Слава поспешил помочь товарищу по цеху.

«Круто, мать ее, круто… супер, охуеть!». Орало что-то внутри Шутила, ломая диафрагму. Он втопил педаль до полика, и авто от Баварского производителя показало, на что оно способно. Тело Савелия вжало в сидение, он подобно летчику-испытателю сполна прочувствовал весь кайф перегрузок.

Слава бежал вслед, что-то кричал, распугивая татарских воробьев.

– Что, ебанутый, я же не слышу тебя, – хмыкнул Савка, и остался собою доволен…

– Я, пацаны, чуть не обосрался, в натуре, пушка, а не машина. Дурная, как моя голова.

– Это да! – отличился Боря. – Но ты молотком, Савок, красавец, бля буду, отвечаю!

– Да, ладно, на моем месте каждый поступил бы точно также.

– Нет повода не выпить! – взял на себя миссию тамады Максим…

* * *

Савка торопливо печатал шаги по морозному сибирскому асфальту. Он сокращал расстояние и не мог придумать, как они встретятся. «Наверное, он подарит ей цветы… Да нет, точно. Она примет его в тиски своих мягких объятий. Они будут долго гонять слюни, а потом… Но это если мамы нет дома, Шутил сорвет с нее все, что там будет, ну а дальше импровизация».

Он вышел на проспект, с него он повернет на другую улицу, которая, хитро петляя по дворам, выведет его на заветную, на ту, где живет его Марина.

* * *

Одиозный Кава был чем-то не очень доволен. Пред ним ломился от сервировки овальный стол, квадратной формы. Справа сидел Фока и поедал королевских креветок – продукт перестройки. Напротив гости вора: Симон, Саша-Кореец, и Лефик. Все «хозяйские», авторитетные люди. За плечами солидные ходки, за ходками серьезные дела. Кава час назад принял дозу и его слегка кубатурило. Он изредка кивал и почесывался, но принимал действительность такой, какая она есть.

Школа узников, постоянно держать руку на пульсе событий, какой бы кайф не заполнял вакуум в тебе самом.

Симон махнул стопку и зажевал наспех куском копченой осетрины.

– Ты удовлетворен таким раскладом? – прожевав, задал он вопрос гостеприимному хозяину.

– К чему ты подводишь, братуха? – сощурился Кава, как танковый триплекс.

– Бабло отбил, барыгу наказал чужими руками, а как авторитет… Не сочти за грубость, но не считаешь, что он пошатнулся.

Лефик хмыкнул и закурил сигарету. Кореец напрягся в ожидании немедленной реакции. Симон явно желал, чтобы пролилась кровь, «хлеба и зрелищ» – его жизненное кредо.

– Ты думаешь, что можешь сказать мне фас, раздраконить меня босяцким фуфляком, на который я кинусь, что тот подпесок. О чем ты говоришь?

– Погоди, дорогой, неверно истолковал меня. Люди слышали, как этот фуфломет неуважительно говорил за тебя. Прошло время, этот перец жив и чувствует себя превосходно… Мы-то в теме, что он отдал тебе, что ты просил с него, но другие не при делах за это. Всем не объяснишь. Отсюда пойдут опасные брожения. Не находишь?

* * *

Савка повернул на улицу Рождественского, серый хрущевский ренессанс: черные проплешины среди неровных дворов, собачьи испражнения, дымящиеся, словно взорванные танки, колодцы, танкисты-бомжи с загорелыми лицами даже в зимний период, корявый паребрик и утоптанный тротуар. Шутил шел по нему, приближая встречу. У самого сердца под «мытой» дубленкой грелся алый цветок гордым именем роза.

* * *

Кава выпил, и не мало. Его разум взывал к справедливости.

– Фока! – встрепенулся Ренат.

– Я весь внимание.

– Будешь внимателен, будешь состоятелен. Хватит тальянку ломать. Отзвони пацанам, работа будет.

– Кому звонить? – не вкуривал Фока.

– Ты чего гоняешь?! Или два по кушу!? Звони Моцарту, Окулисту. Скажи, пусть этого терминатора взяли, как его?..

