Под мягким нажимом Алекса Димитрос ослабил хватку на горле Иоанниса, и тот, словно пыльный мешок с тряпьем, соскользнул по стенке и упал, хрипя, на пол. Димитрос с перекошенным лицом, тяжело дыша, угрожающе развернулся к дальнему родственнику, который, будучи ниже его на целую голову, продолжал бесноваться, орать и размахивать тростью. Алекс немедленно встал между ними.

– Послушайте, Димитрос, друг мой, – мягко сказал он сыну хозяйки, стоя к нему лицом и положив руку ему на плечо. – Этим их не пронять. Они того не стоят. Подумайте о матери, она сама не своя. Подумайте о Марии, вы ее напугали и расстроили, вон она плачет на галерее у своего номера. Успокойтесь, еще ничего не потеряно! Я обещаю вам заняться этим вопросом.

– А вас, уважаемый сэр, – холодно и спокойно произнес Алекс, повернувшись вполоборота к старику и с поразительной точностью скопировав его произношение, – я убедительно прошу не размахивать тростью у меня перед лицом! В противном случае мне придется ее сломать о вашу голову!

Видимо, или в серых глазах Смолева, или в брезгливо-холодном выражении его бледного лица, или в тоне, с которым была произнесена речь, было что-то настолько убедительное, что старик сразу сдулся, но прошипел:

– Я этого так не оставлю, я душеприказчик его покойного отца! Как вы смеете мне угрожать! Сегодня я получил все необходимые документы, чтобы оформить собственность. По этим документам я имею полное право на большую часть всей собственности, а все остальное я выкуплю у них за гроши, у меня приоритетное право выкупа! – И, уже обращаясь к Димитросу, добавил: – Все счета под моим контролем, ни евро, ни единого цента не получишь, подлец! Про свой мерзкий виноградник можешь забыть!

В этот момент Димитрос издал звериный рык, собираясь броситься на старика. Тот завизжал от ужаса, проскочил в дверь соседнего номера с металлической цифрой «2», и было слышно, как задвигается затвор и звучит его тоненький победный смешок. Димитрос обмяк, сел у стены и обхватил голову руками.

– Мария, – позвал Смолев. – Идите сюда, ничего не бойтесь. Поднимите его и уведите отсюда. Лучше из отеля, к морю, на свежий воздух. Вот, правильно, идите, пусть придет в себя. Мы вернемся к этому разговору позже.

– Катерина, – проводив уходящую пару задумчивым взглядом, уже по-русски обратился Алекс к горничной, стоявшей рядом и кусавшей губы, пытаясь сдержать слезы. – Так, не реветь! Это первое! Ничего еще не случилось. Я попробую выяснить, что можно сделать. Второе: немедленно пригласите сюда врача, синьора Карлоса Мойю, он – хирург, насколько я помню. Митрас сейчас точно нуждается в его услугах. Будем надеяться, что все обошлось без переломов и тяжелых увечий. Я дождусь синьора Карлоса, чтобы переговорить с ним и в этом удостовериться. Ну, и третье, пойдите потом наверх, к матушке Ирини, успокойте ее, скажите, что все обошлось, что я держу все под контролем. Затем возвращайтесь сюда, ваша помощь мне может понадобиться. Все поняли? – девушка кивнула. – Отлично! Как говорят у русских: одна нога здесь, другая – там!

Утерев слезы и немного приободрившись, Катерина унеслась выполнять его распоряжения. Смолев осмотрел недавнее поле боя, вздохнул и покачал головой. Вот тебе и спокойствие, и безмятежность. Похоже, его кривая удача начинает снова скалить зубы.

Алекс поднял с пола обмякшее тело секретаря, внес его в номер и положил на диван, потом огляделся. В номере был редкий бардак. По полу катались пустые бутылки, окурки по всей комнате, грязная посуда, разбросанные повсюду вещи, ванна была залита водой, мокрые полотенца валялись на полу. Смолев снова покачал головой. Ну и свинья, похоже, этот Иоаннис Митрас. Свинья, во всех смыслах.

В этот момент раздался стук в дверь, и вошел испанец с небольшим саквояжем. В двух словах Смолев обрисовал ему картину произошедшего. Испанец кивнул и приступил к исполнению профессионального долга: открыл саквояж, достал и надел тонкие медицинские перчатки, померил пульс на шее и на руке пострадавшего, послушал его дыхание; оттянув веки, посветил фонариком в глаза, внимательно ощупал шею. Пожал плечами, достал из саквояжа небольшую пробирку, видимо, с нашатырем и дал понюхать секретарю. Тот дернулся и открыл глаза. Испанец встал, сложил свои инструменты в саквояж, защелкнул его и, не обращая более внимания на Митраса, подошел к Смолеву.

