— Муж мой, а может быть, это и хорошо, что ты уезжаешь? Год или два — не такой долгий срок, особенно для нас. Мне и прежде приходилось подолгу оставаться одной. Когда ты вернешься, я буду знать, что и как мне следует делать, чтобы быть для тебя достойной женой. И я подарю тебе сильных сыновей. — Она вновь взглянула в его сторону, заметив, что он наблюдает за ней. — Не отталкивай меня, пока я не показала тебе, какой женой я могу стать.

Он уселся на кровати, спустив ноги на пол.

— Ты ничего не поняла, — сказал он тем же мягким голосом. Он привлек ее ближе, усаживая рядом с собой. — Разве я не говорил тебе, что именно я создаю? На протяжении многих лет я собирал людей с такими малыми признаками потенциальной силы, что они казались самыми обычными людьми, и скрещивал их вновь и вновь, пока их потомки не развили в себе эти скрытые возможности. И на свет стали появляться такие люди, как Исаак.

— И такие, как Лейл.

— Лейл был не так уж и плох. Он очень хорошо управлял своими способностями. Я создал и других, такого же типа, чьи способности гораздо сильнее, а поведение намного лучше.

— Разве ты создал его? Из чего? Из кучи глины?

— Энинву!

— Исаак говорил мне, что белые верят, будто их бог создал первых людей из праха. Ты говоришь так, словно ты сам бог!

Он глубоко вздохнул и посмотрел на нее. В его взгляде проступала печаль.

— То, что я есть, или то, что я думаю об этом, тебя не касается вообще. Я сказал тебе, что ты должна делать… нет, нет, подожди. Выслушай меня.

Она закрыла рот, проглатывая очередные слова протеста.

— Я уже сказал, что ты не поняла, — продолжил он. — Теперь я думаю, что ты намеренно не хочешь понять меня. Да неужели ты и в самом деле думаешь, что я могу отказаться от тебя лишь только потому, что ты неумелая жена?

Она отвернулась. Нет, разумеется, она не верила этому. Она лишь хотела удержать его от невозможных для нее поступков. Ведь он собирался скрещивать ее точно так же, как люди скрещивают домашний скот. Он так и сказал: «Я хочу детей от твоего тела и от его». Ее желания не имели значения. Разве спрашивал кто-нибудь об этом корову или козу?

— Я даю тебе самого лучшего из своих сыновей, — сказал он. — И я надеюсь, что ты будешь хорошей женой для него. Я никогда бы не отдал тебя ему, если бы не был уверен в этом.

Она медленно покачала головой.

— Нет, это ты не понимаешь меня. — Она внимательно посмотрела на него — в его глаза, глаза обычного человека, на его чуть удлиненное красивое лицо. До сих пор ей удавалось избегать подобных стычек с ним благодаря тому, что она шла на уступки. Сейчас она не могла подчиниться.

— Либо ты мой муж, — сказала она как можно спокойней, — либо у меня вообще нет мужа. Если мне понадобится мужчина, я найду его себе сама. Мой отец и все мои прежние мужья давным-давно умерли. Ты не принес мне никаких подарков, ты просто прогнал меня прочь. Ты можешь меня прогнать, но ты не сможешь указывать мне, куда я должна идти.

— Разумеется, могу. — Его спокойный тон был подстать ей, но только в его голосе на этот раз звучало смирение. — Ты знаешь, Энинву, что ты должна подчиниться. Неужели я должен забирать твое тело, чтобы получить от него тех самых детей, которых хочу?

— Ты не сможешь. — Внутри себя она быстро перестроила все свои органы, в буквальном смысле переставая быть женщиной, а для полной уверенности и мужчиной. — Ты можешь вынуть мою душу из моего собственного тела, — сказала она. — Да, я думаю, ты можешь сделать это. Но мое тело не принесет тебе удовлетворения. Тебе придется слишком долго приводить в порядок все, что я проделала с ним, прежде чем ты сможешь его использовать. Оно не сможет так долго прожить без меня.

Она не ошиблась насчет гнева в его голосе, когда он заговорил вновь.

— Ты ведь знаешь, что я буду собирать твоих детей, если не смогу заполучить тебя.

Она повернулась к нему спиной, обхватив плечи руками. Затем она с силой опустила их.

