, но поздно: мальчик обеими руками поднял камень над головой и резко опустил его, вкладывая в удар боль, злобу и отчаяние. Голова брата треснула, как перезрелый арбуз. Во все стороны брызнул мозг, запачкал подол женщины, которая подбежала к месту драки.