... и чистым оставит
Оный эфирный состав и пламя Авры начальной '°.
Поэтому меньше всего следует удивляться тому, что душа, находящаяся в теле, не может найти себе покоя, ибо, как гласит известная аксиома: движение вещей беспокойно, если они не на месте, и спокойно, если они на месте. Но вернемся к делу. Это разнообразное и тонкое строение человеческого тела сделало его подобным сложному и капризному музыкальному инструменту, способному легко утратить свою гармонию. Поэтому имеет смысл соединение поэтами в лице Аполлона музыки и медицины: ведь дух обоих этих искусств почти одинаков; а обязанность врача состоит целиком в том, чтобы уметь так настроить лиру человеческого тела и так играть на ней, чтобы она ни в коем случае не издавала негармонических и неприятных для слуха созвучий. Таким образом, именно непостоянство и неоднородность предмета сделали искусство медицины основанным скорее на догадках, чем на прочном знании, а эта непрочность основания медицины в свою очередь открыла широкую дорогу не только для ошибок, но и для прямого обмана. Дело в том, что почти все остальные искусства и науки мы можем оценить, исходя из их собственного достоинства и присущих им функций, а не по их успехам и результатам. Адвоката оценивают по самой его способности вести процесс и выступать в суде, а не по результатам того или иного процесса; точно так же и кормчего мы оцениваем по его умению управлять рулем, а не по успеху какого-то путешествия. Что же касается врача, да, пожалуй, еще и политического деятеля, то едва ли существуют какие-то особые действия или навыки, с помощью которых они могли бы с полной очевидностью продемонстрировать свое дарование и искусство: и главным образом сам исход дела приносит им или почет, или позор, и приговор этот часто оказывается совершенно несправедливым. Ведь когда больной умирает или выздоравливает, когда государство находится в цветущем состоянии или приходит в упадок, разве хоть кто-нибудь знает, является ли это результатом случайности или сознательной деятельности врача или политика. Поэтому очень часто случается так, что слава достается обманщику, а опытный и искусный человек подвергается осуждению. Более того, человеческая слабость и легковерие столь велики, что частенько люди ученому врачу предпочитают шарлатана и знахаря. Поэтому, как мне кажется, поэты были весьма прозорливы и проницательны, считая Кирку сестрой Эскулапа и обоих их называя детьми Солнца. Именно так говорится в стихах об Эскулапе, рожденном Фебом:
Изобретателя сам врачеваний таких и искусства
Молнией Фебова сына к Стигийским волнам низринул.
И точно так же о Кирке, дочери Солнца:
Где недоступные рощи дочь роскошная Солнца
Неумолкаемым полнит пеньем и в пышных чертогах
Благоуханные кедры, как свечи ночные, сжигает ^.
Ведь во все времена в глазах толпы знахари, ворожеи и обманщики были в какой-то мере соперниками врачей и, пожалуй, могли поспорить с ними в популярности своих методов лечения. Ну и каков же результат этого? Врачи стали думать о себе то же, что говорил по более важному поводу Соломон: "Если и у глупца, и у меня -- один и тот же конец, то какая мне польза от того что я отдал больше сил для достижения мудрости?" '" Во всяком случае я не осуждаю врачей за то, что они довольно часто уделяют какому-то другому любимому ими делу гораздо больше времени, чем своему собственному искусству. Среди врачей можно найти поэтов, любителей древности, критиков, риторов, политических деятелей, теологов, к тому же более образованных во всех этих науках, чем в собственной профессии. Это происходит, я полагаю, не потому (как упрекнул врачей некий обличитель наук), что, имея постоянно перед глазами вещи столь неприятные и печальные, они испытывают необходимость вообще отвлечься от этого и заняться чем-то другим (ибо, будучи людьми, они считают, что ничто человеческое им не чуждо '^), но именно по той самой причине, о которой мы сейчас говорим, -- они считают, что для их репутации и для их заработка совершенно не имеет никакого значения, являются ли они посредственными врачами или достигли в своем искусстве высшей степени совершенства. Ведь непреодолимый ужас смерти, сладость жизни, обманчивые надежды, советы друзей заставляют людей легко доверять любым врачам, каковы бы они ни были. Но если разобраться повнимательнее, то окажется, что все это скорее можно поставить в вину врачам, чем привести в их оправдание, потому что они должны не совершенно отбрасывать надежду, а, напротив, напрягать все свои усилия. Действительно, всякий, кто захочет разбудить свое внимание и, не торопясь, осмотреться вокруг, уже из самых обыденных и знакомых примеров легко поймет, какой огромной властью над всем разнообразием материи или форм вещей обладает тонкий и проницательный ум. Нет ничего разнообразнее, чем