Домик срубной, за ним амбар, за ним калитушка.
А за ней иль конура песья иль глухая избушка.
А вокруг неё поле дикое – крапива да полынь.
А из крыши – сено да солома, да неба чистого синь.
Жил в той избушки деревенский простачок,
Зипун нараспашку, на лбу волос клочок.
Говорил что царь он, да всех плевал,
Бога, мол, я видел, тот чертей гонял.
Голову в колодце после бани мыл.
Но ведь не по делу ни когда не ныл.
Люд честной от дурня радости не знал —
Он им на не правду очи открывал.
Про грех – огрехи их прямо говорил,
Их дерьмо на них же из ушата лил.
Но правда, как известно, колкая до слез,
А слова не сносит, дурень ведь не пес.
Обозлились как то (то ли с похмела) —
Получи – ка сволочи за таки дела!
Били что есть духу, били что есть сил:
«Че ты рот разявил? Кто тебя просил?»
Наконец устали, встали отдохнуть,
А дурак как каша – трезвым не взглянуть.
Все, решили, хватит. Вроде отошли.
Обнялись и пьянствовать продолжать пошли.
А дурак кровавый, рожою в снегу:
«Дай подохнуть, боже, больше не могу!»
Вдруг вскочил, понесся он к себе домой,
Проклял всех! Стал трогать печь кочергой.
Домик срубной, за ним амбар, за ним калитушка.
А за этим вот всем догорает избушка.
Слышен был хохот сквозь трески огня,
«Будете помнить вы про меня!»
С тех пор пропала деревня – село:
Эхо пожара их всех унесло.
