Совсем скоро обнаженные тела казались уже чем-то вполне естественным, они действовали на него умиротворяющее. Он запоминал рельеф пропитанной краской кожи, мысленно менял экзотические прически. К счастью, они до сих пор сосредоточенно беседовали, не глядя на него, что позволяло избежать чувства беспокойства, мысли, что он получил даром нечто моральное и физическое, не показав, чего сам стоит. Его взгляд улавливал сразу всех, но, перемещаясь попеременно от одной детали к другой, останавливался на стоявшей чуть в стороне фигуре. Ее кожа, освещенная лампой, отливала блестящей бронзой рисунка, а там, где на нее падала тень, становилась матовой. Соски, впадины подмышек, скрывавшие мелкие острые волоски, небольшой шрам на правой ноге, недостаточно защищенный рисунком, небрежно спутанные, покрытые лаком волосы, и неописуемая хрупкость резко контрастировали с животным началом, которое он ощущал в себе, которое было и в ней. Неожиданно она повернулась вполоборота и беглым взглядом осмотрела его. Но он не отвел глаза в сторону, удивившись своей смелости.
– Вы художник? – небрежно бросила она.
– Да, – сказал он и виновато кивнул.
– Сразу видно, – добавила стоящая рядом девушка. Они синхронно рассмеялись.
– Давно с натуры не рисовали? – сдавливая смех, спросила одна из девушек.
– За такой натурой мастера охотятся годами, – быстро нашелся он. – Мне повезло, хотя никто из вас еще не согласился.
– Мы должны знать, на что идем, – кокетливо вмешалась длинноногая блондинка.
– Раз вы здесь, то уже примерно представляете все опасности, которые поджидают вас в таких местах.
– Кто еще для кого опасен? – не унималась блондинка.
Он не ответил на последнюю реплику, раздумывая, как ему избавиться от лишних моделей и остаться с ней наедине. Между тем, толпа постепенно разбивалась на маленькие группы знакомых, друзей, приглашенных и случайных фотографов, занявших все проходы и углы. Гостиная снова наполнилась людьми, и он почувствовал, как быстро между ними выросла стена. Решив немного подождать, он откинулся на спинку стула и сделал вид, что ему скучно от всего, что происходит вокруг. Так было проще украдкой посматривать в ее сторону. Она продолжала активно вести беседу с новыми знакомыми, изредка отвлекаясь на фотографов, решивших напоследок сделать еще один снимок.
Он мог сидеть часами, поглощенный созерцанием, и ничто не отвлекало его кроме собственных мыслей. Было уже далеко за полночь, постепенно люди начали расходиться, допив остатки шампанского. Из моделей осталась лишь эта небольшая компания натурщиц, поглядывающих по очереди на часы. Часть из них уже была одета, остальные, будто стесняясь, уходили в соседнюю комнату и одевались, кое-кто из них даже осмеливался принять душ и смыть плод трудов мастера. Она пошла в сторону свободной комнаты, держа в руках легкое летнее платье и туфли.
– Вы лучшая модель с самым удачным рисунком, – встрепенулся он, когда она оказалась совсем близко.
– Спасибо, – попыталась холодно ответить она, но не сумела сдержать благодарную улыбку.
– Вы первый раз работаете? – поинтересовался он.
– Нет, я много раз уже была Жениной моделью.
– Странно, я впервые вас здесь вижу.
– А он мне рассказывал о вас, я сразу поняла, что вы и есть тот самый его друг.
– Тот самый?
– Ну, да, он обычно так напоминает мне о вас.
– Можно «ты», – вставил он.
– Почему ты не участвовал?
– Пока я зритель; обычно работаю в другом жанре, но после таких мероприятий каждый раз говорю себе, что нужно экспериментировать.
– Ты один здесь?
– Нет, – сконфуженно ответил он. – Со мной приятельница. Женич как раз сейчас с ней работает.
– Что ж, рада была познакомиться, – дружелюбно сказала она. – Это явно не последняя встреча.
– Очень на это надеюсь, – оживленно произнес он и проводил взглядом ее обнаженную спину.