– Сугроба?

– Сугроба, да. Пусть эти ниндзя тянутся сюда.

* * *

Скороговорка: «Приехали парни на крутой тачиле, базарить не стали, всех замочили, всех замочили и перемочили, купили билеты и двинули в Чили, а все потому, что они на тачиле».

Тем, кто встретил Савелия в компании с его Мариной у выхода из подъезда, ни к чему было сублимировать собственную энергию. У них была утилитарная цель и указание авторитета.

– А сейчас я тебя угощу шампанским,… если ты не возражаешь против моего назойливого общества.

– Савушка, я так счастлива. Я же говорила, все будет здорово.

Вся беседа построена исключительно на эмоциях и, наверное, это правильно. Холодная голова и трезвый расчет, это можно приберечь для другого случая.

Марина нежно держала высокую розу за ее не простой стебель. Она не хотела оставлять ее дома в пустой комнате, в мокрой вазе. Цветок был неподражаем, хотя во многом походил на остальные. Он являл собою законченное продолжение счастливой его обладательницы.

Савва обратил внимание на серую Ниву с глухой тонировкой. Она походила на выгоревший гроб, но на колесах. Приобняв свою пассию за узкие плечи, они попробовали пройти мимо.

– Молодые люди! Вы из этого дома?

– Да, – ответила Марина, выдвигая на передний план желание помочь. Так чисто, по-саморитянски.

– У нас для вас кое-что есть, – парень стоял и улыбался, как черно-белый телевизор. А еще в его глазах отражался только тротуар.

Из ветрового окна Нивы высунулась сайка такого же «киноцефала» (собакоголовый).

– Мы к вам, голуби, обращаемся. Не хорошо хамить людям, – прогремел второй.

– Ты о чем, дядя? – не выдержал Шутил. – Какие дела?

– Дела в прокуратуре, ныряй в тачилу.

И холод вороненой стали безапелляционно приставленный в область ребер, заставил Савелия воспринимать сие серьезно.

– Марина, дождись меня дома, – попросил он, отстраняя девушку.

– Мариночка тоже поедет с нами, – неожиданно высрал обладатель Беретты.

– Не гони, она не при делах.

– Гонят, корешок, говно по трубам, а здесь позволь нам решать, кто при чем.

* * *

Траурная панихида, это всегда неуютно, холодно и лишено перспектив. Венки от одноклассников, от директора любимой школы слабо напоминают дары волхвов. Мать в черной, как у шахидки, шали с пустыми, как два колодца, глазами. Отец заметно постаревший, так и не ставший дедом. Друзья – это отдельная тема.

Боря шел сразу же за гробом, под локоть поддерживая несчастную мать. Она то впадала в сомнамбулическую кому и казалась равнодушной, то вскрикивала, как раненая на вылет волчица.

Корма красного, словно стяг, гроба плавно покачивалась на плечах несущих, где-то там между небом и асфальтом. Он так и не смог дотянуться до небес…, а быть может… Быть может совсем наоборот.

* * *

– Конечная, – сказал узколобый с постперестроечным менталитетом спортсмена-неудачника, сумевшего худо-бедно реализовать себя на улице.

Оставленное переселенцами здание бывшего конезавода заставляло поверить о приближающемся апокалипсисе. Молодых людей выволокли из Нивы и втащили в плохо оборудованную подсобку. Провисшая панцирная кровать, прожженный в нескольких местах полосатый как жизнь матрац. Молочный ящик с фанерой вместо столешницы и портрет вождя мирового пролетариата с цинично подрисованными сатанистскими рожками. Зрелище так себе.

Шутила пристегнули наручниками к стояку, прощупав пару раз его батареи (ребра).

– Будешь кипеш поднимать, печень фаршем выйдет.

Девушку толкнули на матрац, предварительно содрав с нее пальто. Савелий дернулся, но чугунный стояк был заложен коммунистами, а значит прочно и на века.

– Пацаны, прошу, оставьте девчонку, – вопил он, не обращая внимание на удары по его телу. – Пожалуйста, умоляю.