– А знаешь, – отвечаю, – мы ведь в бригаде нашей капустной задумывали такой номер. КВН. Идиотский абсолютно. Приходит на прием Фантомас. Ему: на что жалуетесь? А он демонически: Ха! Ха! Ха!

– Ну да… Так и было… Теперь замолчал, на трубе лежит… Устал…

Консультативно-поликлиническое отделение института протезирования, куда мы приехали с маменькой, впечатляло принципиальной непритязательностью. Нас предупредили, что раздеваться не следует, ибо холодно. Добрые люди! Спасибо им.

В коридоре по раскуроченному деревянному полу змеились какие-то шланги. Плотная женщина административной наружности бушевала:

– Нет, я сейчас просто вызову милицию… пойду и вызову милицию!

Собеседница поддакивала. Мы удалились, и я сумел разобрать лишь, что некая сестра просыпала-пролила натронную известь, на которую до того глупо таращилась около получаса, и что это возымело неприятные последствия.

Мы прошли в Регистратуру, обнаружили ощетинившуюся костылями очередь и усвоили местное Правило.

Нам полагалось выстоять очередь в Регистратуру, чтобы получить карточку – сбегать в кассу и заплатить – выстоять очередь к Доктору – выстоять Вторую очередь в Регистратуру, чтобы отдать карточку и получить пригласительный билет. Ибо все это Процедура. В итоге каждый был вынужден занимать очередь в Регистратуру дважды, и нетрудно представить, к чему это привело.

А Регистратура ушла на обед.

И все.

Градус отчаяния возвысился до трансформации в повальное веселье.

В ходе дебатов мне пришлось произнести фразу следующего содержания: «Какая разница, мужчина я или женщина?» Я не стану расписывать полифонию – ради мелкой художественной недоговоренности.

От скуки изучил настенный рукотворный санбюллетень «На страже печени». Заголовки привлекали: «Предупрежден – значит, вооружен», «Немая битва». От скуки же нашалил: привычно заштриховал букву «д» в настольном лозунге «Время худеть».

Потом, после некоторого приема, образовалась Регистраторша.

– Извините, граждане дорогие, но нам компьютер тоже надо отключать. Я два часа перед ним сижу, и больше нельзя.

И направилась к выходу.

– А вы надолго?.. – понеслось ей вслед.

Регистраторша осведомилась через плечо:

– В туалет мне можно сходить?

– Пошустрее там ходите! Очереди создаете!

– Это если вы мне поможете!

– Помогу! Дубиной! Не делаете не хера!…

Так говорил человек с деформирующим артрозом всех крупных и мелких суставов.

…То есть классика отечественной выделки: придумать идиотство – это полдела. Дальше – тадададам! Выстрел дуплетом! Надо туда посадить самую ленивую и беспробудную дуру. Бинго! Тромбоэмболия существования.

Что такое итальянская забастовка?

Это когда на работу приходят, а работать не работают. Или работают строго по протоколу, от и до, без неформальных излишеств.

Итальянской забастовкой занимается доктор Апанасенко, если не давать ему денег. Если давать, то он сразу всех бесконечно любит. А если нет, то извините.

Я пришел к доктору Апанасенко в поликлинику, по мелкому процедурному поводу, да к тому же не для себя, а для маменьки, которая меня попросила. Ей было трудно доковылять самостоятельно. Ей надо было всего-то закрыть очередной больничный, то есть написать одну строчку.

В поликлинике, естественно, сидела очередь.

С очередью доктор Апанасенко борется следующим образом. Он, до поры до времени сокрытый, вдруг нарисовывается и обводит собравшихся взором.

– Так, ты зачем пришла? Тебе то-то, то-то и то-то, и не ходи сюда. А тебя чтобы я вообще больше здесь не видел!…

И очередь ощутимо сокращается.

Ну так вот, передо мной оказалась птичьего вида особа лет шестидесяти, с отросшими ухоженными ногтями, которые она проворачивала в носу, а после чистила один о другой; эта женщина была в придачу обута в угги. Мне предстояло обойти ее на повороте. Плевое дело! подумал я. Тоже мне, квесты и квейки. Начальный уровень.

Не вышло.

