Нина подняла голову с его груди с видом раздраженной усталости.

«Опять! – пробормотала она. – Ты опять начинаешь злиться!»

Он поцеловал ее.

«Нет, сладкая моя! Я буду таким нежным, как ты пожелаешь, пока ты любишь меня, как и я тебя. Пойдем, на этой аллее слишком холодно и влажно для тебя».

Моя жена – или мне стоит сказать, наша жена, ведь мы оба познали ее бесстрастные прелести – согласилась. Взявшись за руки и медленно шагая, они направились к дому. Вдруг они остановились.

«Ты слышишь соловьев?» – спросил Гуидо.

Слышать соловьев! А кто мог не слышать их пения? Потоки мелодии стекали с ветвей деревьев со всех сторон: чистые, сладкие, страстные переливы их пения достигали ушей, как звук маленьких золотых колокольчиков; прекрасные, нежные, вдохновленные Богом птицы выводили свои любовные трели так восторженно и просто. Любовные романы, не испорченные лицемерием, не тронутые преступлением, совсем другие и так сильно отличавшиеся от человеческих романов. Изящная поэтическая идиллия жизни и любви птиц – разве это не повод, чтобы низшие существа заклеймили нас позором? Ибо способны ли мы быть столь же верными своим клятвам, как жаворонок его спутнице? Можем ли наполнить такой же искренностью нашу благодарность солнечному свету, как это делает веселая малиновка, беспечно поющая и на зимнем снегу, и весенним утром, наполненным ароматами цветов? Нет, не можем! Наше существование – это всего лишь один долгий бессильный протест против Бога, наполненный жадным желанием одолеть друг друга в борьбе за фальшивую монету!

Нина прислушалась и вздрогнула, запахнув плотнее шаль на своих плечах.

«Я ненавижу их, – сказала она с отвращением, – их шум способен пронзить уши любого. И он был всегда так восторжен ими. Он любил напевать… Как там было?

Ее глубокий грудной голос слегка колебался в воздухе, соревнуясь с песнями самих соловьев. Она прервала мелодию с коротким смехом:

«Бедный Фабио! В его пении всегда звучала фальшивая нота. Идем, Гуидо!»

И они спокойно зашагали дальше, как будто их совесть была чиста, как будто возмездие никогда не могло бы настигнуть их, и ни малейшей тени ужасного возмездия не виднелось на небесах их украденного счастья! Я пристально смотрел, как они исчезали вдали, затем даже просунул голову между темными ветвями и следил за ними, пока последнее мерцание белой одежды моей жены не скрылось за плотной листвой. Они ушли и этой ночью больше не вернутся.

Я выпрыгнул из своего убежища, встал на том месте, где были они, и пытался смириться с той фактической правдой, свидетелем которой только что стал. Мой мозг закружился, пятна света свободно плавали в воздухе передо мной, луна казалась кроваво-красной, а твердая земля под ногами – неустойчивой. Я сомневался в том, что был жив, а не являл собой несчастного призрака собственного прошлого, обреченного вернуться из могилы, чтобы беспомощно наблюдать потерю и крушение всей радости дорогих сердцу вещей из прошлой жизни. Великолепная вселенная вокруг не казалась мне более руководимой Богом, ни величественным чудом, а казалась не более чем надутым пузырем пустоты, простым мячом, предназначенным, чтобы дьявол пинал его в пространстве! Какая польза теперь от мерцающих звезд, от этих величественных деревьев, от ароматных чаш, которые мы называем цветами – от всей поражающей взгляд Природы? Что толку от самого Бога, если даже Он не смог сохранить верность одной женщины?

Та, которую я любил, нежное существо, подобная ангелу невеста Христа, – кем оказалась? Существом ниже, чем животное, самой мерзкой негодяйкой, продающейся за деньги любому мужчине, осмеявшая и презревшая самое святое! И она была моей женой, матерью моего ребенка! Она собственноручно бросила этот ком грязи в свою душу, предпочла зло добру, охотно и радостно заклеймила себя позором, замарав честь.