Спустя некоторое время в квартире не осталось никого. Последние гости медленно собирались в надежде увидеть еще одну работу Женича, но и их поджидала инстинктивная усталость, они разбредались по своим уютным квартирам и спальням, кое-кто из них находил еще силы на ночной бар или недолгую прогулку по шумным проспектам. Он прилег на толстую подушку, испачканную засохшей краской, и погрузился в тягучее ожидание. Глаза закрывались, но он продолжал слышать приглушенную музыку, доносившуюся из длинных деревянных динамиков, шум от мокрых колес, рассекавших широкие лужи под окном. Он пытался рассеять сон, вспоминая, какой сегодня день недели, затем размышлял над тем, чем этот день отличается от других дней, выпадавших пятьдесят с лишним раз за год. И тут он услышал новый звук, похожий на шелест опавших листьев поздней осенью, как будто он оказался в парке на пустынной аллее и ветер судорожно дул ему в лицо.
– Спишь? – сонно спросил Женич. – Идем, посмотришь, что получилось.
– Да, – пересиливая себя, ответил он, открыл глаза и приподнялся на локоть.
Женич подождал, пока Илья окажется на ногах, и предложил поскорее идти.
– Сейчас нас всех свалит сон, и ты не увидишь шедевр, – пошутил Женич, видя его уставший вид.
Они зашли в комнату, и Илья резко вздрогнул, пораженный увиденным. Перед ним стояла Катя, та Катя, которую он никогда не знал прежде. Формы ее тела были статичны, почти неподвижны, цвет кожи стал значительно темнее, чем в жизни. Губы и брови были подведены густым черным цветом, левое ухо украшала нарисованная серьга и коралловая раковина. В руке она держала то ли плод, то ли сосуд, часть которого была нарисована на левой груди. Ее бедра прикрывало нанесенное густой краской темно-красное парео с золотыми узорами. Она стояла у стены и всматривалась в окно, находящееся напротив двери в комнату.
– Это же Гоген, – почти прокричал Илья.
– Совершенно верно, таитянская Ева с его работы «Куда идешь?».
– Просто невероятно, – захлебываясь от удивления, сказал он. – Только живая.
– Живее всех живых, – улыбнулся Женич. – Ведь крутняк, правда?
– Еще какой! – восхищенно отозвался Илья.
Необычные краски, непривычный оттенок ее тела вызывали в нем тревожные ощущения. Крепкая жизненность наполняла ее чувственной страстью, тяжелый спелый плод был почти живым, казалось, что можно подойти и прикоснуться к нему, почуять экзотический запах.
Женич достал из сумки фотоаппарат, сделал несколько снимков и удовлетворенно сел на пол, потирая грубые ладони.
– Я собираюсь лечь спать, – по-деловому заявил Женич, любуясь своей картиной. – Ты заберешь ее или оставишь?
– Конечно, заберу, – выпалил Илья.
– Но она непригодна сейчас для ласк, – скептически произнес Женич и рассмеялся.
– Я буду на нее смотреть, мне этого достаточно.
– А меня даже никто и не спросит, что я думаю? – неожиданно включилась в разговор Катя.
– Не знаю, что и сказать, – растерялся Илья. – Пойдем домой, уже поздно.
– Не поздно, а рано, – поправил его Женич. – Половина седьмого.
– Самое время, чтобы плюхнуться в теплую постель, – Илья сменил тон и поднял с пола ее одежду.
– Я бы хотела сохранить в себе этот образ, – воодушевленно произнесла Катя.
– Думаю, это уже произошло, – многозначительно прошептал Женич и вышел из комнаты. В дверях он бросил небрежное «спокойной ночи» и пропал в одной из комнат мансарды.
III
– Я хочу, чтобы вы сделали именно так, – не унималась Маргарита.
– Не вижу в этом никакого смысла, – перебил ее Илья. – Зачем вам..?
– Мы, кажется, договорились избегать лишних вопросов, – оборвала его она.
– Хорошо, – взяв себя в руки, сказал он.
Она опоздала на полчаса, нервно поприветствовала его и прошла в мастерскую, как будто была ее хозяйкой. Все время, пока они готовились к работе, она молчала, ожидая, что Илья начнет спрашивать ее или предлагать свои идеи, но и он непринужденно молчал, доставая кисти и раскладывая краски у палитры.
