— Для поддержания себя в тонусе, — ответил я, — и вообще, чё это мы меня тут обсуждаем? Ну-ка, быстро марш в душ и спать.

А между тем наступила весна. Расцвели деревья и цветы. Расцвела и моя Виолетта. Мы немного обновили её гардероб. Я настоял на утренних пробежках. Мотивировав это тем, что утром мужики так и норовят познакомиться с красивой бегуньей. И действительно, знакомиться с ней стали чаще. Первые пару раз Виолетта спрашивала меня: мой — не мой? А потом и сама стала в течение нескольких минут ставить диагноз и вежливо отшивать новых знакомцев.

Благодаря хобби, Виолетта завела себе много друзей. И однажды её картину даже кто-то купил. Я, конечно же, поворчал, что это купили ради того, чтобы переспать с ней. Но в душе порадовался за свою подопечную. А потом велел ей собрать все ее картины за несколько месяцев. Отбраковал несколько самых первых. Остальное сгрёб в кучу и отнёс к одной знакомой по имени Катя. Катя вместе с мамой являлась владелицей небольшой картинной галереи. Два часа я пил с Катей кофе, но всё-таки уговорил выставить пару-тройку картин Виолетты вместо нескольких набросков Постовита.

Повесили. Через три дня Катя позвонила и сказала, что одну картину купили. И обещали через несколько дней подумать о других.

— Повышай цену в три раза, — велел я ей.

— Ты с ума сошёл, — возразила Катя, — она никому не известна.

— Нет, — ответил я, — в четыре раза. А на девочку с собакой повесь надпись: зарезервирована. Я её потом себе заберу. А когда Виолетта состарится и умрёт, я её продам и стану баснословно богатым.

— Ты авантюрист, — помолчав, сказала Катя, — но что-то действительно в её картинах есть.

— Обычная мазня неудовлетворённой женщины, — пробормотал я и повесил трубку.

Спустя неделю Катя опять позвонила и сказала, что все картины проданы. И не хочу ли я уступить свою картину её постоянному клиенту. Я отказался. На следующий день заехал с Виолеттой за деньгами и забрал картину.

— Нормальное у тебя хобби, — весело сказал я подопечной, — очень денежное. И я всегда в тебя верил. Холсты покупал, краски.

— Да ничего ты не верил, — растерянно сказала Виолетта, — ты всегда кривился, когда на мои картины смотрел. Что мы с этим богатством делать будем?

— Путешествовать поедем, отдыхать и предаваться лени, — ответил я.

— В Афины, на яхте кататься, — вдруг заявила Виолетта, — у меня там подруга живёт. В Лаврио. У неё там дом и кораблик.

— Я никогда не плавал под парусом, — запротестовал было я.

— Не плавал, а ходил, — ответила Виолетта, — и даже если не ходил. Как раз и научишься. Вопросы есть? Вопросов нет.

И мы полетели в Афины, где нас встретила подруга Юля. Вечно улыбающаяся Юля, которая опекала нас всю дорогу. Встретила в аэропорту, отвезла к себе домой, напоила, накормила.

— Солнечная женщина, — сказал я, цедя домашний лимонад.

— С двумя прицепами, между прочим, — съязвила Виолетта, — они уже взрослые, правда. С мамой не живут.

— Взрослые не считаются прицепами, — ответил я добродушно, — это уже самостоятельные люди.

— То есть мне с ней дружить можно? — обрадовалась Виолетта.

— Нужно, — кивнул я.

Как оказалось, мы попали не просто на покатушки на кораблике, а на регату. Шесть яхт. Шесть экипажей. Я, естественно, попросился на шестой. Виолетта была на первом, с Юлей. Целую неделю мы плавали, то есть ходили под парусами от одного греческого острова к другому. Ели жареных осьминогов, запеченную в фольге дораду, запивали всё это белым местным вином. Днём устраивали гонки на парусах. Кто кого. Купались. Я по вечерам отсылал ежедневные отчёты, прикрепляя к ним фотографии с яхтами, дельфинами и греческими монастырями.

Неделя пролетела незаметно. Юля отвезла нас в аэропорт. Поцеловала на прощанье.

Мы сидели с Виолеттой в зале ожидания и ждали посадки на наш рейс. Загорелые и отдохнувшие.

— Хорошо-то как, — вздохнула Виолетта, — домой хочется, а уезжать отсюда тоже не хочется.

— Да, поддержал я её, — благодаря тебе и Юле я влюбился в яхты.