Что же мне было теперь делать? Я мучился этим вопросом. Безучастно я глядел под ноги, возможно, какой-нибудь демон выпрыгнет из-под земли, чтобы дать мне ответ, который я искал? Что сделать с нею и с ним, моим бывшим другом, моим смеющимся предателем? Внезапно мои глаза остановились на упавших лепестках розы, на тех, что осыпались от грубых объятий Гуидо. Они лежали здесь, на дорожке с мягко загнутыми краями, как небольшие темно-красные раковины. Я наклонился и поднял их, положил на голую ладонь и смотрел. Они излучали сладкий аромат, я почти поцеловал их, но нет, нет, я не смог – слишком недавно они покоились на груди воплощения Лжи! Да, именно этим она и была! Ложью, живой, прекрасной, но проклятой ложью! «Пойдите и убейте ее!» – где я это слышал? Я мучительно напряг память и вспомнил, а затем решил, что старый несчастный барахольщик обладал большим мужеством, чем я. Он осуществил свою месть сразу, в то время как я, как дурак, упустил свой шанс. Да, но это еще не конец! Ведь есть много разных способов отомстить, нужно только выбрать лучший, самый удобный из них. Способ, который, прежде всего, причинит самые длинные, самые жестокие муки тем, кто надругался над моей честью. Было бы очень сладко уничтожить грех сразу, еще в процессе его совершения, но тогда граф Романи должен был бы превратиться в убийцу в глазах людей? Нет, не так. Должны быть и другие пути, ведущие к тому же финалу.

Я медленно опустился на ствол поваленного дерева, все еще держа лепестки в руке. В моих ушах нарастал шум, рот исполнился кровавым привкусом, губы пересохли в горящей лихорадке. «Рыбак с белыми волосами». Им я и был! Король сказал так. Механически я смотрел вниз, на одежду, которую носил, – бывшую собственность самоубийцы. «Он был дураком, – сказал торговец, – он убил сам себя».

Без сомнений, он был дураком. Я не последую его примеру, по крайней мере, не сейчас. Сначала я кое-что сделаю, кое-что, что я обязан сделать, если только найду способ. Да, я выполню это быстро, решительно, безжалостно! Мои мысли путались, как у человека в бреду; аромат лепестков розы, которые я держал, вызывал отвращение, но я все же не выбросил их, а решил сохранить, как напоминание об их объятиях! Я нащупал свой кошелек, открыл его и аккуратно сложил внутрь засыхающие красные лепестки.

Засунув кошелек обратно в карман, я вспомнил о заполненных золотом мешочках и о драгоценностях, которые я принес для нее. Мои приключения в склепе вновь всплыли в памяти, и я улыбнулся той страшной борьбе, которую выдержал ради жизни и свободы. Жизнь и свобода! Зачем они мне были теперь нужны, кроме одной только мести? Ведь меня никто не ждал, мое место на земле было занято, а все состояние перешло в руки моей жены в соответствии с моим собственным завещанием, которым она не преминет воспользоваться. Однако у меня оставались еще бандитские сокровища, коих было достаточно, чтобы обеспечить любому человеку безбедное существование до конца дней. Когда я подумал об этом, то некое грустное удовлетворение пробежало по моим венам. Деньги! На них можно осуществить любые планы – за золото покупается даже месть. Но какая?

То, что искал я, должно быть совершенным, полным, неотступным. Я глубоко задумался. Ночной ветер дул со стороны моря, листья качающихся деревьев загадочно перешептывались, соловьи пели неустанно и сладко, и луна, как круглый щит воинственного ангела, ярко сияла на фоне темно-синего неба. Не замечая времени, я сидел, не двигаясь, потерянный в своих мыслях. «В его пении всегда звучала фальшивая нота», – так она сказала, смеясь своим столь же холодным и острым смехом, как прикосновение стали. И она была права, во имя величественных Небес! Действительно была фальшивая нота, противно режущая слух, и не столько нота, сколько вся музыка самой жизни. Нечто внутри нас живет и выстраивается в соответствии с нашими заслугами в простую или величественную гармонию. Но если только раз позволить подобной метеору женской улыбке, женскому прикосновению, женской лжи вмешаться в ее внутреннее напряжение, то все! Фальшивая нота прозвучала, появляется диссонанс, и Сам Бог, великий Композитор, ничего уже не может поделать с этой жизнью, чтобы восстановить спокойное течение мелодии прежних безоблачных дней! Это я познал, и это все должны узнать заранее, еще до того, как вы и ваше горе состаритесь вместе.