Надавив на дверь плечом, Ким ввалился внутрь, едва успев выставить ногу, чтобы не грохнуться в груду хлама, накопившегося в прихожей. Комнат здесь давно уже не было. Это напоминало конюшню с перегородками, оклеенными тусклыми обоями, будто лошадям они могли придать бодрости и аппетита.

Не снимая одежды и обуви, Ким грохнулся лицом вниз на комок рваных тряпок, едва напоминающий подушку. Книга плашмя с шумом упала рядом с кроватью.

Окончательно свихнувшееся радио без пауз болтало само с собой, повторяя по нескольку раз одни и те же новости, прокручивая одну и ту же музыкальную нарезку.

Ким дотянулся до тумбочки, взял с неё стакан, полный окурков и со зверским выкриком швырнул в сторону неумолкающего аппарата. Тот издал жалобный писк, выплюнув какие-то вены-провода, покосился на стене и обиженно замолчал.

Всё погрузилось в забытье. Ким проспал рассвет.

Ещё не открыв глаз, Ким развернулся из лежачего положения в сидячее, спустил ноги с кровати и тут же с воплем отдернул. Сон в страхе шарахнулся в сторону окна, возвращая Кима к реальности, и улетел в режущее глаза июльским солнцем утро.

Продолжая держать ноги на весу, закрываясь ладонью от солнца, Ким посмотрел вниз. Штилем в двадцать сантиметров над поверхностью пола стояла вода.

Ким снова лег, до боли зажмурил веки и стал бить себя по щетинистым щекам. Потом он зажал уши и сделал десять глубоких вдохов и выдохов. Отвернулся к стене, укусил себя за предплечье и резко выкрикнул рычащую букву А.

Выдуманный в истеричном припадке ритуал не подействовал. Вода бесшумно качала на себе взмокшую книгу с листами, словно созданными для папирос. Вода подняла на свою поверхность всю пыль и грязь, обрывки газет, куски отвалившихся обоев, сваленную в противоположном углу гору грязной одежды, пивных и консервных банок. Чудом уцелевший во время вчерашнего покушения на радио стакан с окурками покачивался среди живописных последствий квартирного потопа. Дотянувшись до книги, Ким ногой притянул её по воде, выловил и, не отодвигая занавеску, сунул на подоконник.

«Лучше бы всё это занесло снегом» – подумал Ким.

Вода откровенно вывернула наружу весь ужас его морального и физического опустошения, обнажив язвы не просто холостяцкого быта, но омерзительную суть человеческого падения, к которому не способны даже животные: в них природой заложены инстинкты – есть пить, справлять свои нужны, производить потомство, но при этом следить за жилищем, за своей шерстью, мехом или перьями. Лишь духовная распущенность и личностный распад человека разумного, на протяжении всей истории своего существования доказывающего себе и миру, что с инстинктами нужно бороться, заставляет его утрачивать даже самые элементарные из этих инстинктов в моменты безвольной слабости. Венец ли он творения или предельная точка упадка? Путь от первых бактерий до его появления – прогресс ли это или деградация? Судя по усложнению физического строения, нельзя не заметить движения вперед, но можно ли считать его дорогой к совершенству? Когда-нибудь вечная зима укроет собой этот уродливый мир людей, наивно полагающих, что, не сбивая бананы палкой с пальм, а научившись производить их из нефти, они стали лучше, чище, возвышеннее; что выдуманные ими и возведенные в истину понятия об эстетике и эталонах красоты могут выглядеть более, чем уродливо и трагично с объективных природных позиций, о которых они лишь догадываются, и даже догадавшись, отказываются от них, продолжая верить в то, что удобно, что вписывается в общепринятые представления о сути и сущности вещей.

На этом острове не бывало снега, который мог бы хоть на несколько дней скрыть своей белизной тлен окружающего мира с его проблемами, неумеренным тщеславием, алчностью и грязью во всех смыслах этого слова.

Ким вытащил вилку из поросшей мхом и пенициллином консервной банки, стоявшей на тумбочке, и заколотил ею по радиаторам, вмонтированным ниже подоконника. По количеству воды и по тому, что она, казалось, прибывала, было очевидно, что соседи сверху уже несколько часов подряд отсутствуют в квартире, раз до сих пор не заметили утечку. Хотя дело могло быть и намного серьезнее, если прорвало трубу центральной канализационной системы. В любом случае, чтобы это выяснить, нужно для начала встать, а сделать это, не замочив ног, не представлялось возможным – пока что грехи и беспробудное пьянство не способствовали тому, чтобы человек научился летать или ходить по воде.

