За последнюю неделю в уголовном розыске участились заявления о кражах личного имущества из кабинетов городских организаций. На планерках стала проскакивать фамилия некоего Левчука.

– Это Васина работа. – Потягиваясь, позевывая, заявляли сыщики. Действительно, вор-рецидивист Вася Левчук, вернулся из мест лишения свободы. Пловцов напряг память. Подменяя Мишу Косовира, он, проверял на его участке поднадзорного Левчука. С виду неприметный, собирался устраиваться на работу.

А заявления о кабинетных кражах сыпались гадкими хлопьями на головы сотрудников.

– Это Васькина работа. – Утверждали городские сыщики, ожесточенно почесывая бока, спины, словно пред розгами.

Миша Косовир перевелся в другую службу и Пловцова поставили прикрывать участок, на котором «свирепствовал» Вася.

– Замещал Косовира, знаешь участок, тяни! – Решил начальник.

– Участковый обязан предотвращать преступления на своем участке. – Тут же стал повторять начальник. – Принцип крайнего никто не отменял, а кто крайний в милиции? Участковый! – И взгляд его неизменно упирался в Пловцова. При встречах Косовир счастливо похохатывал над своим теской, когда тот пытался жаловаться. Пловцову было не до смеха. Он чувствовал нависавшую над ним грозовой тучей неотвратимость наказания за все Левчуковские преступления на закрепленном за ним новом участке. Всеми порами своего тела чувствовал.

Вечером на опорном пункте милиции старший участковый инспектор Стаднюк интересовался:

– Как дела по Левчуку?

Унылым голосом подчиненный рассказывал неутешительные новости.

Васька Левчук жил у Людки по прозвищу «горбатая». На работе не появлялся, жил без прописки и это усугубляло дело. Вечерние, ночные, ранние утренние визиты милиции к «горбатой» ничего не давали. Людка ни разу не сорвалась на свое обычное:

– Сволочи… менты… жизни не даете!

Три недели назад, когда забирали из квартиры «горбатой» ее собутыльников, слушали от нее и не такие перлы. Пьяная в ночной сорочке она наскакивала на милиционеров сзади, грабастала длинными костлявыми руками, визжала:

– Я сейчас укушу! – Людка вытягивала вперед тонкую шею, ее горб еще уродливее выпирал сквозь тонкую материю ночной сорочки. Она пыталась вонзить гнилые зубы в руку участкового. Когда ей это не удавалось, кричала:

– Я тебя сейчас ударю! – И пьяно метила в лицо представителю власти… Собутыльников тогда усадили в машину. Людку оставили. У нее на руках была дочка-грудничок. Но инспектор по малолеткам «взял ее на карандаш». Когда машина тронулась, Людка изрыгнула ругательства, каким позавидовал бы любой шкивидор.

Теперь Людка не злобствовала, а любезно отвечала:

– Где Вася?! Вот только что был, ушел, наверное, в туалет. – Ее большие голубые глаза светились поддельной добротой к милиционерам. Видимо Васька неплохо «подкармливал» ее. Людка не работала, на руках ее малолетка, а пенсия инвалида детства нищенская. Как могла она выгораживала сожителя Ваську. Если милиция приходила к ней днем, она отвечала:

– Как ушел рано утром, так еще не было Васи. Наверное, на работе.

Медными голосами милиционеры оповещали ее, что Васька на работе появился всего один раз: ковырнул лопатой на стройке и «слинял». Людка пожимала плечами, мол, ничем помочь не могу.

Опера приставили к Ваське «хвоста», желая поймать его на кражах с поличным. Матерый Васька умело те «хвосты обрубал».

– Хорошо. Даже если и поймают оперативники Левчука, – рассуждали участковые инспектора на опорном пункте милиции, – все равно встанет вопрос: кто допустил, что Васька безнаказанно ворует? Как кто! Участковый…

Пловцов морщился.

– Вот она несправедливость жизни. – Сетовал он.

Выслушав всех, старший участковый Стаднюк задумчиво произнес:

– За Левчука вы можете схлопотать служебное несоответствие.

Пловцов покорно согласился.

– Вы обязательно позвоните вахтеру. – Советовал Стаднюк. – По последним сведениям Левчук перебрался в общежитие строителей на 33-ем квартале. Если он там, утречком заберите его. Заведите в суд с материалами за административное нарушение, потом сделайте официальное предостережение о тунеядстве. Возьмите с собой кусок сала, или что-нибудь перекусить.

