Вот так Кононов оказался в седьмом отделе одиннадцатого Управления, в компании заведующего отделом Сулимова Сергея Александровича и сотрудника того же отдела Иванова, имя-отчество которого он не запомнил. Ни к чему была ему ненужная информация, потому что он сильно подозревал: сейчас его и так загрузят под самую завязку.

И не ошибся…

– Дело в практике, – повторил майор-полковник дон Корлеоне. – Идея путешествия по времени вам, конечно же, знакома, не так ли?

Кононов сдержанно кивнул. Уэллса он в детстве читал, а потом, начиная со смутных времен девяностых годов, день за днем, день за днем, день за днем захлестывали его, – как и многих-многих других, – бурные телепотоки. Терминаторы… звездные войны… ожившие мертвецы… инопланетяне… свирепые монстры… дыры в иные пространства и времена, в прошлое и будущее… Насмотревшись телепередач, начитавшись сенсационных статей, которыми кишмя кишели газеты, он, – как и многие-многие другие, – был склонен верить в то, что спецслужбы давно наладили контакт с «серыми», прибывшими на Землю от звезды Дзета Сетки, раскрыли все секреты черной магии, и вообще в курсе всех эзотерических знаний, умеют, если нужно, оживлять мертвецов и общаться с потусторонним миром, а также левитировать, телепатировать и телекинезировать. Как и положено спецслужбам, они не афишировали свои достижения и не внедряли их в быт остальных граждан – такова уж во все времена была специфика их работы. Для спецслужб не существовало ничего невозможного – так почему бы им не освоить и перемещения в прошлое и будущее? Уж, наверное, это не сложнее, чем проникнуть в загробный мир или одним только взглядом завязывать узлом ложки и вилки…

Да, не было, пожалуй, ничего, недоступного спецслужбам – и все-таки Кононов в который уже раз почувствовал, как холодные мурашки пробежали у него по спине.

– Идея путешествия по времени мне знакома, – медленно сказал он, обводя взглядом серьезные лица собеседников.

Ему вдруг показалось, что он выпал из реальности, словно рыбешка из разбитого аквариума. Рыбешка лежит на ковре под столом, в совершенно чуждой для себя среде, и задыхается…

Он судорожно вздохнул и, запинаясь, спросил:

– Не хотите ли вы сказать… что собираетесь использовать меня… в качестве испытателя машины времени?

Сулимов с Ивановым переглянулись, и заведующий седьмым отделом утвердительно кивнул:

– Примерно так, Андрей Николаевич. В сообразительности вам не откажешь.

Кононов с трудом сглотнул застрявший в горле комок:

– Почему именно я? Честное слово, я не специалист по машинам времени.

– А таких специалистов практически и нет, Андрей Николаевич. Допустим, это был произвольный выбор компьютера. Как в лотерее.

– Вы сказали: «Допустим». А на самом деле?

Дон Корлеоне перестал крутить бокал и ответил, глядя куда-то поверх головы Кононова:

– На самом деле учитывались и другие обстоятельства.

– Какие? – не унимался Кононов.

– Ну, например, то, что вы одиноки. И остались без работы.

– То есть мне нечего терять? И в случае… э-э… печального исхода никто по мне не заплачет, так?

– Ни о каком печальном исходе речи быть не может, – заверил дон Корлеоне.

«Ну да, как же! – обреченно подумал Кононов. – Не рассказывай басни подопытному кролику, товарищ полковник… С добрыми, усталыми и очень честными глазами…»

А плакать действительно было бы некому. Если и зазвонит прощальный колокол, то уж точно, ни птица, ни ива слезы не прольет… Сначала отец, а потом и мать ушли в иные края, раздавленные бездушным катком одной и той же страшной болезни, а больше у него никого и не было – ни бабушек-дедушек, ни братьев, ни сестер. Правда, был когда-то шанс заполучить младшего брата, но новорожденный не прожил и часа. А потом, чуть ли не сразу после родов, маме сделали операцию – и она больше не могла иметь детей…

– У вас что, действительно есть машина времени, и на ней можно мотаться в прошлое и будущее? – спросил Кононов. – А как же все эти парадоксы с убийством самого себя или собственных родителей? И вообще, разве возможно такое в принципе? Прошлое-то уже прошло. А тут, выходит, являюсь я – в октябре семнадцатого, – перехватываю Ленина по дороге в Смольный…

– В принципе, возможно все, Андрей Николаевич, – не дал ему договорить Сулимов. – Во всяком случае, очень многое, если поменять существующую на данном этапе парадигму. Например, в Средние века атомная энергия была принципиально недостижима, и так далее. Вы же историк, не мне вам говорить…

– Бывший, – вставил Кононов.