Хотелось пить и успокоить отбойные молотки, раздиравшие голову. Хотелось безразличия ко всему, покоя и отсутствия мыслей, но для этого нужно было избавиться от физического дискомфорта. Ким закрыл глаза и представил снежную пустыню, скорее синюю, чем белую – без ветра, без солнца, без воздуха. Она была похожа на небо, только твердая и абсолютно плоская. Ким скользил по ней на своей кровати, словно на санях, лежа на спине и едва отталкиваясь руками от поверхности. Он ловил ртом белых мух в надежде, что, растаяв, он утолят его жажду. Они жужжали у него под нёбом, били или кололи острыми крыльями язык и гортань, а затем через нос вырывались на свободу. Ким боялся их глотать, чтобы они не вспороли ему желудок. Они пахли ментолом и приятно холодили сознание, утомленное постоянной пьяной бессонницей, неправильным питанием или абсолютным отсутствием какого бы то ни было питания вообще. Сознание утратило привычку анализировать, сопоставлять, делать логические выводы, обобщать, абстрагироваться, искать причины и предполагать следствия.

Для того, чтобы подняться нужно было простейшее волевое решение, которые мы принимаем сотни раз на дню, но Ким давно не способен был и на это. Он ничего не решал, он просто поднялся, спустил ноги в воду и, не глядя вниз, пошел к дверному проему, ведущему в коридор. Остановившись в нерешительности, Ким оглядывал плохо освещенное пространство. Вода была по всей конюшне на одинаковом уровне. В уборной она поднялась настолько, что угрожала смешаться с содержимым ватера и вынести его наружу, хоть это мало бы навредило и без того сомнительному состоянию квартиры. Не было смысла заглядывать на кухню, предполагая там аналогичную ситуацию. Кроме того, не хотелось видеть загаженный тараканами обеденный стол и встречаться с упрекающим взглядом пустого холодильника, отключенного на прошлой неделе и тоскливо разинувшего пасть. Дверь в бывшую спальню была закрыта с момента последнего семейного скандала и отъезда жены и дочери. Там всё оставалось нетронутым, и теплилась надежда, что если дверь не открывать, то таким оно и останется, не потревоженное водой, как всё остальное снаружи.

Вода по брюкам поднялась почти до колен. Нельзя сказать, что Киму это не доставляло определенного удовольствия. Прохлада снимала напряжение и успокаивала похмельный синдром. Он выловил проплывавшее мимо древко от швабры и стал колотить в потолок, пока у него не затекла шея, и не защемило между лопатками. Ждал ли он результата? Скорее всего, нет. Он не ждал ничего.

Раздвигая болтавшийся повсюду мусор, он стал пробираться к входной двери. С видимым усилием нажал ручку, удерживая дверь, опасаясь, что вода хлынет на лестничную площадку. Ничего подобного не произошло. Дверь не была вытолкнута потоком наружу, даже когда Ким перестал её придерживать. Более того, она не поддалась, даже когда он стал на неё надавливать, словно кто-то стоял с другой стороны, подперев спиной.

Споткнувшись о кусок наждачного камня, валявшегося на полу, вернее, теперь уже на дне, Ким пошатнулся, отступил и чуть было не грохнулся в воду. В последний момент он ухватился за шкаф, но не смог выпрямиться, сбитый с ног волной. Входная дверь открывалась, словно в замедленном действии, выгибаясь всем своим существом, не столь прочным и устойчивым, чтобы сопротивляться силе, давившей снаружи. Стена воды, высотой в человеческий рост, стремительно ворвалась в сообщающийся сосуд квартиры, за считанные секунды поднявшись Киму до пояса, плеснув ему в лицо и грудь. Он непроизвольно заслонился руками, словно защищаясь от внезапного нападения, не сразу поняв, что именно сейчас произошло. Облизав губы, почувствовал соль и привкус йода. К руке прилипло что-то холодное и живое. С брезгливостью, которая может показаться странной для опустившейся на дно личности, стал отряхивать руки. В воду плюхнулась небольшая желтобрюхая рыбка с черной поперечной полоской и тут же присоединилась к стайке своих сородичей, суетившихся между штанинами.