– Хорошо, а зачем не сказал? – завязывая косынку, спросила я.

– Нет. Разбуди, как придёшь со смены. – Отвернувшись к стене, пробормотала подруга.

– Конечно. – Уже выходя из комнаты, тихо отозвалась я.

Госпиталь находился в двухэтажном здании школы, раненых было так много, что они лежали в коридорах. Линия фронта подступала всё ближе, снаряды рвались, где-то совсем близко. Протискиваясь между ранеными, я поднялась на второй этаж и постучала в дверь кабинета главврача.

– Да, да, входите. – Раздался тихий и усталый мужской голос.

Я толкнула дверь и оказалась в небольшой комнатке с огромным окном во всю стену. За столом сидел Николай Александрович и курил, нервно постукивая пальцами по толстой стопке документов.

– Вызывали, Николай Александрович? – Спросила я и тут же закашлялась, задохнувшись едким табачным дымом.

– Не привыкла ещё? Сейчас окно открою. У меня к тебе ответственное поручение. – Сказал Николай Александрович, распахивая створку окна. – Я выбрал именно тебя, потому что знаю, что ты меня не подведёшь. – Подойдя ко мне, он заглянул в глаза. – Дело особой важности.

– Вы можете на меня рассчитывать, я не подведу. – Решительно произнесла я, всматриваясь в бледное и серьёзное лицо главврача.

– Да, конечно. – Он закрыл глаза, устало потёр лоб и сказал. – Сегодня к нам поступил тяжелораненый человек, я сделал, всё возможное. Теперь ему нужен постоянный уход. Я снимаю тебя с дежурства, будешь спать прямо здесь, возле него. О любом изменении состояния докладывать мне лично. – Немного подумав, он добавил. – Этот человек немецкий офицер, взятый в плен. У него имеются ценные сведения, которые нужны для нашей победы. У меня приказ, во что бы то ни стало поднять его на ноги. Ты понимаешь, Катерина, о чём я тебя прошу? – Потом немного подумав, посмотрел на меня, строго нахмурив брови. – Ни кому, ни слова о своём задании. Ясно?

– Ясно. Я всё поняла.– Кивнув головой, сказала я.

– Вот тебе ключи от кабинета, когда уходишь, запирай за собой дверь, – подумав, добавил, – да и когда здесь находишься, тоже, мало ли.

Николай Александрович молча отодвинул ширму, стоящую у стола и загораживающую треть помещения. Я увидела бледного перебинтованного мужчину лет тридцати, который лежал неподвижно на кушетке.

– Сама будешь спать на стульях. Сходи, принеси свою постель. Только на пол не стели, простынешь. – Николай Александрович выдвинул свой стул из-за стола и поставил ближе к кушетке.

– Хорошо.

Вот уже прошло две недели, как я ухаживаю за немецким офицером. Странно, но я не чувствую к нему никакой ненависти, только сострадание. Всё чаще задаю себе вопрос, что с ним будет, когда он выдаст им нужную информацию? Его расстреляют? Будут держать, как военнопленного, а потом обменяют на нашего офицера? Линия фронта так близко. Наверное, наш госпиталь скоро эвакуируют. Пару раз над нами пролетали вражеские самолёты. Вот раненый проснулся. Сейчас нужно перевязать и накормить его. Хорошо, что он немного русский понимает, а то намучилась бы я с ним. Если бы я не знала, что он немец, то никогда бы и не подумала на него. Он больше похож на итальянца, чёрные волосы, красиво очерченные губы, карие глаза. Да, и он ещё очень смущается, когда я его перевязываю. Вчера первый раз позвал меня по имени. У меня какое-то странное чувство к этому немцу. Я поймала себя на мысли, что он мне нравится. Его внимательный взгляд заставляет краснеть меня. Два часа назад он читал наизусть мне стихи на немецком языке. Я не поняла ни слова, а он как-то странно улыбался глядя на меня. Мне ещё ни один раненый стихи не читал, замуж звали, цветы дарили. А стихи, да ещё на немецком языке, такое в первый раз.

В дверь постучали, я подошла и спросила:

– Кто там?

– Катюша, это я, открывай. – Тихо произнёс Николай Александрович. Я открыла дверь, пропуская врача и тут же снова заперла. Он подошёл к больному, осмотрел и сказал:

– Ну вот, состояние удовлетворительное, пациент идёт на поправку. Завтра за ним пришлют машину и доставят в штаб. Мы своё дело сделали.

