– Мы не можем казнить в праздник, – сказал Каиафа. – Этот человек нарушил не только наши обычаи, но и посягнул на власть царя и кесаря, когда стал называться царём Иудейским, говорить от имени и власти Бога. Поэтому судить и казнить его должен римский суд. Я призываю вести его в преторию, к Пилату.

Под одобрительный гул Каиафа, связанный Иисус, священники и толпа направились к Пилату. Пилат встретил их на ступенях претории, поскольку в честь праздника правоверные иудеи не захотели осквернить себя нахождением в доме язычника. Увидев связанного Иисуса, Пилат вспомнил слова его учителя философии в военной школе: будьте осторожны с вашими желаниями, они имеют свойство исполняться. Тогда он не понимал смысла этих слов. Но теперь, когда его желание исполняется, он захотел, чтобы этого никогда не было. Он хотел говорить с Иисусом и вот, теперь у него есть такая возможность. Ревущая толпа, настроенная растерзать арестованного, непреклонный Иосиф Каиафа, который пойдёт на всё, лишь бы добиться своего, лишь бы не запятнать всесилия своего священства, лишь бы не отдать и пяди его могущества, власти и богатств, права толковать Закон Моисея к своей выгоде, и Иисус, покорно стоящий, как овца, ведомая на заклание. Иисус, который ни слова не говорил в свою защиту, который не обличал ложь и лжесвидетельства первосвященников и нанятых свидетелей, который не призывал толпу поверить ему – всё это казалось кошмаром после триумфального шествия этого человека всего три дня назад. Он должен проснуться. Пилат тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли и внезапно нахлынувшую боль.

– Чего вы хотите? – обратился он к священникам. – В чём вы обвиняете этого человека и чего хотите от меня?

Вперёд вышел один из священников и сказал:

– Ты префект в Иудее. Ты закон в Ершалаиме. Если бы этот человек был безвинен, мы бы не привели его к тебе. Суди его и поступи по закону.

– Что он совершил? Почему вы не хотите судить его сами?

– Он нарушил не только наши законы. Он посягнул на престол кесаря! Суди его!

Пилат велел страже привести Иисуса к себе и позвать писца.

Когда двери за Иисусом закрылись, отгородив его от возмущённых священников и толпы, Пилат как будто забыл о нём. Он медленно прохаживался по залу, думая о своём. Надменные первосвященники не захотели пройти в дом, где находился он, язычник. Сейчас наверняка они побежали совершать омовения, так как их ноги коснулись нечистого места. Проклятые гордецы. Их Бог столько раз их наказывал, а они всё равно считают себя превыше всех остальных людей. Пилат не знал священных текстов, но, живя в Иудее, ему приходилось вопреки своему безразличию вникать в сказания и мифы народа, которым он управлял. Хотя, знал он обычаи или не знал, иудеи всё равно бунтовали, на какие бы уступки по повелению кесаря он ни шёл.

Вдруг он остановился прямо перед Иисусом.

– Так значит это ты царь Иудейский? – спросил он, пытливо глядя ему в глаза.

Иисус промолчал, не отводя глаз.

– Ты Иудейский царь? – снова спросил Пилат после недолгого молчания.

– Это ты сам решил или тебе кто-то сказал? – спросил в ответ Иисус.

Удивлённый его смелостью, Пилат приподнял брови.

– Тебя привели ко мне твои соплеменники. Они требуют от меня решения казнить тебя. Я тебя спрашиваю, за что я должен тебя казнить? В чём твоя вина?

– Моя вина в том, что я не сумел помочь открыть людям сердце Богу. Что вместо восстания и войны с Римом я призывал к любви ко всем людям. Со времён наших прародителей Авраама, Соломона, Давида прошло столько времени, что вера в Бога единого стала верой в исполнение обрядов перед Его лицом. Сама вера ушла. Остались только здание Храма, сикли, храмовые жертвы и первосвященники, цитирующие Слово Божье, забыв его смысл. От того Рим и смог завоевать Иудею, принудить народ израильский платить себе дань. От того иудеи и хотят выбраться из-под власти Рима. Все забыли смысл, оставив только мертвые слова и тексты. Ты спрашиваешь, царь ли я? Но мое царство не здесь. Оно от Бога. Если бы моё царство было земным, никто меня бы не предал и не привёл бы к тебе – я бы мог запугать, завлечь, купить своих врагов. Более того, на руках моих соплеменников я вошёл бы в твою преторию и именем иудейских предков лишил тебя и кесаря власти над Иудеей. Я же пришёл в этот мир говорить людям истину, заставить их открыть ей свои души и сердца.