– Ничего страшного не произошло, – сказал он. – Ушибы, синяки. Хрящи не повреждены, кости целы. Сознание он потерял, по-видимому, больше от страха. Мне здесь делать нечего. Этому человеку надо лечить не горло, а совесть. Но здесь я бессилен со всей своей хирургией. Пусть прикладывает лед, чтобы не распухло горло, будет болеть – пьет обезболивающее. Я вынужден вас покинуть: мне нужно обойти еще несколько постояльцев по просьбе хозяйки. Да и ей самой, возможно, потребуется моя помощь.

– Кстати, – уже уходя, доктор повернулся к Алексу и улыбнулся: – Мы собирались поужинать с вами, поговорить об Андалусии. Как вы смотрите насчет сегодняшнего вечера? Мы с женой вас приглашаем: береговая таверна старого Леонидоса, в восемь часов вечера вас устроит? Знаете, где это?

– Благодарю вас, Карлос! Да, конечно, я знаю. Буду в таверне в восемь вечера, – ответил Алекс с легким поклоном.

Алекс вышел из отеля и направился прогуляться в город: ему необходимо было привести мысли в порядок. По дороге в одном из магазинчиков он купил сим-карту местного провайдера, поставил в телефон и, найдя удобную лавочку в тени огромного старого платана, уселся на нее и набрал номер Виктора Манна.

– Как зовут, говоришь, этого старого козла? – переспросил Виктор. – Константинос Галифианакис? Записал, будем проверять. Хотя шансов мало, что у нас на него что-то есть. А откуда он?

– Да черт его знает, откуда-то с материка, вроде бы двоюродный брат Георгиоса Аманатидиса. Думаю, пробьете. Если он действительно юрист или нотариус, должен же он быть в государственном реестре нотариусов или состоять в адвокатской коллегии.

– Аманатидиса? Это покойный хозяин виллы? Крепкий мужик, что ли, был?

– Почему крепкий? – не понял Алекс.

– Эх ты, лингвист, – весело рассмеялся Виктор. – Учи матчасть! В данном случае – греческий. «Аманатидис» переводится как «жилистый, крепкий».

– Ясно. Не знаю, как отец, а сын его, Димитрос – точно парень крепкий, – ответил Смолев. – И вот что еще, полковник… Меня кольнуло, как этот нотариус по-английски чешет. Принстон из него так и прет. Как будто он там лет двадцать прожил.

– Хм-м-м… А ты не ошибаешься? – сразу стал серьезным полковник. – Ладно, проверим. До связи!

Прогуливаясь по городу, Алекс встретил чету английских археологов. Несколько часов вместе с Лили и Джеймсом Бэрроу они с удовольствием изучали старый город и венецианскую крепость, отдыхали в кафе с прохладительными напитками. Уже ближе к вечеру распрощались в отличном настроении, довольные проведенным днем, прогулкой и компанией друг друга.

Алекс отправился на набережную разыскивать по памяти таверну старого Леонидеса. Время подходило к восьми часам. В пунктуальности испанской пары у него не было ни малейших сомнений.

Таверну он нашел, скорее, по запомнившемуся ему запаху спагетти с омарами – астакомакаронадо, поскольку уже стемнело, и все казалось иначе, чем днем. Везде играла музыка, пели, танцевали, горели огни и факелы, мелькали тени, носились официанты. У входа в таверну традиционно стоял зазывала. Смолев уточнил, туда ли он попал и, убедившись в правильности выбора, зашел в таверну. На часах было без двух минут восемь. Испанская пара уже сидела за столиком. Заметив Алекса, они поднялись, чтобы сердечно его поприветствовать.

Вспоминая позднее этот вечер в греческой таверне, Смолев всегда внутренне улыбался, у него теплело на душе: настолько замечательными людьми оказались синьор Карлос и синьора Долорес. Умными, обаятельными, блестяще образованными, с тонким чувством юмора. Синьор Мойя был великолепным собеседником, готовым поддержать любую тему, интересную для всех. Сам выбирал темы для разговора, связанные с искусством, поэзий, древней историей, виноделием и кулинарией. А поскольку все эти темы были для Алекса, как глоток свежего воздуха, то и ужин пролетел для него незаметно. Еще он отметил, как нежен и внимателен был синьор Карлос к своей супруге, как ласково он ей улыбался и ухаживал за ней. От взгляда Смолева не укрылось и легкое удивление синьоры Долорес, видимо, давно отвыкшей от подобных знаков внимания со стороны супруга, больше знакомой с его сплином, раздражительностью и дурным настроением. Было видно, что ее Карлос счастлив, он смеялся и шутил, ему было хорошо, а больше ей и ничего не было нужно. Может, и вправду, случится Божье чудо и болезнь отступит? Долорес не знала, что и думать, она просто радовалась, – и вечер удался на славу.