В Шереметьево его встречал сам Борис Иванович Антонов, который настоял на том, чтобы, несмотря на выходной, заехать в офис и оставить документы там. Дима не спорил.
Уже на следующий день закипела работа. В полдень его попросили зайти к Гасанову.
– Здравствуй, дарагой, – сказал он, приобняв Диму. Казалось, от избытка чувств у Гасанова усилился акцент. – Ай, как хорошо, что ты вернулся! Мы тут без тебя савсэм не можем! Я наконец договорился с Крупениным о покупке его алюминиевого завода, а оформить сделку некому. Так что вот тебе документы, приступай. Покупку оформишь на Просперити.
Вот это да! Кто же в России не знает, хотя бы в общих чертах, как давно Гасанов пытается отжать крупнейший в мире алюминиевый завод у самого богатого человека страны Сергея Крупенина?
Завод был выставлен на залоговый аукцион в 1995 году. Тогда правительство в отчаянных попытках залатать рассыпающийся бюджет решилось на распродажу жемчужин советской экономики, к тому моменту изрядно потускневших. Но, дабы не травмировать чувства наивных граждан, продажу замаскировали под кредит. Формально правительство просило деньги у предпринимателей в долг под залог государственных предприятий. Кто предложит больше, тот и получает право кредитовать правительство. Но кредит оно отдавать не собиралось, поэтому через некоторое время заводы должны были перейти в собственность новых владельцев, теперь уже навечно. Понятно, что развернулась нешуточная борьба, но не совсем такая, которую ожидали молодые реформаторы, придумавшие эту оригинальную схему. Наивные люди, они думали, что покупатели начнут конкурировать и ставки вырастут, а заводы уйдут по высокой цене. Но получилось совсем не так.
На следующий день после объявления аукциона в центральной газете появилась статья генерала ФСБ Крюкина, в которой рассказывалось о тайном заговоре спецслужб запада, вознамерившихся скупить все стратегические предприятия России. В статье не было прямых обвинений, но внимательному читателю несложно было догадаться, что, по версии генерала, залоговые аукционы были первым шагом зловещей многоходовки младореформаторов, а конечная ее цель – продажа родины на запад. Вечером того же дня президент страны потребовал не допускать иностранцев к участию в аукционах. Реформаторы уже тогда поняли, что затея провалилась, ведь только у иностранных компаний хватало средств, чтобы «разогнать» цены на аукционе. Российские олигархи тогда жили на кредитах, предоставляемых им тем же правительством, то есть своих денег не имели. Неучастие иностранцев означало, что цена, по которой уйдут предприятия, будет в лучшем случае вдвое меньше той, на которую рассчитывали правительственные экономисты. Реальность оказалась еще хуже.
Борьба была ожесточенной и кровопролитной, но закончилась она до начала аукциона. На самом аукционе предлагаемые активы интереса не вызвали. На каждый завод было ровно по два претендента, один из которых отказывался от борьбы уже на втором шаге торгов. Все предприятия ушли почти по стартовым ценам, впятеро дешевле того, что организаторы обещали президенту. Да еще и заплатили деньгами, ранее взятыми в долг у того же государства.
Магнаты рассудили, что вместо того, чтобы конкурировать, можно договориться и разделить между собой лакомые куски.
Конечно, договоренности эти были достигнуты не без труда, но подробности были известны лишь участникам.
Единственным исключением стал алюминиевый завод. Осведомленные люди намекали, что Крупенину, которому он по итогам договоренностей достался, Гасанов этого не простил. Сразу после аукциона он начал информационную кампанию против соперника, рассчитывая, что ему удастся убедить президента: отдавать завод Крупенину было ошибкой, под руководством олигарха он окончательно развалится, а Россия потеряет рынок алюминия навсегда.
Но Крупенин не только дал ответный залп из всех своих СМИ, но и в спешном порядке начал модернизацию завода, и уже через полгода под прицелами телекамер принимал президента в реконструированных цехах, среди улыбающихся рабочих. Президент размяк от возлияний и угощений, произнес прочувствованную речь об эффективных собственниках, а вернувшись в Москву, сразу назначил Крупенина вице-премьером, ответственным за развитие промышленности.