— Убей меня! — с шипением произнесла она. — Убей меня сейчас, но никогда не проси меня ни о чем подобном!

— И твоих детей? — спросил он, оставаясь неподвижным.

— Ни один мой ребенок не пойдет на такую мерзость, какую задумал ты, — прошептала она.

— А теперь кто из нас лжет? — спросил он. — Ведь ты знаешь, что твои дети не имеют твоей силы. Я получу от них все, что хочу, а затем уже их дети будут точно так же принадлежать мне, как и здешние люди.

Она промолчала. Разумеется, он был прав. Даже ее собственная сила была всего лишь бравадой — как фасад, она скрывала весь внутренний ужас, охвативший ее. Только гнев все еще не позволял ей опустить голову. И что было лучше, гнев или вызов? Он мог уничтожить самую ее душу, и тогда для нее уже не было бы очередной жизни. А затем он добрался бы и до ее детей, совращая их одного за другим. Она была готова разрыдаться.

— Ты должна успокоиться, — сказал он. — Жизнь будет богатой и счастливой для тебя. Ты будешь удивлена, как легко тебе удастся присоединиться к этим людям.

— Я не выйду за твоего сына, Доро! И неважно, чем ты будешь грозить мне и что будешь обещать. Я не выйду за него!

Он вздохнул, накинул на себя одежду и направился к двери.

— Оставайся здесь, — сказал он. — Оденься и жди.

— Ждать чего! — с горечью выкрикнула она.

— Исаака, — ответил он.

А когда она повернулась к нему лицом и уже открыла рот, чтобы в очередной раз обрушить на него проклятья, он подошел к ней и изо всех сил ударил по лицу.

Был какой-то миг, когда удар еще повис в воздухе, когда она еще могла бы схватить его руку и переломить ее как сухую ветку. Был миг, за который она могла разорвать его глотку.

Но она приняла удар, прогнулась под ним, не издав ни звука. Давно у нее не было такого желания убить человека.

— Я вижу, ты знаешь, что значит успокоиться, — сказал он. — И мне кажется, ты не настолько торопишься умереть, как говоришь об этом. Прекрасно. Мой сын просил меня дать ему возможность поговорить с тобой, если ты откажешься подчиниться. Подожди его здесь.

— Что такое он может сказать мне, чего ты еще не сказал? — резко спросила она. Доро задержался у двери, чтобы с презрением взглянуть на нее. Его удар обладал намного меньшей силой, чем этот взгляд.

Когда дверь закрылась за ним, она подошла к постели и уселась на нее, уставившись в огонь невидящими глазами. Когда Исаак постучал в дверь, ее лицо было мокрым от слез, о которых она уже забыла.

Она велела ему подождать, пока одевалась и вытирала лицо. Затем, охваченная тяжелой безнадежной усталостью, открыла дверь и впустила его.

Он выглядел таким же измученным, как и она. Рыжие волосы спускались на покрасневшие глаза. Кожа, совсем недавно бронзовая от загара, теперь выглядела совсем бледной, какой Энинву никогда ее не помнила. Он казался не просто уставшим, но и больным.

Он молча стоял, уставившись на нее, и ей захотелось подойти к нему, как в свое время к Окойе, чтобы попытаться его успокоить. Но вместо этого она села на один из стульев, так что он уже не мог сесть слишком близко к ней.

Он с готовностью сел напротив нее, на другой стул. — Он угрожал тебе? — последовал тихо прозвучавший вопрос.

— Разумеется. Это он умеет делать лучше всего.

— И обещал тебе райскую жизнь, если ты подчинишься?

— …Да.

— Он сдержит свое слово, так или иначе.

— Я уже видела, как он держит свое слово.

Наступила затянувшаяся неприятная пауза. Наконец Исаак прошептал:

— Не позволяй ему сделать это, Энинву. Не выбрасывай свою жизнь!

— Неужели ты думаешь, что я сгораю от желания умереть? — сказала она. — Моя жизнь была долгой и счастливой. Она могла бы быть еще длиннее и лучше. Мир гораздо просторнее, чем я думала. На свете есть еще так много всего, что я хотела бы увидеть и узнать. Но я не хочу становиться его собакой! Пусть занимается этой мерзостью с другими людьми!

— Например, с твоими детьми?