– Что же, по-твоему, истина?

– Истина одна. Она исходит с Неба.

– Значит, здесь, на земле, нет истины?

– Ты же сам видишь, как говорящих истину предают на суд люди, имеющие власть на земле. В суете мира они забыли, кто они и для чего. Их надо жалеть и любить.

– И чего стоят твои слова о любви к ближнему, если эти ближние хотят твоей смерти? Неужели ты не зол на них за это?

– Нет. Эти люди ещё не поняли, что они сотворили. Их сердца очерствели и души закрыты. Они слепцы, и не видят света. Разве можно злиться на ребёнка, отрывающего крыло у бабочки? Дитя неразумное ещё не знает, что такое боль, наказание, раскаянье. Оно бездумно, потому что ещё глупо. Придёт время, и эти люди раскаются в том, что желали и делали.

– И тебя не страшит смерть? Не страшат мучения? Ты знаешь, что в моей власти как казнить тебя, так и помиловать? Как обречь тебя на муки, так и избежать их?

– Ты в этом не властен. Не ты дал мне жизнь, не ты её и отнимешь.

– Да понимаешь ли ты, что твоя жизнь в моих руках? Ты можешь осознать, что она сейчас висит на волоске? – вспылил Пилат.

Иисус улыбнулся.

– Я всё это осознаю и понимаю, – медленно и спокойно, как душевнобольному, объяснял он. – Но ты не можешь понять простой истины. Если не ты послал меня и ввёл меня в этот мир, то, как ты можешь меня из него удалить? Если не ты подвесил волосок моей жизни, то не тебе его обрезать. Ты такое же орудие Божье, как и Каиафа, и Иуда.

– И ты не проклинаешь Иуду, предавшего тебя в руки моей стражи?

– Нет, префект. Иуду я не проклинаю. Без него я бы не стал тем, кем скоро буду. Я принимаю на себя все грехи, а Иуда – все пороки человеческие.

– А есть разница?

– Да, префект. Грех – это то, что человек осознаёт и в чём может раскаяться, о чём сожалеет и мучается, что может искупить и получить прощение. А пороки искупить нельзя. Порок – это часть человека, как его рука или нога. Это фанатичная уверенность в своей правоте. Это слепая гордыня, это осуждение и проклятие Иуды. Хотя один Бог может судить и казнить. Иуде же ещё никто не дал слова оправдаться.

– И ты не боишься мук и смерти?

– Я всё же сын человеческий, и муки меня страшат. Но смерти я не боюсь. Смерти нет. Есть только вечная жизнь.

Пилат снова прошёлся по залу. Всё, что говорил этот странный человек, было необычно и заставляло задуматься. Смутно Пилат понимал, что некоторые слова находят отклик в его душе, других он принять не может. Но равнодушным не оставляют, это точно. Это слова идеалиста, решившего переделать мир, наподобие Великого Александра, только вместо меча он решил действовать словом. Опасное заблуждение, ведь слова могут переврать. Нет, это не преступник, это просто блаженный мечтатель, вся вина которого, что он ухитрился родиться не в просвещённом Риме среди философов и мудрецов, а в грязной Иудее, среди жестоких и завистливых людей, которые понимают только язык денег и силу. Как он сам говорил? Пилат вспомнил одно из донесений шпионов: нет пророка в своём отечестве. Нет, он не преступник, не пророк, он просто новоявленный философ со своей новой философией о том, что нет плохих людей. Он достоин не казни, а хорошей плётки, чтобы его мозги встали на место и чтобы усмирённая зрелищем толпа оставила его в покое. Пилат коротко взглянул на Иисуса и широкими шагами подошёл к дверям. Рывком распахнул их и вышел к первосвященникам.

– Я не вижу никакой вины. Я не знаю, за что вы хотите его казнить. Однако, как я знаю, он галилеянин. Это область царя Ирода. Я направляю его к нему. Ваш царь должен рассмотреть дело своего подданного. И если он повелит его казнить, я выполню приказ. Но не ранее.