– Но что-то же удержалось в голове, Андрей Николаевич! Представления меняются – и «невозможное стало возможным», как пелось в одной песне моей юности. «Нам доступны иные миры». Да, по времени можно передвигаться, – но только назад, в прошлое, и не ранее даты рождения самого путешественника. Так что к Ильичу посылать нужно не вас, Андрей Николаевич, а ровесника прошлого века, если, конечно, остались еще такие. Но, – Сулимов поднял палец, – это есть знания, которыми мы располагаем сегодня. А завтра они могут стать несколько иными. Или и вообще измениться самым коренным образом – вспомним революцию в физике. О времени мы знаем крайне мало, не в философском, а в прикладном смысле. Нет прописанной теории, я уже говорил.

– Но машину времени вам все-таки удалось создать, – заметил Кононов. Им постепенно овладевало ощущение нереальности, абсурдности этого разговора. – Невзирая на отсутствие теории.

– Это не нам удалось, Андрей Николаевич.

– А кому? Неужто инопланетяне подсобили?

– Хорошо держитесь, – одобрительно сказал Сулимов. – Считаете мои разглагольствования сказками Шарля Перро?

– Не знаю, – честно признался Кононов. – На первоапрельский розыгрыш, вроде бы, непохоже – зачем бы вам меня разыгрывать? Но и за правду все это вот так, сразу, с непривычки, трудно принять. Пока мне ясно одно: я вам зачем-то нужен.

– Нужны, очень нужны, Андрей Николаевич, – подтвердил Сулимов, вновь обменявшись взглядом с Ивановым. – И именно в качестве ППВ.

– А что это такое?

– Путешественник по времени, – пояснил Сулимов. – Герберт Уэллс, «Машина времени», только так короче. У нас же в крови заменять слова аббревиатурами. Это не сказка и не розыгрыш, Андрей Николаевич, заверяю вас. Я говорю о вполне реальных вещах. Нам с Алексеем Дмитриевичем, – Сулимов повел головой в сторону по-прежнему безмолвствовавшего Иванова, – совершенно не до шуток. И не только нам.

– Значит, я у вас буду вместо Белки и Стрелки, – задумчиво сказал Кононов и в три глотка осушил свой бокал. Бокал представился ему чашей с цикутой, некогда поднесенной палачами бедняге Сократу.

Он знал, что возражать бесполезно. Если эти люди выбрали его для такой миссии, то не отступятся, не отпустят из своего засекреченного подземелья. И не помогут ему ни увещевания, ни мольбы, ни слезы, ни симуляция внезапного сумасшествия. Он знал все это, но, тем не менее, не удержался от вопроса:

– А если я не соглашусь? Если при старте специально раскурочу что-нибудь в вашей машине?

Дон Корлеоне сдвинул мохнатые брови, потеребил лацкан пиджака:

– Давайте, я изложу вам суть дела, Андрей Николаевич, а вы послушаете. А потом зададите вопросы. Договорились? И сразу скажу одно: назад вы не вернетесь.

Кононов, сгорбившись на заднем сиденье автомобиля, смотрел в окно, и ему казалось, что вокруг простирается какой-то иной мир. Была пересечена некая невидимая черта – и все волшебным образом изменилось. Там, позади, остался солнечный июньский день, а здесь с мрачного неба хлестал распоясавшийся дождь, неистово, как пьяный хулиган, колотя по листве, подоконникам и асфальту. Там, позади, осталась привычная, пусть и не всегда веселая, – а вернее, только изредка веселая жизнь, а здесь открывались невиданные ранее и потому пугающие горизонты.

Автомобиль разбрызгивал колесами воду вмиг растерявших свой макияж улиц, совершая обратный путь от центра к окраине. Вдоль тротуаров неслись мутные потоки, сплавляя к сточным решеткам окурки и обертки от жвачек и конфет. Народ толпился на троллейбусных остановках, под тентами кафе и козырьками магазинов. То и дело сверкали молнии, и катился над крышами торжествующий рокот грома.