Я засмеялся и дал ему франк. Он быстро сунул его в карман и мигнул глазами.

«А я думал, что у вас за душой и франка не найдется, – он кивнул с честностью, столь редкой среди неаполитанцев, – но святые небеса возместят вам это, не сомневайтесь!»

«Я в этом уверен! – сказал я весело. – До свидания, мой друг! Желаю вам успеха и благоволения святой Покровительницы!»

На это пожелание, бывшее, как я знал, общепринятым среди всех сицилийских моряков, добрый Пьетро ответил с любезной сердечностью, пожелав мне удачи в следующем плавании, и вновь вернулся к полировке стаканов. А я провел оставшуюся часть дня, прогуливаясь по немноголюдным улицам города, нетерпеливо ожидая заката, который, как широкое знамя победы, должен был стать сигналом моего безопасного возвращения к любви и счастью.

Наконец он настал, этот благословенный долгожданный вечер. Мягкий бриз дул, охлаждая раскаленный воздух после дневного зноя, и приносил с собой ароматы тысячи цветов. Небо окрасилось предзакатными красками, безмолвный как зеркало залив отражал все великолепие цветов с невероятным блеском, который удваивал их очарование. Каждая капля крови во мне горела страстным нетерпением, но я все еще сдерживал себя. Я ждал, пока солнце опустится в зеркальные воды, пока его великолепный румянец, сопровождающий закат, не побледнеет в те тусклые эфирные оттенки, которые походят на тонкие драпировки, спадающие с ангельских крыльев. Я ждал, пока желтый круг полной луны не поднимется неспешно из-за края горизонта – и, наконец, неспособный более удерживать себя, я направился хорошо известной мне дорогой, восходящей к Вилле Романи.

Мое сердце бешено колотилось, руки и ноги дрожали от волнения, шаги были нетерпеливыми и поспешными, – никогда этот путь не казался мне таким длинным. Наконец я достиг больших ворот – они были заперты на замок – рельефные львы рассмотрели меня с оскалом. Я слышал плеск и звучание фонтанов во дворе, ароматы роз наполняли каждый мой вздох. Наконец-то я дома! Я улыбнулся, все мое тело дрожало в предвкушении и предвосхищении. Однако я не собирался входить через главные ворота, я лишь довольствовался одним долгим любящим взглядом и затем свернул влево, где были ворота поменьше, ведущие на аллею из дубов и сосен, перемежающихся апельсиновыми деревьями.

Это была моя любимая дорога, отчасти благодаря ее приятной тенистости даже в самый жаркий полдень, а отчасти оттого, что ею редко пользовались другие члены нашего домашнего хозяйства. Гуидо иногда прогуливался со мной там, но чаще я был один, и я любил шагать в тени деревьев, увлекшись чтением какой-нибудь любимой книги или предаваясь восхитительному безделью, погрузившись в собственные мечты. Дорожка огибала виллу по кругу и заканчивалась у ее дальнего крыла. Ступив на нее, я надеялся осторожно приблизиться к дому и там тихонько переговорить с Ассунтой – няней, которая ухаживала за маленькой Стелой и которая также была старой проверенной слугой, на чьих руках моя мать испустила свой последний вздох.

Темные деревья торжественно шелестели, когда я быстро, но мягко ступал по знакомой, поросшей мхом тропе. Вокруг было очень тихо, лишь иногда соловьи разражались переливающимися мелодиями, а затем вдруг затихали, как будто благоговея перед тенями тяжелых сплетающихся ветвей, через которые лунный свет мерцал, рисуя странные и фантастические образы на земле. Облако светлячков отделилось от зарослей лавра и искрилось в воздухе, как драгоценные камни из короны королевы. Нежные ароматы витали в воздухе вокруг, исходящие от апельсиновых деревьев и покачивающихся ветвей белого жасмина.

Я поспешил вперед; мое настроение поднималось по мере приближения к дому. Я был полон сладкого ожидания и томительной тоски, я очень хотел сжать свою любимую Нину в объятиях, встретить прекрасный сияющий взгляд ее нежных глаз. Я спешил крепко пожать руку Гуидо. А что касается Стелы, я знал, что дочка будет в постели в этот час, но, тем не менее, я думал, что ее стоит разбудить ради того, чтобы она увидела меня. Я чувствовал, что мое счастье будет неполным, пока я не поцелую ее маленькое ангельское личико и не приласкаю завитки ее золотых волос.