– Николай Александрович, но ведь он ещё не встаёт. Как же его повезут? Он же ещё не выздоровел. – Я растерянно смотрела то на беспомощно лежащего, на кушетке перебинтованного больного, то в усталые глаза главврача.

– А им главное, чтоб он говорить мог, а не чечётку отплясывать. Наше дело какое? – По-отечески обнимая меня за плечи, произнёс Николай Александрович, заглядывая мне в глаза. – Подчиняться приказу. Да и госпиталь скоро эвакуируют, здесь через три дня передовая будет.

Значит, завтра его увезут в штаб. Я его больше не увижу? Я заперла дверь за врачом и присела на стул, рядом с раненым. Он вопросительно посмотрел на меня. Я закрыла лицо ладонями, пряча слёзы.

– Завтра тебя увезут. В штаб. Допрашивать будут. Ты меня понимаешь? – Вытирая слёзы, спросила я.

– Да. Не надо плакать. – Он попытался улыбнуться.

– Мы с тобой никогда больше не увидимся. – Я сняла косынку с головы и вытерла ей слёзы. Белокурые локоны рассыпались по плечам.

– Ты всегда будешь со мной, вот здесь. – Он положил руку себе на перебинтованную грудь туда, где находится сердце.

Я тихонько погладила его по голове. Он закрыл глаза. Потом взял мою руку и поднёс к своим губам. Его карие глаза завораживали меня. Откуда-то, послышался протяжный гул, звуки рвущихся снарядов. Эти звуки приближались. Неужели будут бомбить госпиталь? Я посмотрела в окно. Да, летят, взорвалось совсем близко. Я машинально нагнулась, прикрывая раненого. Он притянул меня ближе к себе, наши губы коснулись друг друга. Не хочу расставаться с ним. Я ждала этой встречи всю свою жизнь. Он такой родной, он только мой сейчас. Как же я счастлива. Грохот от взрывов превратился в один протяжный гул. Яркая вспышка и ещё один оглушительный взрыв.

Я открыла глаза. Наверное, проспала целый час. Я посмотрела на экран работающего телевизора – фильм про войну, видимо, заканчивается. Наши разведчики в тылу врага, вызвали огонь на себя. Снаряды рвались один за другим. Ну и грохот. Я выключила телевизор, перевернулась и снова заснула.

Выходные пролетели незаметно. Я открыла глаза, сегодня понедельник, а значит опять на работу. Не дожидаясь, когда прозвонят будильники, я поднялась и выключила их. Придя на работу, поздоровалась со сторожем. Он приветливо улыбнулся и сказал:

– В пятницу, только ты ушла, смотрю, по лестнице новый директор спускается. И спрашивает меня, не знаю ли я, кто здесь сейчас пел. А я и говорю, это я приёмник громко включил, извините, мол. А он недовольно так и говорит, чтобы впредь я так громко не включал. Так что не рассказывай никому, что пела.

– Это будет нашим секретом. – Хитро улыбнулась я.

Я мыла полы в кабинете заместителя директора, как вдруг в дверь зашла Наталья Геннадьевна.

– Ковалёва, ты справилась со своим заданием, но на этой неделе тебе предстоит поработать сверхурочно, я опять дам тебе составить парочку отчётов. Знаешь, новый директор устраивает здесь в пятницу вечером, что то вроде праздника-маскарада. Чтобы со всеми познакомиться в неформальной обстановке. Это какой то, новый психологический метод знакомства с коллективом. По-моему, ерунда, какая-то. Скорее всего, сотрудники выпьют, у всех развяжется язык и за разговором следить ни кто не будет. А так как все будут в масках, то тем более будут смелые и разговорчивые. Оригинальный способ узнать все сплетни. Знаешь, я хочу попросить тебя, сходи за меня на этот маскарад. Я тебе свой пригласительный отдам. Потанцуешь, повеселишься, может даже, закадришь кого-нибудь.

– Ой, это так неожиданно. – Я растерялась от такого предложения и опустила вниз глаза. – А почему вы сами не хотите идти?

– Да я бы сходила, но в пятницу у сестры свадьба. Не могу же я одновременно быть в двух местах. Зайдёшь ко мне завтра, как всегда, после работы. – Уже уходя, стоя в дверях, произнесла Наталья Геннадьевна. Встряхнув головой и поправив очки, она закрыла за собой дверь.