— И я влюбилась в яхты, — улыбнулась Виолетта, — может быть, и не нужен мне никакой мужчина? Буду жить одна, писать картины, ходить на работу, бегать по утрам. Я уже привыкла одна. Мне одной хорошо.

Я хотел что-то ответить, но в это время мой планшет пикнул. Пришло сообщение. От Референта М. С вложением.

— Виолетт, — тихо сказал я, — мне Референт фотку прислала.

— Открывай, открывай немедленно! — завопила Виолетта.

И я открыл.

— Какая она красивая, — протянула мне прямо в ухо подопечная.

— Да уж, — ответил я.

— Она безумно красивая, — не отставала Виолетта, — неземная красота. Одни глаза чего стоят.

— Ты на волосы глянь, — посоветовал я ей.

— Ой, — сказала Виолетта, — это такие змейки, они живые?

— Аха, — ответил я, — живые. Теперь понятно, чего она мне свой портрет не слала. Я же тебе говорил, что референты предпочитают нечеловеческий облик. Эта вот — любительница греческой мифологии.

— Ты расстроился? — спросила меня Виолетта. — Но ведь ты сам говорил, что у тебя это несерьёзно, и тебе этот флирт с Референтом нужен для поддержания тонуса.

— Я и не расстроился, — процедил я, — я заболел. Пойду билет поменяю. Ты лети без меня. Веди себя хорошо. По приезде позвони Кате и сдай ей свои ранние работы. По стоимости я уже договорился.

И я улетел болеть в Амстердам. Люблю я болеть в этом городе. Снял номер на окраине города, занавесил окна и сгонял в близлежащий магазин за лекарством. А потом три дня пил водку с перцем и потел под одеялом. Еду мне носила в номер чёрная как смоль горничная.

Через три дня вышел на улицу. Доехал на трамвае до центра города. Прогулялся вдоль каналов. И полетел к Виолетте, отстучав наверх депешу: «Был на больничном. Возвращаюсь в строй. Целую. Шестой».

От аэропорта взял такси. Вечерело. Было тепло. Поднялся на лифте. Позвонил в дверь. Виолетта открыла. Глаза шальные. Кинулась мне на шею, поцеловала. Я сразу всё понял.

— Он? — спросил.

— Он, точно он, — зашептала мне на ухо, — я уверена. Мой запах. Мой вкус. Мой он.

— Показывай своё сокровище, — отстранив женщину, протопал я на кухню.

За знакомой стойкой на моём излюбленном месте сидел мужик. Низенький, лысоватый. Обычный. С кружкой чая в руке. С кружкой, из которой я обычно чай пью.

— Михаил, — представился он.

— Шестой, — кивнул я и добавил, — имя такое.

— А почему? — удивился Михаил.

— Да нас в семье было шесть братьев, — ответил я, — вот мама и не заморачивалась насчёт имён. Просто номера дала и всё.

— Я тоже младший в семье, — расцвёл в улыбке Миша.

— А я старший, — так же мило улыбнувшись, ответил я.

— А почему? — начал было Михаил.

— Мне некогда, — прервал его я, — буквально на пять минут заскочил к кузине. За картиной. Уезжаю. Далеко. В экспедицию. Виолетта, запакуешь мне полотно?

Моя подопечная очнулась, ойкнула и ускакала в соседнюю комнату заворачивать картину. Всё-таки я её выдрессировал что надо. Сказал — сделала.

— Ну, а тебе как её мазня? — вполголоса спросил я Мишу.

— Хорошие картины, — осторожно ответил тот, — но я в живописи не очень разбираюсь. Мне ваша сестрёнка нравится. Очень интересная и красивая.

— Порода такая, — ответил я, почесав рукой трёхдневную щетину, — ты её не обижай тут.

— Ни за что, — серьёзно ответил Михаил.

В комнате появилась Виолетта с завёрнутой в бумагу картиной. Я посмотрел на женщину. Потом на Михаила. Они стояли рядом и также смотрели на меня. Он был на несколько сантиметров ниже моей подопечной. Круглое лицо, обычная фигура с немного излишним весом. Но было ясно: это стоит пара. Нет, даже так: ПАРА. Моя миссия внезапно закончилась.

— Проводи меня, — попросил я Виолетту.

Пожал руку Михаилу, вышел на лестничную площадку. Виолетта выпорхнула следом. Заглядывая в глаза, горячо мне зашептала:

— Ты не поверишь. Он сосед сверху. Год назад развёлся. Он очень хороший. Он всё, что ты говорил. Я чувствую. Я уже думала, никто мне не нужен. И тут он. В лифте ехали. Он картины помог. К Кате. Та взяла. А он меня подождал. Ну, что ты молчишь? Он это?