человеческие лица и их выражение, однако память способна удержать бесконечные их различия; более того, художник, обладая несколькими баночками красок, остротой зрения, силой воображения и твердостью руки, мог бы своей кистью воспроизвести и нарисовать лица всех людей, когда-либо существовавших, существующих, и тех, которые будут существовать (если бы ему удалось увидеть их). Нет ничего разнообразнее, чем человеческий голос, однако мы легко различаем и узнаем голоса отдельных людей; более того, существует немало шутов и мимов, умеющих подражать чему угодно, живо воспроизводить любые звуки и голоса. Нет ничего более разнообразного, чем артикулированные звуки, т. е. слова, однако существует возможность свести их к небольшому числу букв алфавита. Поэтому не может быть сомнения в том, что если в науке встречается еще очень много сложного, запутанного и непознанного, то это происходит не оттого, что человеческий ум не обладает достаточной тонкостью и способностью понимания таких вещей, но скорее потому, что объект познания находится слишком далеко. Ведь с интеллектом происходит то же, что и с чувственным восприятием отдаленного объекта, которое в большинстве случаев бывает неверным, а при должном приближении к объекту дает о нем верное представление. Люди обычно наблюдают природу издалека, как бы с высокой башни, и слишком много уделяют внимания общим рассуждениям, но если бы они решились спуститься с этой башни и обратиться к исследованию частных вопросов, внимательнее и глубже изучить самое действительность, то восприятие ее было бы значительно более истинным и приносило бы больше пользы. Таким образом, для того чтобы сделать наше познание более истинным, необходимо не только совершенствовать и укреплять сами органы восприятия и мышления, но и приблизить к ним объект познания. Поэтому не должно быть никакого сомнения в том, что, если врачи, оставив хотя бы отчасти общие рассуждения, решатся пойти навстречу природе, они сумеют овладеть ею, о чем и говорит поэт:
Так как различны болезни -- их мы по-разному лечим,
Сколько бы ни было зол, столько ж спасенья путей ".
Врачи тем более обязаны это сделать, что те философские учения, на которые они опираются как в исследовании методов лечения, так и в приготовлении лекарственных средств (ибо медицина, не основанная на философии, не может быть надежной), в действительности мало чего стоят. Поэтому если слишком общие положения, даже когда они верны, содержат в себе уже тот недостаток, что мало побуждают человека к действию, то, конечно же, значительно большая опасность таится в тех общих положениях, которые оказываются ложными и тем самым приводят к неправильным выводам.
Итак, медицина, как видим, до сих пор продолжает находиться в таком состоянии, что она скорее хвастается своими успехами, чем действительно разрабатывается, а если даже и разрабатывается, то не развивается и не приумножается, ибо все усилия, потраченные на нее, скорее выглядят как движения по замкнутому кругу, чем как действительное продвижение вперед. Я нахожу, что авторы медицинских сочинений очень много повторяют одно и то же и очень мало прибавляют нового. Мы разделим медицину на три части, которыми обозначим три ее предназначения. Первая обязанность медицины -- сохранение здоровья, вторая -- лечение болезней, третья -- продление жизни. Впрочем, эту последнюю врачи, как мне кажется, не признают важной частью своего искусства, довольно неразумно объединяя ее с двумя остальными. Они считают, что если им удается предупреждать наступление болезней или излечивать их, когда они возникают, то это уже само по себе влечет продление жизни. Хотя это не вызывает ни малейшего сомнения, однако здесь врачи оказываются весьма недальновидными, не замечая, что и то и другое относится только к болезням и имеет в виду только такое продление человеческой жизни, которому препятствуют болезни, сокращая ее. Но никто из врачей не исследовал должным образом, как продлить самое нить жизни и на какое-то время отдалить смерть, незаметно подкрадывающуюся к человеку, как результат естественного распада и старческой атрофии организма. И пусть никого не смущает и не волнует, что мы рассматриваем как задачу и предмет науки прежде всего то, что подвластно судьбе и божественному провидению. Конечно, вне всякого сомнения, от провидения в равной мере зависит любая смерть, и насильственная, и являющаяся результатом либо болезни, либо старости, однако это вовсе не исключает мер предосторожности и лечения. Искусство и труд человека не повелевают природой и судьбой, а прислуживают им. Но об этом мы скажем несколько позже; здесь же мы хотели только предупредить, чтобы никто ошибочно не смешивал эту третью, лежащую на медицине обязанность с двумя предыдущими, что до сих пор делалось почти всегда.
