– И что же?

– Вот тогда я и услышал про то, что у бабы Зины пошаливает сердце.

– Другими словами, Зинаида Евсеевна сначала согласилась подменить вторую санитарку, а потом почувствовала себя плохо и ушла домой.

– Именно так! Не успела Света обрадоваться, как баба Зина, буквально через десять минут, подошла к ней в крайне расстроенном состоянии, пожаловалась на боль в сердце и, извинившись, отказалась остаться в больнице на ночь.

– Десять минут? – то ли переспросил, то ли просто в задумчивости повторил Гирс. – Десять минут – хороший срок….

– Для чего? – Мамонтов снова достал из кармашка пенсне, нацепил на нос, с любопытством подался вперед.

– Для того чтобы изменить все планы на вечер, конечно. – Ответил Даниил, и доктор разочарованно захлопал ресницами. – Вы не встревожились?

– Из-за чего?

– Из-за состояния Зинаиды Евсеевны. Все-таки у пожилого человека разболелось сердце. Может быть, ей нужна была помощь?

– Видите ли…. – мягко ответил Мамонтов. – Сердечко у нее побаливало частенько. Все медикаменты, которые могли помочь ей, у нее были в наличии. Если бы что-то обеспокоило ее всерьез, я уверен, она бы обратилась ко мне. Иногда, как вы понимаете, просто нужно как следует отдохнуть и расслабиться….. Боли бывают разные.

– Вот как. – Поднял бровь Гирс.

– Представьте себе. – Воодушевился доктор. – Мое отделение – отделение боли. Я сталкиваюсь с ней постоянно, двадцать четыре часа в сутки. Много-много лет. И я с каждым годом, с каждым пациентом все сильнее уверяюсь в своей теории – не всегда, и не всякую боль нужно снимать. Иногда нужно дать человеку побыть с ней, пообщаться.

– Простите? Не совсем вас понял!

– Извините, я, видимо, сумбурно объясняю. Но я хотел бы написать книгу, изложить свои мысли. Не знаю, смогу ли, получится ли…. Чем дольше я наблюдаю своих больных, чем больше общаюсь с ними, чем больше делаю записей, тем чаще меня тревожит одна удивительная мысль – люди сами себя наказывают болью! И освободить себя от нее они в состоянии только самостоятельно, единолично. Путем длительных размышлений о своей жизни, путем общения со своей болью. Поверьте, иного пути нет. Все медикаментозные воздействия и процедуры дают временное облегчение, лечат симптомы, а не искореняют очаг зла.

– То есть, если я сейчас упаду и сломаю ногу, я смогу справиться с болью и восстановить кость путем длительных размышлений? – спокойно поинтересовался Даниил.

– О, нет! Вам, конечно, окажут квалифицированную медицинскую помощь. Кость срастется, отек с тканей пройдет, гематомы рассосутся…. Но вот память о боли – она останется! И вы всегда будете помнить, как вы упали, где вы упали. Кто вас толкнул, или вы сами были столь неловки. Вот эта самая память боли – дьявольская вещь. Она будет возвращатьчя каждый раз, когда вы почувствуете досаду на себя, за свою неловкость. Или злость на виновника вашего несчастья…. Вы даже сами не будете подозревать об этом, все эти иллюзорные мысли останутся неоформленными, неозвученными вот тут…. – доктор постучал себя пальцем по лбу. – В коридорах подсознания. И они будут эфемерны, нечувствительны до поры до времени. Но, не дай Бог, с вами случится какой-то стресс. Или вдруг нагрянет работа, которую вы ни за что не хотите выполнять. Или новая обида! Или просто вас незаслуженно, да пусть и заслуженно – обойдут вниманием, не дадут вам частицу тепла и любви…. Все! Готово дело, боль пришла обратно и очень надолго. Уж будьте уверены, вы сами накажете себя ею, за лень, за злость, за неудачи. Или, как вариант, накажете ею тех, кто вас обидел. И уж эту, вернувшуюся из коридоров подсознания боль я не смогу вам вылечить никогда. Обезболивающие и противовоспалительные средства помогут вам, конечно. Но исцелиться вы сможете только сами. Как у Христа, «встать и пойти» вы будете в состоянии только по собственному внутреннему приказу.