Не вышло и после. Доступы к доктору Апанасенко перекрывала непробиваемая медсестра, заранее знавшая всех и видевшая насквозь. В скором времени я устроил театр единичного актера и рассказывал, что сам занимаюсь лечением нервных болезней, и вот опаздываю на прием, потому что сам стою к доктору в очереди, а у меня между тем под дверью накапливается точно такая же. В итоге вся очередь была за меня.

Но не медсестра.

И не доктор Апанасенко.

…Старичок, сильно хворый ногами, отбросил сканворд и пришел в исступление. Он хотел никошпану, для ног, а в аптеке засел очередной доктор Апанасенко, считавший никошпан наркотическим веществом и не дававший его без рецепта. Старичок пришел выписать рецепт. Он был оснащен палкой и плохо передвигался дикими, подпрыгивающими шагами. Он имел несчастье сидеть в коридоре при собственной куртке, свернутой рядом.

– Отправьтесь в гардероб и оставьте там верхнюю одежду! – гаркнула медсестра. И скрылась за дверью, не слушая про рецепт.

Старичок заплясал по холлу.

Он проклинал ступеньки, которые вели в преисподнюю гардероба. Потом уставился на куртку:

– Затолкаю-ка я ее вот сюда, от греха подальше, а то и вправду…

Он принялся ожесточенно утрамбовывать куртку в какой-то урне, в каком-то дальнем углу. Очередь ругала доктора, говоря внутри себя, что он грубо хватает, гнет и мнет.

…Наконец, когда старичка обслужили, я проник в кабинет к доктору Апанасенко.

И доктор Апанасенко отказался мне помогать, желая видеть маменьку лично на костылях. Итальянская забастовка развернулась во всей красоте. Вся беда была в том, что маменька обычно платила доктору в начале курации, сводившейся к заполнению карточки, а ныне решила в конце. И я принес доктору Апанасенко бутылку. Но доктор Апанасенко разговаривал со мной в манере трамвайно-троллейбусного жлоба, и бутылку эту не получил.

Вообще, система алкогольного обращения в медицине – захватывающая вещь, напоминающая рулетку. Сколько раз бывало, что принесут мне бутылку, а я ее несу кому-то еще, в качестве подношения за какие-то другие услуги. А он ее дарит кому-то третьему. Конечно, на каком-то этапе выпадает черное или красное бинго, и бутылка опустошается, но гуляет, случается, довольно долго. Так и сейчас: бутылку, естественно, преподнесли моему родителю-неврологу, а дальше шарику полагалось угодить в лузу и там осесть. Или нет. Лузой мы наметили доктора Апанасенко.

Но он ею не стал.

Сволочь.

Бутылку я от него унес, и она продолжит круговорот, пока не достанется хорошему человеку.

Родитель нынче передавал мне опыт неврологического приема. Мне-то уже ни к чему, но знания лишними не бывают, хотя как посмотреть.

Он восхищался какими-то своими коллегами: виртуозы! Приходят к ним, дескать, разные цефалгические истерички. Голова болит!

– Ну так есть люди, у которых всю жизнь голова болит! Что прикажете делать?

– Да, это у меня так…

– Ну вот видите!

В психиатрической больнице – не стану ее называть – работает санитар. Ветеран Великой Отечественной войны, полковник в отставке. Вполне себе в тонусе, и больше всего на свете любит брить больных налысо. Это у него хобби. Ему доверяют, учитывая заслуги. И бреет он их, и бреет, и очень ему хорошо.

Один пациент ложился в эту больницу даже отчасти целенаправленно. Дело в том, что волосы на нем росли с удивительной скоростью, и он их продавал. На шиньоны и парики. Три месяца – и вот они уже до поясницы. Полковник их состригал, сбривал; пациент выписывался, продавал, плюс получал пенсию; месяц пил, потом укладывался обратно с белой горячкой и снова растил волосы.

Однажды полковник что-то ему подпортил – обрезал не там или как-то еще навредил – короче, запорол товар. Пациент сел играть якобы в шахматы, немного поиграл, а потом взял доску и треснул полковника по голове. Доска развалилась надвое. За это полковник испинал пациента ботинками, очень старыми и прочными, тоже чуть ли не военных времен.