Пловцов криво усмехнулся советам старшего товарища.

Поздно вечером ему позвонила вахтер общежития, и голосом детектива сообщила: «Жилец в комнате!». Пловцов ликовал. В 5 часов утра будильник просто подбросил его. В спортивном трико он сделал по стадиону привычную пробежку, умылся, позавтракал и поехал «брать» Левчука. Старший дежурной части горотдела машину ему не дал. Мазурок так распорядился. Мазурок хотел добыть свою славу: поймать Ваську с поличным и повесить на него другие нераскрытые кражи. Злой на весь уголовный розыск, Пловцов ехал на троллейбусе в обозначенное общежитие. Разные нехорошие мысли крутились в его голове.

Вахтер, женщина средних лет, увидев человека в форме, прошептала – он там, – и подняла глаза в потолок. Дверь открыл крепыш, и, недовольно буркнув, – не дают отдохнуть – снова завалился в постель. Вор-рецидивист Васька Левчук лежал на соседней кровати, укутавшись с головой в тонкое байковое одеяло. Его подселили к этому крепышу.

Пловцов сначала легонько тряс Левчука за плечо, потом сильнее, еще сильнее.

– Чего тебе надо? – Злым голосом, давно проснувшегося человека, наконец, прошипел Левчук. И дальше они беседовали, как задушевные друзья. Не хватало тени баньянового дерева.

– Сам знаешь Вася, в суд пойдем.

– Я никуда с тобой не пойду!

– Одевайся! Я не сторонник насилия, но придется вызвать машину и протащить тебя в нее через все общежитие (Если бы Левчук знал, как блефовал в ту секунду участковый).

– Миша, а это уже насилие над личностью. Сейчас не то время. Сейчас у нас демократия. Миша, я буду жаловаться. Вы мне не даете работать. – Встревожено проговорил Левчук. Злость в его голосе куда-то улетучилась.

– Кстати Вася, почему ты не работаешь?

– Так ведь вы не даете, Миша. Сегодня ты, вчера Мазурок, позавчера Карпюк. Вы что специально хотите, чтобы я пошел воровать!

Крепыш нервно перевернулся в постели к стенке лицом.

– Имей совесть Вася, не ори, дай человеку отдыхать. Про твой героический единственный выход на работу мы знаем. Ты лучше поясни, на какие средства живешь? – Приглушенно проговорил инспектор.

– Что, хочешь сказать, ворую! Нет, Миша, мне друзья в долг дают. У меня долга больше 700 рублей. Понял Миша!

– Ну хорошо, одевайся Вася. Про это ты в ГОВД расскажешь.

– Ты же меня в суд хотел вести Миша. Вот мы и пойдем в суд. В горотдел я с тобой не пойду. Ты не обижайся, но я его органически не перевариваю. Он меня гнетет. А потом братва видит, кто часто в милицию бегает, значит «стучать» начал.

– Хорошо, одевайся.

– Что и в туалет со мной пойдешь?

– Нет, Вася, только дверь приоткрою.

– Ты знаешь Миша, я еще есть хочу.

– Да разве я тебе не даю! – Улыбочка хило раздвинула губы участкового инспектора.

– Да нет Миша, просто не люблю, когда во время еды смотрят мне в рот. А ты ведь из комнаты не уйдешь?

– Нет, не уйду, но я Вася не буду смотреть в твое лицо. – А так хотелось сказать: РЫЛО! Неужели сбежать хочет хрен мамин! Еще малолеткой Ваську накрыли в парке у Стыря на краже ларька. Высоченный участковый по фамилии Черный потащил щуплого подростка на рынок в комнату милиции, чтобы сдать куда надо. Как всегда на рынке полно народа. Васька возьми и закричи во все горло:

– Люди добрые, смотрите, ни за что ребенка забижают! – Слюни умело распустил.

Добросердечные советские люди обступили капитана Черного. Черный на операцию по задержанию Васьки специально переоделся в штатское. От Васькиной наглости он, заика от рождения, растерял остатки дара речи, и ничего путного объяснить людям не смог. Собравшиеся люди заподозрили в нем педофила, и даже хотели «намять холку» длинному дядьке. Обошлось, но Ваську освободили, и тот сбежал.