– Интересная теория. – Поудобнее оперся на спинку кресла полицейский. – «Наказание болью». Было бы любопытно прочитать вашу книгу.

– Я не знаю, когда она появится на свет. – Вздохнул Рудольф Петрович, обвел взглядом толстые папки внутри книжного шкафа. – Материала достаточно! Но как это систематизировать? Как описать? Сотни-сотни случаев, один другого красноречивее. Вот, взять хотя бы моего нынешнего пациента. Тяжелый случай, махровая гипертония, онемение рук, боли в спине, судороги. Лабораторные обследования ничего не выявляют. Просвечиваем, простукиваем, просматриваем со всех сторон – не находим мы источника боли. А тут, буквально на днях, мы с ним просто беседовали за чашечкой кефира. Говорили о жизни, о судьбе, о недобросовестных строителях. Оказалось, он тоже когда-то работал на стройке, был вынужден уйти из-за сильнейших болей в спине и руках. И тут же он хвастается, что всегда у него руки были очень сильные! Он мог прут от железного забора в подкову согнуть. И вдруг, новое воспоминание – очень болезненное – как будто через силу из него вышло. Рассказал мне, что в молодости, хорошо разгоряченный спиртным, он на мосту подкинул вверх маленького племянника. И не смог поймать, ребенок упал в воду, чуть не погиб. Вот вам и причина боли! Вот вам и загнанный далеко в угол подсознания давнишний стресс. Потому-то и отсыхают у него руки, потому и поднимается давление до космических высот.

– За что же наказывала себя сердечной болью Зинаида Евсеевна?

– Это темная история. – Развел руки Мамонтов. – Я не был ее духовиком, не был и ее психотерапевтом. Я могу составить некоторые предположения, исходя лишь из сплетен персонала, из обрывочных воспоминаний бабы Зины, которыми она делилась очень редко.

– Очень меня обяжете этим.

– Я так полагаю, что Зинаида Евсеевна очень казнила себя за то, что не имела детей.

– Какой-то женский недуг?

– Нет-нет! Из ее недомолвок я понял, что она была совершенно здорова. Просто не хотела иметь детей. Она боялась.

– Чего?

– Это боязнь особого рода…. Ее истоки следовало бы искать очень-очень давно, в период ее молодости, в то время, когда еще можно было ей помочь. Она боялась, что дети ее будут болеть и умрут.

– Господи. – Невольно поежился полицейский.

– Как видите, случай интересный, но не сложный. В молодости она не смогла пересилить страх и стать матерью. А потом, когда стало слишком поздно, она наказала себя вот таким способом. Ее изводила боль в сердце, причем видимых патологий обследования не выявляли.

– Действительно. – Пробормотал Даниил. – Ваши рассуждения не лишены определенной логики.

– Да тут и логики большой не надо! – чуть улыбнулся Рудольф Петрович. – Она сама часто повторяла фразы «болеть за дело», «болеть за пациентов»…. Все это из подсознания. Она сама озвучивала свои проблемы, не подозревая об этом. Всю свою заботу она перенесла на больных, а свой пустой дом заменила другим домом – нашим отделением. Все просто, если подумать. Кстати, здесь ей всегда становилось легче. Бывали случаи, когда я предлагал ей уйти на больничный. Но она отказывалась, говорила, что тут ей спокойнее, да и доктор, если что, рядом. А дома, в тишине, все болячки дают себя знать с удвоенной силой.

– Странно. – Пробормотал Гирс.

– Что странно? – встрепенулся Мамонтов.

– Сколько у вас всего санитарок? – вместо ответа спросил инспектор.

– Три. Баба Зина, Светлана и Аля, совсем еще девочка. Она новенькая, недавно у нас….

– Мне нужны их адреса.

– Сейчас найду…. – Рудольф Петрович развернулся к компьютеру.

– Что вы можете сказать о медсестрах? Какие у них были отношения с бабой Зиной?

– Самые теплые. – Откликнулся доктор. – Мне кажется, что Зинаиду Евсеевну все любили. Она была удивительно добрым человеком!

– Что еще вы можете добавить про вчерашний день? Может быть, что-то еще удивило или насторожило вас?

– Нет. – Пожал плечами доктор. – Все было спокойно…. Разве что, немного шумно. Наш Леша из котельной заколотил несколько выбитых окон в заброшенной части корпуса, чтобы не было сильных сквозняков.