Но, тише, что это мне послышалось? Я остановил свой быстрый шаг, словно меня удерживала чья-то невидимая рука, и стал напряженно вслушиваться. Этот звук разве не был похож на подрагивающий раскат веселого сладкого смеха? Дрожь потрясла меня с головы до пят. Это был смех моей жены, я отлично знал его серебристый перезвон. Мое сердце похолодело, и я замер в нерешительности. Как могла она так весело смеяться, считая меня погибшим, мертвым и потерянным для нее навсегда. Внезапно я заметил мелькание белой одежды среди деревьев и, повинуясь некоему импульсу, мягко отступил в сторону, скрываясь позади плотной стены листвы, через которую мог видеть все, оставаясь при этом незамеченным.

Четкий смех еще раз прозвучал в тишине, и его звон пронзил мой разум, как острый меч! Она была счастлива, даже весела, она блуждала здесь в лунном свете с радостным сердцем, в то время как я ожидал найти ее взаперти нашей комнаты или стоящей на коленях в часовне перед образом Святой Долороссы, в слезах молящейся об упокоении моей души. Да, я ждал именно этого, ведь мы, мужчины – такие глупцы, когда влюблены! Внезапно ужасная мысль поразила меня. Может, она сошла с ума? Могло ли горе и внезапность моей смерти настолько поразить ее нежный разум? Она бродила о, бедное дитя, как Офелия, не зная, куда направляется, а ее очевидная веселость была на самом деле фантазией воспаленного мозга? Я задрожал от этой мысли и стал всматриваться с тревогой сквозь немного раздвинутые ветви.

Две фигуры медленно приближались: моя жена и мой друг, Гуидо Феррари. Ничего странного, скорее наоборот, все так и должно быть, ведь Гуидо для меня почти как родной брат. Он просто обязан был всеми силами успокоить и поддержать Нину. Но что я вижу? Правильно ли я понимаю, что она просто опирается на его руку, тесно прижимаясь, чтобы не упасть, или… О Боже!

Мучительный крик боли едва не сорвался с моих губ! Отчего я не умер? Лучше бы я вообще не выбирался из того гроба, в котором так мирно покоился! Все ужасы смерти и пережитые страдания в склепе казались мне теперь ничтожным пустяком в сравнении с кошмаром, который открывался моим глазам! Память об этом по сей день терзает мой разум неугасимым пламенем, и моя рука непроизвольно сжимается в тщетной попытке прогнать прочь всю яростную горечь того момента. Я не представляю, каким усилием воли мне удалось обуздать ту убийственную свирепость, которая зародилась внутри меня тогда, как я заставил себя оставаться безмолвным и неподвижным в своем убежище. Однако мне это удалось. Я напряженно ожидал продолжения этой несчастной комедии и молча наблюдал свое предательство! Моя честь получила смертельный удар от тех двух человек, которым я доверял больше всех на свете, и все же я не выдал себя.

Они – Гуидо Феррари и моя жена – подошли так близко к моему убежищу, что я мог заметить каждый жест и расслышать каждое сказанное ими слово. Парочка остановилась буквально в трех шагах: его рука обнимала ее за талию, а она небрежно держала его за шею, положив голову на плечо. Именно так эта женщина тысячу раз прогуливалась и со мной! Она была одета во все белое, за исключением одного пятна насыщенного цвета около ее сердца – красной, как кровь, розы. Она крепилась алмазной булавкой, которая ярко сверкала в лунном свете. Дикая мысль пришла мне в голову: вместо этой розы там должна была быть настоящая кровь, а вместо серебряной булавки – добротная сталь острого кинжала! Но так как у меня не было оружия, то я просто стоял и молча смотрел на нее сухими глазами. Она выглядела великолепно, восхитительно прекрасной! Ни следа горя не омрачило веселости ее лица: ее глаза были так же нежно прозрачны и нежны, как и прежде, ее губы сияли искренней улыбкой, столь сладкой и невинно доверчивой! Она заговорила – о Небо! – и привычное очарование музыки ее голоса заставило мое сердце подпрыгнуть в груди.