Я снова отправился на Кубу и стал жить только воспоминаниями о вас, изредка получая от графа известия о ходе вашей болезни.

Эти воспоминания, одновременно и бесконечно сладкие, и бесконечно горькие, никогда не покидают меня. Они составляют для меня все и служат утешением в моей тревожной жизни солдата, которая каждую минуту ставится на карту.

Я постоянно вижу вас посреди шума и беспокойств бивачных ночей, грохота пушек, треска ружейных выстрелов и облаков удушливого порохового дыма; вижу вас и во время наших беспорядочных, неопределенных маршировок, составляющих, как известно, нашу тактику.

Да, я постоянно везде и всюду вижу вас!.. Ваш милый образ, точно обольстительный, дорогой мираж, заставляет биться мое сердце от восторга и вызывает слезы умиления на мои глаза, измученные видом только бедствий и страданий!..

Вот вам моя исповедь; вы теперь знаете состояние моей души. Удивление, преданность, поклонение – все эти чувства к вам, которыми вы наполнили мое сердце, бесконечны и неизменны; уничтожить их может только смерть!

Прощайте же, дорогая кузина, или, вернее, до свидания при лучших условиях. Сохраните в своей памяти хоть маленькое местечко для того, кто, быть может, скоро явится сообщить вам лично о совершившемся освобождении его новой дорогой родины.

Искренне преданный вам кузен

Роберт.

P.S. Передайте, пожалуйста, выражение моего искреннего почтения вашим родителям, Мариусу – мой сердечный поклон, а маленькому Пабло – мой горячий поцелуй!»

Дочитав до конца это письмо, тронувшее ее до слез, Фрикетта встала совершенно преобразившейся.

Четверть часа тому назад она еще выглядела больной, а теперь, вся розовая от возбуждения, с блестящими глазами, она вдруг сделалась прежней Фрикеттой – здоровой, деятельной, проворной и жизнерадостной.

Прижав к губам нежно-голубой цветок, находившийся в письме, она приколола его к своему корсажу и возвратилась в сад к своим родителям.

Твердым, звенящим голосом, лишь по временам вздрагивавшим от волнения, она прочитала им письмо молодого кубинского офицера.

Окончив чтение, она спросила со своей обычной решимостью:

– Что вы скажете об этом письме?.. Говори ты первый, отец.

– Я полагаю, что оно написано человеком с прекрасным сердцем, – ответил старик.

– Да?.. Ну, а ты, мама, что скажешь?

– Я?! – воскликнула госпожа Робер. – Я готова плакать…

– Но почему же, мама?

– А потому, моя дорогая, что сердце матери может многое отгадывать. Мне кажется, что тот, кто писал эти хорошие строки, скоро сделается самым близким нашим родственником и будет называть тебя уже не кузиной, а…

– И тебе это не по душе?

– О, нет, напротив! Я с восторгом назову его своим сыном, потому что считаю его способным дать счастье моей дочери.

– Ты не ошиблась, мама… И ваша Фрикетта теперь уже не покинет вас.

– И это будет скоро? – спросил старик.

– Не знаю, отец. Ты забываешь, что он солдат, и его новое отечество в нем нуждается!.. Нет, это будет потом… после… чего бы мне это ни стоило!.. Да… после… когда совершенно успокоится несчастный пылающий остров!

И молодая девушка, не выдержав, упала на грудь своей матери и судорожно зарыдала.

Госпожа Робер крепко сжала в объятиях Фрикетту, а старик, не замечая текущих у него из глаз слез, с бесконечной любовью смотрел на дорогих его сердцу существ – дочь и жену.