– Я готов, – нерешительно промямлил доктор.

Но ему помешал телефонный звонок. Вирхов не шевельнулся, а Тернов соскочил с бочки и взял с рычага телефонную трубку.

Слушая голос невидимого собеседника, Тернов уставился на Вирхова, глаза юного юриста расширились, он беззвучно хватал воздух ртом. Затем нехотя отвел от уха трубку, помедлил, будто ждал, что из мембраны вылетит нечто чудесное, и только тогда опустил трубку на рычаг.

– Что еще? – недовольно пробурчал Вирхов, не поворачивая головы.

Тернов приблизился и просипел:

– Карл Иваныч, звонил околоточный Петров-Третий из аптеки на Растанной. А в Окружном никого больше нет. Связали с нами. Покушение на убийство. На ломового извозчика Парфена Круглякова напали с ножом. Жертва подняла крик. Преступник задержан с помощью какого-то прохожего старичка-полуночника. Фамилия нападавшего – Амантов.

Вирхов заходил из угла в угол. В его измученной голове мешались циркачи, иоанниты, рукописи и извозчики. Наконец, заложив руки за спину, он остановился перед Марией Николаевной Муромцевой.

– 3-зачем вы скрыли от меня, что ваш Бричкин таится под псевдонимом Парфен Кругляков?

Мура смотрела снизу вверх на Вирхова и молчала. Вместо нее виновато отозвался доктор Коровкин:

– Карл Иваныч, Парфен Кругляков – личность реальная, это ломовик.

– А где Бричкин? Вы же предлагали нам мчаться к паноптикуму. Ой, морочите вы мне голову, дорогая Мария Николаевна. – Вирхов сердито обогнул письменный стол и плюхнулся в кресло.

– Простите, Карл Иваныч. – Мура, слегка успокоенная известием об аресте Амантова, чувствовала себя неловко. – Я переволновалась за Софрона Ильича.

– Понимаю, – сказал Вирхов и проворчал: – Неужели мне надо сейчас срываться и ехать на Растанную?

Кандидат Тернов выступил вперед.

– Позвольте мне, Карл Иваныч, я справлюсь, доверьте, умоляю. А силы у меня еще есть.

Вирхов с признательностью посмотрел на своего юного помощника и хотел было добавить, что проведение дознания всяко лучше разгула в ресторане, но удержался и вместо этого сказал:

– Действуй, Павел Миронович. Заслужил. Не подведи.

Неуместное ликование отразилось на розовом лице кандидата. Через минуту его указания уже доносились из коридора через неплотно прикрытую дверь.

– Доволен, – пояснил Вирхов, – командует. Хочется начальником побыть, себя показать. Сейчас созовет людей, помчится на место происшествия. Представляю, как он будет пыжиться, изводить вопросами потерпевшего, околоточного, свидетеля…

– Талантливый у вас помощник, Карл Иваныч, – стремясь загладить свою невольную вину, Мура подлила елея.

– Согласен. В немалой степени благодаря прыткости Павла Мироновича нам и удалось раскрыть тайну смерти издателя Сайкина. Если б не наш юный юрист, убийца гулял бы на свободе.

– Неужели Холомков убил Сайкина из ревности? К синьорине Чимбалиони? – осторожно подхватил доктор.

– Не исключаю и этого мотива, он присутствует, но частично, – горделиво заявил Вирхов, чувствуя прилив сил от мысли, что о его триумфе доктор Коровкин сегодня же доложит своей симпатичной тетушке Полине Тихоновне. – Всех тайн раскрывать не буду. Скажу только, что в основе преступления лежит ложно понятое возмездие. Эта история потрясет всю столицу. Библейский размах, знаете ли. Так сказать, история Исава, продавшего право первородства за чечевичную похлебку в каменном котелке.

– Почему в каменном? Про каменный котелок в Библии ничего нет, – удивилась Мура.

– Я фигурально, – игриво согласился Вирхов, довольный, что трудный день подошел к концу, что рядом с ним приятные люди, с которыми можно и пошутить, и расслабиться.

– Зато котелок есть в деле, – заметил доктор. – Меня он поразил, когда я газету читал. Колоритная деталь. Никак не мог понять, при чем он там?

– Ни при чем, – Вирхов не решился в присутствии барышни говорить о целебных свойствах сельдерея и мужской силе, – и полковник Вернер со мной согласен.

– А полковник Вернер при чем? – Мария Николаевна насторожилась.