Гасанову пришлось отступить. И вот теперь Дима с изумлением читал проект договора, который прислали юристы Крупенина. По нему весь пакет акций переходил в собственность корпорации «Просперити», той самой, ради которой он ездил в Амстердам. Дима не очень разбирался в экономике, но подозревал, что сумма, указанная в договоре, не совсем соответствует рыночной цене предприятия. Но еще более удивительным был второй договор, по которому Крупенинский банк выдавал кредит корпорации «Просперити» как раз на сумму, равную стоимости завода. То есть Крупенин не просто продавал завод заклятому врагу, но и давал ему деньги на эту покупку. А у Димы в руках была доверенность на управление всем этим богатством. В один момент он стал олигархом. Только вот богачом себя не чувствовал.
Вслед за алюминиевым заводом пошли другие. К следующему месяцу на балансе «Просперити» уже числилось две дюжины крупнейших предприятий страны, а капитал перевалил за триллион долларов. Причем схема всегда была одна и та же: сначала от владельца предприятия поступают кредитные деньги, а затем они идут на покупку заводов и месторождений. Дима сидел на работе почти круглые сутки. И потому что работы было действительно много, и потому что после расставания с Ольгой незачем и некуда было спешить. К тому же ему стало казаться, что в последнее время за ним наблюдают. Это его не слишком удивило: человека с доверенностью на управление триллионом долларов не стоило оставлять без присмотра.
Жизнь протекала как в тумане. Дима постепенно все глубже проваливался в ощущение нереальности происходящего. Его подавляли огромные суммы, с которыми приходилось иметь дело, а временами охватывал страх – конечно же, он понимал, что стал участником чего-то ужасного. Но этот страх быстро сменялся привычной апатией. Дима чувствовал себя роботом без души, эдаким дополнительным соглашением, необязательным приложением к основному договору займа жизни.
Его роман с Марией получился столь же стремительным и внезапным, как и карьерный взлет. Впрочем, он был и настолько же ненастоящим, как и богатство, которым Дима распоряжался.
Мария работала в финансовой службе, именно она занималась бухгалтерией корпорации «Просперити». Дима знал, что ей уже за сорок, но знал это из документов – выглядела она великолепно. Темноволосая, среднего роста, она неукоснительно соблюдала принятый в банке деловой дресс-код: темный низ, светлый верх. Правда, на ее фигуре даже консервативная одежда выглядела фривольно, бросая вызов корпоративным стандартам. Она работала в банке со дня его основания и, поговаривали, раньше она была любовницей самого Гасанова.
В последнее время Диме приходилось часто общаться с Марией по делам корпорации, но он по-прежнему робел в ее присутствии.
Их роман начался, как в дешевом сериале. Был вечер пятницы, сотрудники расходились с работы раньше обычного. Кто постарше – отправлялись на дачи, молодые встречались с друзьями в кафе, а потом шли в ночные клубы. Диме спешить было некуда. Раньше, с Ольгой, он пошел бы в ресторан или в театр. Поэтому теперь особенно остро чувствовал одиночество именно по пятницам и старался загрузить себя работой, благо недостатка в делах не было – документы на огромные суммы текли рекой. Он посмотрел на часы – уже половина десятого, – и начал собираться домой, когда дверь его кабинета открылась.
После нового назначения его перевели из общего зала в отдельный кабинет. Небольшой, но уютный. Коллегам Димы совсем не обязательно было быть в курсе дел «Просперити».
Мария стремительно вошла и, не говоря ни слова, обняла Диму и поцеловала его. Ошарашенный Дима опомнился, только когда почувствовал ее мягкий язык у себя во рту. Его будто ударило током – сказались месяцы напряжения, ноги подкосились и он рухнул в кресло. Мария все также молча опустилась перед ним на колени и начала расстегивать брюки. Уже через секунду ее лоб плотно прижался к его животу. Шок от неожиданности и возбуждение смешались в такую гамму чувств, что Диме показалось, будто сознание разделилось надвое, и пока одна частичка вместе с телом бьется в агонии чувств, другая со стороны наблюдает за происходящим. «Может быть, я умер», – подумал Дима, – «и душа покинула тело». Странно, но мысль не вызвала у испуга. В этот момент он кончил, и две частички души снова объединились в бьющемся в оргазме теле.