– Явился сюда вместе с Холомковым. Весьма помог мне в разбирательстве. Не нашел противоречий в моей версии преступления.

– Неудивительно, – сказал доктор, – он человек точного знания, артиллеристы имеют хорошую подготовку в математике, физике, механике. Дураков в Главное артиллерийское управление не берут.

– Совершенно верно, – согласился Вирхов, – причем принимает участие в ответственных экспертизах. В том числе, по требованию Охранного отделения. О них, естественно, не докладывал.

– Понятно, – вздохнула Мура, – расследования Охранного отделения засекречены. А было б интересно узнать хоть что-нибудь.

Вирхов усмехнулся.

– Вот теперь вы похожи на саму себя – любопытная, любознательная барышня. Могу вам подсобить, как коллеге.

– Правда? – Мура повела соболиной бровкой. – А как?

– Обратитесь к госпоже Малаховской, – лукаво посоветовал Вирхов, – господин Вернер делится иногда с тетушкой мелкими пустячками.

– Мелкие пустячки неинтересны, – подстрекнул доктор. – Мария Николаевна любит что-нибудь крупное, масштабное, громкое.

– Не смейтесь, – Мура обиделась, – смотря что считать пустячками. Вот если каменный котелок…

– А хотя бы и котелок, – Вирхов заговорщицки подмигнул доктору, – и что тогда?

Мура мелкими шагами приблизилась к винной бочке у окна и кулачком постучала по крышке. Раздался глухой гулкий звук. Она осторожно вернулась к столу, взяла под руку доктора Коровкина и заявила:

– Это значит, что в пустой бочке что-то есть.

– А если без метафор? – уже менее игриво улыбнулся Вирхов.

– Пустая бочка – это Илья Холомков, – сказала Мура, – а убийца Сайкина сидит в нем. Советую вам поторопиться и немедленно арестовать убийцу.

– И кто же это, по-вашему? – опустив погасший взор, кисло спросил Вирхов.

– Вы и сами знаете, Карл Иваныч, – сказала с горячностью Мура, – только боитесь поверить. Ну же, смелее! Произнесите имя!

Вирхов исподлобья взглянул на неугомонную профессорскую дочку и едва слышно прошептал:

– Госпожа Малаховская?

Кажется, весь Петербург съехался в зал заседаний Окружного суда на Литейный, чтобы стать свидетелем финального акта драмы, потрясшей общество.

Подобно невским свинцово-черным водам, колыхалось зрительское море, в котором тонули знакомые лица. Присутствовали писатели и журналисты. Едва появившись в дверях и прошествовав поближе к адвокатам, горделивый брюнет с густыми смоляными бровями тут же исчез в окружившей его толпе. Невдалеке от графа д'Ассейна, на почетных местах восседали негоциант Астраханкин и «сахарный барон» Копелевич. В задних рядах к невзрачному Кондратию Полянскому жались бледные барышни, справа от них расположился хмурый рыжеусый полковник. В зале не было Варвары Валентиновны Незабудкиной – газеты, сообщая о предстоящем процессе, утверждали, что дочь покойного книгоиздателя после погребения отцовского тела отправилась к мужу, в Сибирь. Зато присутствовала неутешная вдова убитого, госпожа Сайкина, – невероятных объемов дама, не отнимавшая от покрасневших глаз белоснежного платочка.

В угрожающем гуле различались отдельные приглушенные голоса, возмущенные реплики темпераментных зрителей, но все смолкло, когда колокольчик председательствующего возвестил начало заседания.

Мария Николаевна Муромцева сидела в середине зала рядом с доктором Коровкиным и Полиной Тихоновной. Во время оглашения обвинительного акта Мура лишь изредка отрывала напряженный взор от скамьи подсудимых, где, подобно соляному столпу, одиноко застыла госпожа Малаховская. Бледное лицо ее наполовину скрывала вуаль. Строгое черное платье подчеркивало безупречную осанку. Невдалеке от известной всей России писательницы перешептывались присяжные поверенные Марголин и Казаринов, взявшие на себя защиту.

Один за другим, перед притихшим залом предстали свидетели: удрученный Сигизмунд Суходел, домовладелец Рымша, принарядившийся отставной капитан Суржиков. Восторженное шушуканье сопровождало появление вызывающе одетой молодой пухленькой дамы с упругой скользящей походкой. Но больше всего внимание публики привлек Илья Михайлович Холомков – не только своей ослепительной красотой, но и скорбным выражением лица.